Рассказы о войне ветерана 180

                ТИШИНА

     Памяти моего боевого командира Всеволода Николаевича
    Томковского посвящаю.
 
 Дни стояли солнечные, последние дни июня 1944 года.  Наш 1007 противотанковый артиллерийский полк продвигался с боями по белорусской земле.  Немцы отступали в некоторых случаях почти не сопротивляясь, убегали, как крысы с тонущего корабля.  Но часто нам приходилось не только громить  укрепления фашистов, но и отражать отдельные контратаки врага с применением танков.   На что ещё надеялись немецкие генералы, нам не дано было понять, уже и до границы самой Германии не так далеко, и с Запада наши союзники стали воевать с немцами, и хотя ещё  медленно, но продвигались по территории Франции. Между солдатами нашего взвода, помню, был   разговор на эту тему:
– Вот подойдём к их границе и конец войне, – рассуждает Коля Никулин, молодой не большого роста солдат, вглядываясь в ствол своего автомата – хорошо ли вычистил.  – Я тебя, Коля,  считал, серьёзным парнем, а ты придумал такую глупость,  вступает в разговор ефрейтор Серёжа Поляков, ты, что не знаешь, что нам  эта дорога до самого Берлина?.  Вот Берлин возьмём, тогда и кончится эта драка, и уж никак не раньше.

 – Да я подумал, что, не имея никаких шансов на продолжение войны, немцы пожалеют свои города и сёла, да и людей своих, - отстаивает свою точку зрения Коля Никулин, – что, они совсем глупые что ли...
– Я не думаю, что все Фрицы глупые, (в разговорах мы тогда всех немецких солдат чаще всего называли Фрицами, а они, как нам было известно, нас называли Иванами), – рассуждал Сергей, – а вот, что немецкие генералы  умом слабы, это точно.  Сергей даже палец поднял, подтверждая этим правоту своих слов, – будто они не знали, чем заканчивались все походы на Россию.  О самом Гитлере я уж и говорить не стану, бандит он и есть бандит, это давно всем понятно.
Сергею никто не возразил, все наши солдаты считали главным своим врагом Гитлера и в разговорах называли его то бандитом, то выродком, то такими словами, что и не всякая бумага выдержит.  Чаще же всего звучало – фашист или – главный фашист.  Вот и сейчас, соглашаясь с Сергеем, Коля Никулин с огорчением сказал:
– Да, ты прав, Серёжа, фашисты они и есть фашисты. Автомат я свой вычистил, будем воевать с ними до конца, пока не останется на земле ни одного из этих гадов.

 После прорыва немецкой обороны мы вошли в белорусское село Конопляничи,  Гомельской или Могилевской области.  Правда, ни села, ни его жителей не было.  От бывшего села остались только несколько уцелевших печных дымоходов, немцы всё село сожгли.  По оставшимся пепелищам было видно, что село сожжено уже достаточно давно.  Много видели мы сожжённых немцами белорусских сёл, и жгли фашисты сёла не только за то, что в них бывали, или могли бывать партизаны, но и при отступлении, видимо, вошло в привычку.

 Дальше села Конопляничи нам не пришлось преследовать отступающих немцев, нашему полку предстояло переехать на другой участок фронта для прорыва следующей вражеской обороны.   На одной из лесных полян нам устроили привал на обед и на приведение себя в порядок перед переездом.  Погода была тихая солнечная.  Где-то недалеко гремели взрывы снарядов, но фронт за одну ночь так продвинулся, что здесь уже не свистели пули и не рвались снаряды.  После спокойного и сытного обеда мы с Колей Никулиным уселись под стволом 76-милиметровой пушки, и самое первое, почистили свои автоматы.  Затем нужно было аккуратно скатать шинель, чтобы её можно было, при необходимости, одеть через голову на плечо, привести в порядок вещмешок.  Послышался голос нашего старшины Аксёнова, имя забыл, он звал Колю Никулина.  Коля ушёл, а я остался один под стволом 76-ти миллиметровой пушки.  Сидел я возле большого куста, который закрывал меня от жарких солнечных лучей.   Все солдаты были заняты такими же делами, как и я. Шофера готовили свои, поступавшие в нашу армию по программе «Ленд-лиз» американские «Студебекеры», это было одно из главных и ответственных дел, и не только для шоферов, при необходимости мы все старались им помогать.  Автомобили у нас стояли на втором месте после орудий.  На лесной поляне вместилась только половина нашего полка, три батареи, а это двенадцать «Студебекеров» и несколько других автомобилей.  На поляне стоял постоянный рёв моторов, шофера проверяли готовность своих машин к переезду.

