Подстрочники сирийские. Файл 5. Готовые к печати п

В этом файле собраны готовые к печати переводы петербургских поэтов, иными словами, те подстрочники сирийских поэтов, которые обработаны современными петербургскими поэтами: Л.Барановой, В.Скоробогатовой, К.Савиной, А.Филимоновым А.Новиковым, И.Лазуниным.


Фейсал Халиль. ЗЕРКАЛО
(перевод Барановой Людмилы Александровны, член СП России, руководитель ЛИТО «Балтийский парус»)

х  х  х
Обманывает зеркало,
               
                в подмене,
мы ищем сходство в разности сторон,
не удивившись в лёгкой перемене.
                х  х  х
Обманывает зеркало,
               
                на лбу
приумножает время нам морщины,
глядишь,
    а годы на закат плывут.
                х  х  х
Обманывает зеркало,
               
                рубцы
ложатся шрамом на былые раны,
читают отраженье букв чтецы,
а победитель стал вдруг побеждённым.
                х  х  х
Обманывает зеркало,
               
                оно,
меняет наши страсти на тоску,
закручивая, как веретено,
смещая грани, словно горизонты.
                х  х  х
Обманывает зеркало,
               
                оно
смещает всю действительность в пространстве.
И всё, что нас в жасмине так влекло,
впивается кинжалом в том пасьянстве.
                х  х  х
Обманывает зеркало,
               
                оно,
стремится видеть истину в измене.
Трава - но приглядись, кому дано
- сухая, а кричит, что сад зелёный!
                х  х  х
Обманывает зеркало,
               
                а может,
оно нам только правду говорить,
смеётся и изображенья множит
и говорит, какие мы внутри!
И от реальности, конечно, далеки!

ФЕЙСАЛ ХАЛИЛЬ
переводы 4 нижеследующих стихов (Что остается от моего…/ Первый в словах… последний в мыслях/ Копия и оригинал/Химия) сделаны Филимоновым Алексеем Олеговичем, член СП России, Санкт-Петербург.

ЧТО ОСТАНЕТСЯ ОТ МОЕГО ПРОСТРАНСТВА

Пепел ли потерял голос?
Исчез ли огонь
в гвоздИке плоти?
Что останется от моего пространства,
чтобы мне существовать завтра?
И что
оставит разрушение?
Разрушение как страсть: оно развеяло мой дух,
он ушёл в пыль
до того, как я помолился за свою страну.

***
Что останется от моего пространства,
чтобы мне существовать завтра?
И что
принесёт мне сумрак
в двух грудях солнца,
и что
оставят слова из слова
или осколки
из обломков?
Что останется от моего пепла,
я сжёг его.
И шёл на штурм сумрак.
Верь твоему зрению…
И не верь, о дитя.

***
Что должно остаться от твоего увиденного,
чтобы началось завтра?
И что
сотворили деревья?
Ты написал раны розами
и выбрался из развалин!
В развалины!
Что ты считаешь ложью?
Что - правдой, о дитя?
После такого отрицания вспыхнут ли пожары?
И откроются ли горизонты для знамён?
Чему ты веришь
и не веришь,
что ты провозглашаешь, о дитя?
Есть ли в пространстве твоём
простор, простор иной
для лица
или тела?
Есть ли перед тобой перекрёсток,
и продление надменности
в расширении вечности?
Это шаг…
в сторону пыли или деревьев,
и это страх,
и сильное желание странствовать,
и это освобождение стрелы
из лука.
Она устремляется к цели.
И это дорога к цели.
Это ночь
карнавала
или утро раскаяния?
Это возглас приветствия
или рыдание над знанием?
И это моё ожидание, что придёт,
и мой страх, что не придёт.
Это жизнь смерти.
И смерть… как воскресение.
Она безопасность
и утрата.


***
Что в нас, чтобы мы существовали завтра?
И зачем?
Земля – наш последний шанс.
Значит, что?
Откуда простирается этот свет
из лампы?
От мысли этой ты дремлешь… и остаёшься бодрствующим?
И от точек
на окружности,
и от толкотни вопросов,
сколько этапов!
Сколько ступеней,
и как достичь конца комедии?
Что в нас, чтобы мы существовали завтра?
И зачем…
И, следовательно,
что сокрыто в нас, чтобы мы голодали
и у нас появлялся аппетит.
И, следовательно, в нас, чтобы мы умирали
и нам было даровано воскресение.
И эхо на нас, чтобы мы были…
Чтобы у нас было слово!
И, следовательно,
что в нас, чтобы мы спали и молились,
пребывая здесь и сейчас.




