Метаморфозы

Недели две тому, не дале -
тот день запомню хорошо -
гуляли интеллектуалы.
И я был тоже приглашён.
И, как всегда - портвейн под шпроты,
стихи читал какой-то франт,
переходя на анекдоты,
где что ни слово, то и - мат.

Потом всё лишнее убрали
и под "Ирапшн" танцевали.
Сосед вопил из-за стены.
И под глухие крики:"Хамы!!!"
удары швабры в общем гаме
мне издаля напоминали
лишь робкий отзвук тишины.

А мне-то что, пришёл ведь в гости.
И новичку чтоб не скучать,
две пухлых кошечки ангорских
уже подсели развлекать.
Но с южным обликом мужчина
по данной, видимо, причине
одну из дам моих клянёт.
Почти повиснув на портьере,
гнусавит о большой потере:
"Кому я вэрил, идзиот!"

Его - беднягу - понимаю,
да смех не к месту разбирает:
самокритичность попугая
ему до чёртиков идёт,
когда б не вопль:"Ах, ты собака!"
(не мой ли смех - задел для драки? -
нет,
то амур хозяйкин был).
Её так с опытом, нахально
юнец при всех заводит в спальню,
хоть зелен сам, как крокодил...
Муж на оленя походил,
копытом взрыл, взревел в подпитьи,
свалился
и от любопытных
рогами дверь загородил...

О, скука, скука! Что за время!
Какая эра, век и год? -
с экрана говорит и дремлет
бровастый, дряхлый мастодонт.
И так разило блёклой жизнью
от этих стен, Господь прости,
что даже финский телевизор
склонялся шерстью зарасти!

Один толстяк лишь не блажил -
моргал, сопел, молчал упрямо
учёный седовласый мамонт
и неприкаянный зоил,
как вдруг он выдал с укоризной:
"Мой друг, подумайте о жизни..."
И хобот в рюмку опустил.

Я внял ему почти с отрадой
Бегу. А вслед малыш визжит:
"Мам, глянь, жирафа,
это ж надо!
Жираф по лестнице бежит!.."

                1977