 И вот в такой шумной обстановке со мной случилась беда.  Уже был почищен автомат,  шинель и вещмешок тоже были в порядке,  а я, вместо того, чтобы встать и идти к своему взводу, решил немножко полежать.  А этого делать мне тогда не следовало, я двое суток не смыкал глаз, а мне ведь было всего 19 лет.  И вот только я лёг на травяной ковёр, а голова моя коснулась вещмешка, я сразу же попал в «плен» крепкого сна.  Уснуть мне не помешали даже рёв моторов и множество других звуков потому, что мы и спали тогда только под эти звуки, чаще всего сидя на ящиках со снарядами.  И засыпали мы на тех ящиках в кузовах «Студебекеров» при переездах.  А когда солдату удаётся поспать хоть минут десять-двадцать, то он уже целые сутки будет бодрым, как-будто он спал всю ночь.  А если требовала обстановка, то и двое суток, что и случилось со мной.  Такое случалось и ранее, но тогда мне не приходилось оказываться  в одиночестве, как сейчас.

 Наш артиллерийский полк готовился к прорыву обороны немцев. Командир полка  подполковник Куприй приказал командиру нашей 5-й батареи старшему лейтенанту Драбкину разведать оборонные сооружения противника, чтобы во время артподготовки, их уничтожить в первую очередь.   Вот в эту разведку и взял меня с собой наш командир  взвода  лейтенант Томковский.   Целые сутки мы с лейтенантом изучали немецкую оборону, вместе с командиром роты пехотинцев определили пять главных, на наш взгляд, объектов, на которые мы и решили направить первые снаряды наших 76-ти миллиметровок. Данные разведки, проводимые до этого разведчиками пехотинцев, также говорили о важности этих объектов в немецкой обороне.

 Утром следующего дня, за полчаса до начала артподготовки, мы уже всем взводом были на приготовленном ранее наблюдательном пункте.  Кроме нашего командира взвода лейтенанта Томковского здесь  с нами был и командир батареи старший лейтенант Драбкин.  Теперь уже было не до сна.  Прорыв вражеской обороны ровно в пять часов утра начала наша авиация.  Это было страшное зрелище.  Это уже было не то, что  в сорок первом.  В воздухе над немецкой обороной кружили только наши бомбардировщики и истребители.  Мы смотрели в бинокли и видели, как аккуратно обустроенные немецкие окопы превращались в развалины от беспрерывных взрывов бомб.  Как только  самолёты сделали своё дело, на врага полетели снаряды нашего полка, да и не только нашего.  За взрывами снарядов наблюдали все, кто был на наблюдательном пункте, но лучше видели те, у кого были  бинокли.  Была в нашем взводе одна стереотруба, и смотреть в неё доверили мне, и не только смотреть, но и направлять огонь наших орудий на определённые нами объекты, военными словами – корректировать огонь.  Командир батареи старший лейтенант Драбкин по телефону давал команды батарее.  Минут за десять все запланированные нами с лейтенантом Томковским объекты, да и не только они, были превращены в руины.  Лейтенант Томковский доложил об этом командиру батареи и тот поблагодарил нас за успешную «работу».
 
 Потом пошли на немецкие окопы, вернее, на то, что от них осталось, наши танки, за танками пехотный полк.  Можно сказать, что нам, артиллеристам, уже и делать было нечего, мы своё дело сделали, а немецких танков мы тогда и не встретили.  Немцы на нашем участке в тот день не оказали особого сопротивления, видимо, сразу поняли, что наше наступление им уже не остановить, и они во-время смылись.  Нам, как я говорил, можно было и не спешить идти вперёд вместе с пехотой, но мы все прямо побежали.  Не отставали от нас и наши командиры, всем было интересно посмотреть, что разрушили взрывы наших снарядов и взрывы бомб авиации.  Осматривая  те сооружения, которые разрушили авиабомбы и наши снаряды, мы окончательно убедились о бегстве немцев в самом начале бомбёжки.  В разрушенных бетонированных ДОТах(долговременных оборонительных точках) не было ни трупов, ни следов, которые оставались после взрывов, если там в то время находились люди.  Короче говоря, в 44-м всё чаще отступление немцев стало походить на бегство.  Пресловутый немецкий план «Дранг нах остен» превращался в «драп домой».  Но это были очень редкие случаи, фашисты ещё не верили в нашу победу, и нашей армии много месяцев ещё пришлось гнать врага до Берлина в ожесточённых боях.

 Окончание рассказа в следующей публикации.