Чтобы мы исчезли,
и на героя,
чтобы он надел тело жертвенного животного,
чтобы он стал героем во имя заклания.
И для того, кто будет любить однажды,
чтобы он был покорным  и униженным!
А для тебя, чтобы ты ушёл,
чтобы ты стал первым вернувшимся.
Она – нация свободная,
не разбивает кувшин.
ПРИМЕЧАНИЕ.  Слова «свободная и «кувшин» рифмуются. КОНЕЦ ПРИМЕЧАНИЯ.
Чему ты веришь
или не веришь,
или что предполагаешь, о дитя?
Ушёл ли голос пепла
и удалился огонь
из тела?
Нет, ещё нет,
И всё ещё завтра остаётся далёким, или близким.
И, чтобы настало завтра,
посчитай сейчас цену песни.
И для тебя
отныне,
чтобы ты остался,
чтобы ты собрал то, что раскидывалось,
или раскидал то, что собиралось,
из того ада, что в твоих мыслях.
И для тебя, что ты не встретишь никого,
кто ответит на твой вопрос.
И для тебя
между убытками
и убытками
увидеть распростёртые,
которые заключат в себе твою потерянность!
И для тебя, чтобы ты не сломался,
и для тебя
чтобы ты не ждал,
и для тебя, чтобы не валились деревья,
но чтобы ты сажал ростки деревьев
в землю.
Чтобы ты радел о Луне
для моря,
радел о человеке
для любви,
старался об открывании для роз.
И для тебя, чтобы ты радел о покрове
для грудей,
и для тебя, чтобы ты радел о квартале,
и для тебя,
чтобы ты радел о дороге
для других странников,
для перехода.
Будет дождь.

***
Нет, ещё нет…
И ты не верь…
И ты не считай ложью…
И всё ещё завтра
остаётся далёким,
или близким.
Я скажу листу:
соединись с деревом.
И пусть вода потечёт
из этой пустыни.
И я скажу детям:
отриньте страдания
и приготовьтесь к играм.
Я скажу стражам, что при дверях
- и в голове –
отбросьте ружья
или поверните их против них;
враг ваш,
он позади вас.
И я скажу телу, которое удаляется:
приблизься.
Нет, не верьте,
не считайте ложью.
Ещё нет…
Завтра всё ещё далеко,
или близко…
Что остаётся от моего пространства,
чтобы я существовал завтра, и что…
Ушёл ли звук пепла?
Исчез ли огонь
в гвоздИке тела?
В прошлом никого,
и сегодня никого,
и для меня
в этой пустоте горькой,
чтобы я не потух.
Это шаг.
И я начну.

ПЕРВЫЙ В СЛОВАХ… ПОСЛЕДНИЙ В МЫСЛЯХ

(1)
Он свидетельствует, что всякая мудрость,
её сохраняют,
солёную вкусом,
как морская вода.
***
Свидетельствуют, что каждое слово,
возвращается, если говорят его
горячим
как мерцающий уголь.
***
Свидетельствуют,
что каждая мысль,
которая бьёт током
или раскрывается в зрелости,
заслуживает быть задержанной в железе
или схваченной в мраморе.
***
Свидетельствуют,
что не каждая тревога
может быть выпущена между людьми
подобно голубям.

(2)
И не осталось ему неизвестным,
что происходит
между утром и сумерками,
и что он не найдёт оплаты, если удалился,
и
если он приблизился к сгоранию.
И не осталось ему неизвестным,
что он ведёт азартную игру всем, что у него есть,
и всем, что он несёт в глазах своих,
в каждой точке своей раны,
мусолит карту,
и что
он что-то пытается сделать,
похожее на наводнение.

(3)
Он верил,
что он кушает,
когда кушал похлёбку.
И верил,
что он празднует,
когда надел костюм
и туфли
в праздничный день.
Он верил,
что может либо аплодировать,
либо петь – как захочет,
и что он
не из рабов
и не из прислуги.
Он верил,
что он не знает разницы,
между тем, что было в далёком прошлом,
и что было недавно.

(4)
И было: если они над чем-то смеялись,
он смеётся,
а если плакали,
он плачет.
И бьёт по обеим щекам,
если они ударили по щекам.
И было: как любой господин
в его племени,
он изучил стойкость
и практиковал воздержание как обязанность.
А ночами.
когда спят люди земли,
он пересекал границы,
и, однако, почти каждую ночь во сне
давал пощечины евреям.
И почти каждую ночь
он просыпается в паническом страхе от канонады,
и наполняет ноздри его
запах пороха.

(5)
Таким образом, как учил его учитель его
наизусть
он запомнил буквы по порядку:
буква айн,
буква ра,
буква вав,
буква ба.
ПРИМЕЧАНИЕ.  Получается: «а-р-а-б-ы» КОНЕЦ ПРИМЕЧАНИЯ
Однако,
всякий раз, как он хотел подпеть гимну,
затыкал глотку его свинцом пуль
или шлагбаум,
и он снова забывал буквы
и возвращался
каждый раз
в тупое молчание.

(6)
Он,
которого миновали клинки,
несмотря на множество лезвий.
***
Он, который выслушал
- и заучил песни –
все песни до последней.
***
Он, над которым проходило утро
и вечер,
он, который просил защиты
у огня
от зноя,
ПРИМЕЧАНИЕ. «Просить защиты у огня от зноя» - устойчивое выражение, ср: «из огня да в полымя». КОНЕЦ ПРИМЕЧАНИЯ
и разбирался в наступающих и отступающих войсках,
и делился новостями известными и скрытыми,
и новостями потерявшимися между теми и другими.
И было…
если шагнёт шаг вперёд,
отступит на два,
ведь он изучал рыканье пушек,
а не блеянье.
Ведь он
не умеет хорошо танцевать
на двух верёвках.

(7)
Однако, он
был как тот, кто собирает урожай накипи,
или хочет задушить воздух,
или обнажает кинжал… без свидетелей.
Однако он
как тот, кто усаживает сель
на колени себе,
дабы он успокоился,
или учит волков необходимости молчания,
и чтобы воздерживались ночью
от воя.
Он как тот, кто шепчет,
чтобы услышал его горизонт,
и чтобы
перекрыть шум и крики.
И разбрасывает слова по дороге его,
надеясь,
что заполнит пропасть.
Он был как тот, кто кричит
внутри себя,
чтобы достиг его призыв.

(8)
Ожидая
конца этого дерева сухого,
этого горизонта хмурящегося (мрачного),
очнётся ли кричащий
или подверженный вспышкам,
если это причуды?
Принесёт ли долгое ожидание плод,
если имеют в виду ожидание?
Придёт ли к нему голос его
при голосовании,
чтобы появилось слово перед ним?
Чтобы появилось слово
перед ним?
ПРИМЕЧАНИЕ. Повтор в оригинале. КОНЕЦ ПРИМЕЧАНИЯ.
Чтобы обуздать поэзию
и обрезать мысли.

Копия и оригинал

(1)
Сверкая (блестя)…
и отражаясь в лужах воды,
продолжается воображение его
на пристани.
И всякий раз, как он пытается сорвать
облако
или розу,
у него намокала рука
и разваливалась фраза его.
Лодочки
отправляются в воды,
и он возвращается,
как это и отражает его умытое лицо.

(2)
Пятьдесят грузовиков
проехали перед воротами.
Пятьдесят грузовиков
с зерном
и вином,
и маслом,
и инородцами!
Пятьдесят грузовиков,
и улица наполнилась дымкой (туманом),
и всё, что он получил –
урок в грамматике и синтаксисе.
А он каждую ночь сидит у ворот!

(3)
Он спрашивает:
почему источник
по молитве
не бьёт ключом,
а деревья не зеленеют,
а женщина
по обету
не приходит?
И почему не падает дождём с утра
кофе,
а вечером виноград,
в святой невинности?
Он спрашивает:
что делает дерзость
с отважными?

(4)
Он не
ожидает у окна,
не ожидает цветов,
и не ожидает взор его синевы.
А если похоже на день,
зачем мечтать о звёздах?
И о лунах.
Убивало его ожидание его,
и день был как каждый день,
и убеждал его,
что он живёт как стоик.
И был день как каждый день,
предвещал повторение
в одежде плаща ежедневного
и воображаемого
и смертного.
Последнее – без предупреждения!

(5)
Он имеет привычку слушать радио,
он смотрит телевизор
или читает газеты,
при этом не удивляется:
как он, он сам,
никто иной,
приглашается к столам
и отпивает вино
различных интриг.
И его не удивляет,
как он сам,
он – и зримое,
и зритель,
и зрелище!
(6)
Он помнит, что он
предупреждал их о буре.
Он помнит, что он
предупреждал их
о семи спящих юношах в пещере.
ПРИМЕЧАНИЕ. Семь спящих отроков (юношей) в Коране: сура «Пещера», 18:9. КОНЕЦ ПРИМЕЧАНИЯ
Он помнит, что он
предупреждал их о продаже
и покупке,
и обо всём, что к пользе для рабов
и для рабынь.
Он помнит, что он
предупреждал их об одежде официанта,
а также о шуточках маклера.
Он помнит, что он
предупреждал их
о бегстве деревьев
и о расцвете смерти,
и не ночью,
но в ясный полдень.
(7)
И не осталось неузнанным,
как поднимаются стены.
И не осталось неузнанным,
как понимает мясник приносимое в жертву животное.
И не осталось неузнанным, что он
играет дымом
и огнём,
и что он
поджигатель на рынке
бакалейных товаров,
подозрений
и очищенного хлопка.
И что его откармливают:
кормят как барана
и поят как осла.
И что он
и все, кто любят его,
живут по милости маклера.
ПРИМЕЧАНИЕ. Примечание автора: торговые термины не следует понимать буквально; имеется в виду то, что государства, как и человек, покупают и продают под сенью одного центра власти. КОНЕЦ ПРИМЕЧАНИЯ
(8)
Вращается…
Он сказал:
- Земля не вращается.
Век не вращается,
и Земля не вращается.
И не прекращает молот
висеть над наковальней.
И не спасается оттуда человек.
Земля не вертится,
и не прекращают править ею деньги и скипетр.
И чародей читает в дыму,
и привратник регулирует дела.
Земля не вращается,
и убийство собирает в один полюс тех,
кто «настроен на единую волну».
………..
И он был убеждён,
что она вращается.
(9)
И цветы спрятались,
и появились шипы.
И сумрак
без движения
лёг.
И убежало с него облако,
как будто бежало от боя.
И, может быть, послышался там шаг,
и проехала машина… там.
И все вещи поворачиваются
спиной ко всем вещам.

Химия

(1)

Одна нация любила горе,
и по такому примеру
ты хочешь, чтобы было.
Значит, так и будет.
***
Ты старался быть добрым,
и ты был добрым
для волка
и лисицы,
и змеи.
***
Ты хотел быть спокойным,
и ты был спокойным,
ударяло ли землетрясение,
или извергался вулкан.
***
Ты хотел быть терпеливым,
и стал терпеливым.
И ты терпел мозги
и руки,
и языки!
(2)
Он аплодировал птичке,
когда она летала.
Он аплодировал лицу, которое
вытянулось в крике
и потеряло рамки.
Он аплодировал мечу, который
отказывается молчать
и опускать голову
перед стеной.
Он аплодировал окнам,
которые вышли встретить день,
и городу,
который не уважает стен.
Аплодировал любви
и сердцу, которое выбирает.
И когда он хотел поучаствовать
в диалоге,
он плыл
по течению!
(3)
Он с курицами
ПРИМЕЧАНИЕ. Отрывок (3) насквозь прорифмован, в том числе, словами западными: макияж и миксаж рифмуется с арабскими словами дажжаж (курица), мизаж (характер), адваж (раздувание шеи), ибраж (башни), зуджаж (стекло) и т.д. КОНЕЦ ПРИМЕЧАНИЯ
засыпал,
он был спокойного характера,
и у него была шея,
однако,
никто ни разу не видел,
чтобы он раздулся от гордости.
Не знал он, что такое «макияж».
Не знал он, что такое «миксаж».
Но, как всякий трус,
он верит в «ибраж» -т.е. в башни.
ПРИМЕЧАНИЕ. Это могут быть нефтяные вышки (по-арабски «нефтяные башни»), башни танков, небоскрёбы и т.д. КОНЕЦ ПРИМЕЧАНИЯ
И, как любой умный,
расставлял знаки препинания
и приводил цитаты
далеко от глаз людских.
И не изгонял он из своего дома стеклотару,
ведь он всецело занят
хлебом насущным,
а не слоновой костью.
Но, когда хватало его сил,
кричал:
Я – спорщик!
(4)
Он закрывал глаза на красоту,
отводил глаза
от изящного
и от великолепного,
и от цветущего,
и от великого.
Закрывал глаза
на рощу («габа»)
и на купол («губба»),
и на камни,
и на жеребёнка, пытающегося ржать.
Закрывает глаза
на самодовольных
и на простор,
на насмешливых
и на протяжённость,
и на родовитых,
Он закрывает глаза на полдень,
а, когда просыпается в своём кресле,
убеждается, что ночь длинна.
(5)
Он видел
и читал кое-что,
в том числе заголовки,
и не жил он на Гавайях
и на острове Марджан («Коралловом»).
И не нуждался в том.
чтобы объяснить слово
переводчику.
И не нуждался в бухгалтере,
который бы вёл счет грядущему
либо минувшему.
***
Он видел и читал кое-что:
список блюд
и прибылей,
и расцветок,
и соседей,
и костюмов,
и обуви.
И всё, что распространяют
газеты утренние
или газеты вечерние.
Он видел
и знает стойкость
фашуша,
ПРИМЕЧАНИЕ. Сирийская сельскохозяйственная культура. КОНЕЦ ПРИМЕЧАНИЯ
и где прячется росток,
и как появляется фашуш.
Он видел
и узнаёт умелого под обложкой стихов,
а также наивного простака,
и «пест» («долбящий», т.е. зануду),
и классного игрока,
и злосчастного.
А когда тяжело –
как преодолеть несчастья.

***
Он видел,
он понимает дела своей опытностью
и экспериментированием,
и проницательностью.
И не удивляет его храбрость!
И он, если спросишь его,
ответит тебе шёпотом:
- Прошу тебя! Не углубляйся в политику!


Фейсал Халиль
ПЛАТА ЗА ПОТЕРЯННОЕ ВРЕМЯ
Перевод Скоробогатовой Веры Александровны, поэтессы, прозаик и журналиста, Санкт-Петербург.
   Предисловие: доброго, порядочного героя все предали. Труды его жизни пропали.
Решив, что жил зря, и дальнейшая борьба бесполезна, он...

***

Он ищет своё место,
Он ищет своё время.
Непостижимым методом
Исследует мгновения,

Параграфы и пункты,
И каждую кривую,
Размеренность минуты...

Он думал - существует.

Но прокричал петух,
Рассвет нарушил сон...
Отрёкся лучший друг,
И предал компаньон.

Он стал не больше облака,
Что прячет горизонт.
Забвенью предан облик,
И труд приговорён.
 
***

Имел обыкновение
Играть часами в нарды
С соседом-бакалейщиком.
Детишек сладким радовать.

А на вопрос знакомых
"Как жизнь и главный труд?"
Он отвечал спокойно:
"Да ничего - идут".

***

И у него был выбор:
Уйти в серьёзный бокс?
Стать каменною глыбой
Надолго и всерьёз,

Богатырем-атлетом -
Рельефным, как Геракл,

И навещать дом деда
На западных холмах.

***

Бывало, собирал он
Пирушки для друзей,
И «Дамского угодника»
Читал округе всей,

И речь Шахерезады
Ночами напролет!
И для гостей был сладок
Его заморский мед.

До головокружения
Месяц серебристый
Внимает  рассуждениям
О подлых аферистах,

И долгим жарким спорам
О снах и безработице,
О банках и конторах,
Что скоро обанкротятся.

***

А также с ним бывало:
Терпеть не может лето,
И осень... И журналы.
И свой научный метод.

Внезапно увлечётся
Фигурою Мадонны. (прим. автора: Популярная американская певица).
Омар Шариф, как солнце,
Глядит с портретов модных.

***

Бывало, что на завтрак
Вкушает сыр с оливками.
И едет утром, в праздник
На кладбище старинное.

И говорит усопшим:
"Вы все достойны памяти.
Деяния - роскошные,
Старания - похвальные!"


***

Бывало, что садится
На фуникулёры.
Или автобус мчит его
К неведомым просторам.

Бывало, наливает
В чашку молоко.
А может, собирает
Цветы среди песков.

Стихи углём ваяет,
Чернилами и мелом...
И ноты добавляет,
Если захотелось.

Играет на гитаре,
Приветствует прохожих.
Глаза его сияют
Влюбленно и восторженно.

***

Бывало, не проронит
Ни песни, и ни слова:
Он ожидает почту
Или письма какого.

И вскоре уезжает...
Однажды возвратится
Из Лондона, Варшавы,
Парижа иль Мадрида.

Но не бывает, - верьте мне, -
Чтоб он повысил голос -
С проклятьем, осуждением,
Ругательством, хулою.

И не бывает вовсе,
Что правду исказит,
Что близкое далёким
В корысти объяснит.


***

Бывает, он рассудителен,
Спокоен, как чашка весов,
Проницателен, обходителен,
И знает... на свете всё.

Где растут бананы, ответит,
Где растут гранаты, подскажет.
Как бушует в пустыне ветер,
Что моря будоражит.

Что упадет на склоны,
Чем недовольна река.
Что она разъяренно
Швыряет на берега.

В долинах кудрявые овцы
Какие растения любят.
И что сохраняет волосы,
И способ отбеливать зубы.


***

Ему приходилось ездить
С докладами по стране.
И трогательные речи
Глаголить до посинения...

Он был громоподобен
В зачинах и ответах,
Он овладел приёмами
Великого поэта

И освещал талантливо
Любой больной вопрос -
Сколь бы тот коварен
Не был, и непрост.


***

Ему не доводилось
РазнИть министра с нищим,
И на каждый чих
Не говорить: «Аминь!»

Не признавал догадки,
Пустые рассужденья.
И люди были рады
Ему в любых селеньях.
 
И, как бы ни был занят,
Не рвался, год от года,
Переживать в Кашане
За бедствия народа.

За то, что происходит
в окрУге Исфагана.
Конфликт международный
Иль ветер ураганный.

Не требовал ответа,
Откуда кто пришел:
Из диссидентов, евнухов,
Пустой иль с барышом.
 

***

Но дела скользнули из рук -
Под ногами разверзлась пропасть...
Он не знает, как жизнь вокруг -
Ни на площади, ни в Европе...

Что на улице, что в домах,
В его комнате и в кровати...
Беспросветная кутерьма
Очень скоро захватит.

Всё смешалось… А он молчит?
Иль смеется? Или рыдает
Об обманутых и убитых?
О трудах, что навек теряет?

Остаётся ли он стоять,
Чтоб смотреть на других - успешных? -
Сиротливо? Или сиять,
Как столб света во тьме кромешной?

И о чем волноваться ему? -
Хлеб купить из большой пекарни
Или частной печи танур?
Как ягненка вкусней поджарить?
 
***

Он хотел бы стать не собой.
Быть похожим на тех, других,
Что умеют, как мирт сухой,
Не испытывать злой тоски.

Рассмеяться, пройтись, присесть
И не чувствовать ничего.
И забыть о том, кто он есть,
Представляя собой другого.

И суметь быть обточенным, как
Те, другие... И быть готовым
Для враждебной купли-продажи,
И доходы снимать со слова.

Если мог бы он заблестеть -
Золочён, подобно другому!
И остаться холодным впредь.
И не знать, как в душе изломан.

Или, как меняют рубашку,
В одиночестве, ночью темной
Поменять свой стиль. И параграф,
Департаменты и знамёна.

***

Пятьдесят часов.
Пятьдесят минут...
Двери - на засов.
Его где-то ждут...

Но не знает он,
Как в воде и мыле
Растворяют люди
Замыслы дурные.

Как зубною щеткой
И зубною пастой
Людям удается
С горечью справляться...

Его где-то ждут.
Пятьдесят часов. Шестьдесят минут.
Пятьдесят часов. Семьдесят минут.
Его где-то ждут.

***

Проходили дни.
Полетели месяцы...
Стать ли, как другие? -
Стать. И с Богом встретиться.

***

Сторож - не простой:
Доллары в руке.
Прячет нож большой
В черном пиджаке.

И примкнул герой.
Доллары... Шаги...
За его спиной -
Нож, как у других.

Кто его враги?
Где его причал?

Так же, как другие,
Он шахидом пал...
-------------------------------------------
ПРИМЕЧАНИЕ. В конце стихогтворения помещено несколько примечаний автора:
Омар Шариф - египетский актер.
Кашан – город в Иране, как и Исфаган. Эти географическое ссылки следует понимать
расширительно (прим. автора).
………………………
ФЕЙСАЛ ХАЛИЛЬ
ТРОЕ (АНГЕЛ, Я И ВИНОЧЕРПИЙ)
Пер. В.Скоробогатовой.

Он повернулся спиной
И затерялся в толпе. -
Прячась в глуши любой,
В уличной толчее,
В доме, в ночном собрании
Ищет он простака,
Что не позволил лампе
Угаснуть: "И чья рука
В кудлик вливала масло?!
ПРИМЕЧАНИЕ. Кудлик - каменная плошка для масляной лампы. КОНЕЦ ПРИМЕЧАНИЯ
Кто не жалел огня?!"
Тлеет фитиль... Ворвавшись,
Он указал на меня.
Цифры кропает в тетради,
Счет неустанно ведет:
"Ты утолил свою жажду,
Юн и чернобород!"
Да, я забрал свою долю.
Но виночерпий в бокал
Лить продолжал... "Довольно!" -
Я, отстраняясь, сказал.


ЛИЦА В ПАМЯТИ
Перевод  Веры  Скоробогатовой

1
Сняв со стены портрет, -
Жарких былых времен,
Где его старый дед
Юным изображен;

Где за широкой спиной 
Толпится  восставший народ;
Где черноусый герой
Мятежников в бой\В бой за собой\ зовет, -

Он поглядел в лицо,
Будто ища ответ:
"Как же ты стал бойцом,
О, благородный дед?"

Сняв портрет со стены,
Тонкую взял свирель,
Что вызывает сны,
Будто коварный хмель.

И ожил исток реки,
И заржал жеребец,
И пшеницы ростки
ВзвИхрились до небес.

Вмиг изменился тон,
Ритм, и диалог...
И всякий раз потом,
Переступив порог,

Он запирал свой дом
У подножья горы,
Свято храня его
Сумрак от мишуры,

Кривляния и бесстыдств...

Как первородство своё,
Прятал он певчих птиц,
Камни, цветы, зверьё,

И голубую кровь,
И плодоносный сад,
Вязи своих гербов,
Иву, ручей, закат...

С изгнанием сжился он.
И, проигравшись в пух,
Входит ночами в дом, -
Он, одинокий внук,

Где на стене - портрет...
И из глубокой тьмы
Смотрит суровый дед
Взглядом своим прямым...

2
Сжился, не видя исхода...
Но в сумасшедший миг
Выпустил  на свободу
Серебристый родник,

Выпустил облако, ветер
В небо - как в забытьё! -
Жар палящего лета,
Гостеприимство свое...

***

Он открыл свой древний сундук –
Ракушку нежного детства,
С дрожью маленьких рук,
Трепетом  юного сердца,
Ворохом прошлых секретов,
Спрятанных, будто клад.
Всем, что было воспето
Целую жизнь назад…

Вытащил из тетради
Кроны деревьев, окно,
Бушевавшие страсти,
Солнце, стальной клинок,

Золотистую вербу,

Ночь и луну любви,
Ту, что не знает ущерба,
Ту, что его живила.

***

И достал из кровей его
Мужество Аббасидов,
Ибн аль-Варда огонь,
Ласковую планиду.

И достал из мозга его
Звонкость Хатима ат-Таи,
Мудрости АверрОэса,
Хитросплетение таинств...

Он достал из своих фантазий
Бедуинский роман,
Рыцарские рассказы,
АшУгов, саз, балабан.

Он вытащил всё, что было,
Что помнил и что любил.
 Розы свои и крылья,
Сердце, которым жил.

Достал всё яркое, милое,
Пленительное на вкус,
И поспешил на рынок –
Сбросить пьянящий  груз.

***
И мог поклясться всем светом
Каждый, кто видел его:
Только облако летнее
 В вышине пронеслось.

Прошла  бессловесная кукла,
Желтый листок прошуршал, –
Сухой, никому не нужный,
Ветром гонимый вдаль.

3
Он прилипнет к любой стене
И укроется под крыльцом.
Он шагает который день,
 Ничего не видя кругом.

Ускоряется его пульс,
Его руки заметно\сильно дрожат...
И не слышит он тех безумств,
Что трепещут в его в ушах.

Ахами лечит он раны свои.
Он, вспоминая прошлое,
Жмурится и говорит:
«О, судьба скоморошная!\ безнадежно

Нет! Я не стану, как тот,
Что канул в безвестную тьму!
 Разве мало живет
Людей, подобных ему?»

***
Все новости начинались
Преданием о путях —
Его…  И внимал скиталец,
Стоя в чужих дверях,

Сомненьям во всем, что прежде
Он видел… И погибал…
И в каждой свежей газете
Опять находил себя,

Стонущего оковах…
И в вену втыкался нож.
Кровь ручейком  багровым
Лилась на следы подошв –

Призрачным смыслом жизни,
Что годами искал…

***

Стали тесны тропинки,
Тесен его квартал.

Больше не удивляют
Дамские юбки его,
Мелочи прежнего рая,
Кружева рукавов.

***
Он выходит из солнца
На далеких холмах,
Из улыбок влюбленных,
И колец на руках.   

Долгих нежных прощаний,
Ликованья любви,
И сверкающих камешков,
И развесистых ив.

Он выходит из тучи,
Что гремит над землей,
Из долины певучей
И волны голубой.

Из сиянья заката,
Что приносит азан, 
И ночных ароматов,
Сладких и пряных.

***
Изменил он кожу свою,
И накрыл он маской лицо \И накрыла маска лицо\накрывая маской лицо.
Поменял одежду, и люд
Не заметил его рубцов.

Он узнал ступени в свой мир,
И читальню, и кабинет,
И помаду, и шорох ширм,
И диван, и женский корсет.

Стрижку, смех и  хитринку глаз…
Он шагал по проспектам вдаль.
А покинув их, всякий раз
Он в забвение попадал.


ФЕЙСАЛ ХАЛИЛЬ
СВОБОДНЫЙ СТИХ

Перевод: Ксения Савина, Санкт-Петербург
 
Едва вышел на свет божий,
Только воздуха нестеснённого
Сам нестеснённый никем стих
Свободный вкусил –
Домой не возвращается.
Дома нет ему места.
Теперь спрашивай о нём
У дорог, у придорожных кафе,
У общественных парков.
Свободный стих невесом –
Самолетик бумажный,
Вольно взлетает, парит далеко
От дома.
От отца одного родились два брата –
Стих разумный, стих послушный
Остался дома,
И стих свободный
По имени, по природе своей
Неприручаемый,
Наставлениям непокорный.
Что ему слова учителя?
Разве смог бы он
Строки свои неравные, что руки
Сплести с ветвями дерева,
Что шумит за домом так сладко, -
Не выходя из дома?
Полуночный  бред, детский вздор,
Дворовая болтовня, вездесущие слухи,
Тирания свободы отныне
Родитель его.
На всё согласен он,
Так тесен дом покорности ему,
Так тёмен.
Ушёл свободный стих босым,
Покинул дом без сожалений.
Ох, даже будь тот дом
Дворцом с палатами –
Свободный стих блуждать ушёл без цели,
Свободный стих не заставить жить в доме.
Век свободы наступил,
Пусть будет полон скорби
Дом родителя, что век его прошел.
Свободный стих предзнал, что в доме
Заброшенном теперь и одиноком,
Бродить будут болезни и печали –
Он выбрал здравие,
Он выбрал радость
И цветы свои благоухающие
Вырастит за стенами дома.
Свободный стих заслужил это право.
А в доме, если в нём свою игру затеет,
Падут стены
И под собой погребут стих новый,
Его cломают.


Фейсал Халиль
            ПЛОХОЕ ПРЕДЧУВСТВИЕ
Перевод: Лазунин Игорь Анатольевич, петербургский поэт.
               
                1
В нём не остаётся тумана и облака.
В пространстве его нет ни солнца, ни пыли,
И вровень стоят имена.

Все мысли по полочкам: ясные, строгие.
Здесь верно всё сделал, а здесь ошибался.
Вот ворон, а вот соловей.

И чётко видны пятна крови, которые
Пристали к клыкам, и чернеют на белом,
Как волки на фоне овец.

                2
Но отступает пред чувствами разум.
Да, он унижен, но не терпелив.
Он как пустыня, которая учит
Воду отсеивать от миража.

Он тот, кто спросит, а сколько потребно
Смелости, чтобы ответ отыскать?
Сколько атак пережить, чтобы слышать
Грохот прикладов в чужих головах,
Или почувствовать штык полной грудью?

Сколько ещё вы хотите стрелять
В нас, чтобы мы перестали рождаться?



Фейсал Халиль
                СВЕРКАЮЩИЙ
Пер. Игорь Лазунин

                1
Не затем явился,
Чтоб начать всё с белого листа.

Не затем явился,
Чтоб сказать, что небо – пустота.

Он пришёл, чтоб спеть нам:
Тело – это не плащ из холста.

                2
Он знает, упрямство его растёт не из гордыни.
Он каждое облако щупает будто бы дыню,
И верит, что дождь ниспадёт на ладоней пустыню,
Среди пышнотелых деревьев, сошедших с картины.
Скалу выбирает, чтоб речка смеялась в стремнине.
Шагает, увенчанный лавром, не жизнь – именины.

                3
Ибо он крепко схватился за травы Его во степи.
Ибо он держится за ветерки в перехлёстах стропил;
Птицу, которую выстрел неточный чуть-чуть не убил;
И за цветок, что над иглами грубых стеблей воспарил;
За горизонт, что невинные виды Его охватил;
И за слезу, что чувствительный глаз не спеша породил.

Ибо он крепко схватился из всех нерастраченных сил
За воду, солнце, деревья и воздух, как терпкий кизил.
Ибо он видит, что лик Его чище небесных светил;
И, что любовью, спокойной и жёсткой, Он с многих спросил.
Если петь славу Ему, то напев бесконечно красив.

Фейсал Халиль
                21 ВЕК
Пер. Игорь Лазунин

Ничто теплом считаться не должно:
Будь то нить дыма средь снегов и льда;
Иль человек, что в полдень не такой,
Каким был на заре. И к первой ветке
Сквозь крону долго добираться свету.
И почки раскрываются уныло,
Живой цветок засохнуть норовит,
И источает лёгкий запах краски,
А клей от почек прилипает к пальцам.
Сжимаются и морщатся равнины,
Выпячивая острые углы,
Смотря в лицо весеннему дождю.
В окне: болото – больше ничего,
И в небе ни луны и ни звезды.
И гневные слова втекут в мечту.
И осужденье всякий раз когда
На небе тьма возводит этажи.

Век 21 злым уже рождён.
Куда рука его достала, там
Ломались ветки, разлетались вазы,
Сжигались книги, замолкали песни,
Съедались пешки, спотыкались кони,
Крошились от удара молотка
Детинцы неприступных крепостей.
Он любит рисовать страданий оси
 И оставлять рисунки на столе,
И на полу, и в коридорах, и
Не оставляет малого пространства,
Чтоб жить мечте. Поэтому надежда
О стены бьётся, прежде чем упасть.
Безумие, бессонница, искус –
Его болезни. Не смотря на них,


Он претендует на способность ВИДЕТЬ.
Застрял в сплошных бойкотах, и в утеху
Проводит наших дней хронометраж.
Стреляет по живым, прилежно учит
Он арифметику взрывной волны.
Ведёт таблицы хрипов, вздохов, стонов.
Ущерб стаканами считает, чтобы
Живой и мёртвый, каждый крикнул: НЕТ!
Закон поруган, заменён козырной
Десяткой, тройкой пик, вальтом червей.
И возникают боевые кадры:
То кадры с точки зренья муравья
На брюхо земноводного пирата,
Смотрящего на жизни сверху вниз;
То кадры из далёкой Хиросимы,
Где взрыв смешал с мостом обрывки тел;
То пальцы, тонущие в луже крови.

В век 21 мало говорить,
Что дерево зелёное, а не
Коричневое; круглый апельсин;
Что красный цвет предупреждает – стой; 
Что золото имеет жёлтый цвет;
А синева небес светлее моря;
Что месяц отражает солнца свет;
Что Дания поныне королевство;
Что в Африке всегда угроза СПИДа;
А в Азии форматов старых смена;
Что «Сто лет одиночества» роман;
Прерогатива суфиев – любовь.

Век 21 зашифрован весь,
А иначе, какой имеет смысл
Фарфор с икрой на ленинском столе?
Поездка рок-н-рольных танцовщиц


На конкурс патронируемый Мао?
Трансляция кино «Гуантанамо»
Под окнами испуганных кубинцев?
Прибавленная в Абу Грейбе ночь
К бесчисленным ночам Шахерезады?
И полуголый рикша в Таиланде?
Окраина – с ней новый континент
Соединится и четыре пятых
Собой займёт. Единый инженер
Возрадуется обустройству суши.
Цена валюты падает, растёт
Согласно ритму бешеной дубинки.
И дело, то возможно, а то нет,
По мере роста, веса или цвета,
И ноты голоса, и мощи горла,
И типа песен, школьных гимнов, кухонь,
И способов рекламы овощей,
Иль от цены за баррель на экране.
И вообще, от толщины ноги,
 И широты различных обобщений,
 А так же множеств эпидемий и
Излишка блох и крыс.

Век 21, вот его труды:
Сверкнёт вдали и гулко загрохочет,
И сплюнет ад на локоны деревьев
И на оскал насмешливый пустыни.
В угарной черноте кричат «на помощь»
Из окон, что распахнуты в весну.
И шутки у него порой смертельны,
Изобретательны пути войны.
До ненависти он боится видеть
Трепещущие крылья над цветком.
Он ждёт от всадника, что тот козу
Вдруг оседлает и ворвётся в гонку.


От розы ждёт, что та покинет ветку.
От песни, что та в клетке зазвучит.
Он спать не сможет, если не наполнит
Проклятиями голову свою.

Век 21 – век предупреждений,
Таких, что красный уровень не самый
Высокий. В каждый час любого дня
Он дарит объективам перестрелки,
Отрепетированные на деньги,
Им взятые взаймы.

Фейсал Халиль
СЛОВА   
перевод: Александр Фёдорович Новиков, прозаик, член СП России, доктор технических наук, профессор. А.Новиков также является автором сборника стихов «Кленовое вино».

               
Есть некая Х- страна
а у неё – слова,
там у людей рукава
много длиннее рук.
Что же касается брюк,
есть там болезнь, она
чесоткою наречена.
Врачи ж, пусть высший суд им:
в стране – болезнь сосудов,
давление, и вот
со лба уж каплет пот,
уже и в горле боли,
и на ногах мозоли,
на лицах бородавки…               
Глядь, под окном уж давка,
и что, куда, беднягам, деться:
ведь тут и там стоят гвардейцы,
и на каждую-то спинку
тут отыщется дубинка…
И беда (но то меж нами!),
коли под ногой “бананы”
попадутся ненароком,
а затем раздастся грохот,
и – прощайся с жизнью этой…
Будь хоть трижды ты поэтом!
Но в стране-Х небывалой
Губы дев сочны и алы,
а желания ребят,
юных мальчиков, кипят…
И слова всё – про вино,
что смеётся в кубке, но…
Красное – отнюдь не цвет
помидоров, нет и нет!
Цвет зелёный, чёрный  с нами,
триколор – вот наше знамя!
Но пока что за зубами               
держим крепко мы язык,               
но прорвётся гнева крик –
все поймут нас: за словами,
пусть не завтра, пусть не сразу,               
но восторжествует разум
и последует отмщенье
за позор и униженье
всех, кому слова и фразы
суть ничто, как звук напрасный.
Всюду видно напряженье,
и народ пришёл в движенье:
сотни, тысячи голов,
сотни, тысячи сердец –
им не нужно лишних слов –
собрались здесь, наконец…
А в сторонке человек,
сочинитель неизвестный,
в общем, некто имярек,
посвятивший весь свой век
упражнениям словесным,
шепчет сам себе чуть слышно:
“Все слова, они излишни,
даже хуже – убивают!
И от них порой бывает
нет, не Рай, но ад кромешный”.
И тихонько добавляет
с ядовитою усмешкой:
“Hе спортсмен я, но играют
нами словеса, как в мячик…
Пожелаем им удачи!”

БЕЙРУТ
(пер. А.Ф.Новикова)

О Бейрут, ты Бейр-ут, воплощение ут-ра!
Ты как чашечка кофе в кафе полусонном…
После – ужин-обед в ресторанчике утлом,
где сосуды с вином, словно небо, бездонны,
где друзья от души содвигают стакан о стакан.
И возносятся звуки, будто здесь – нотный стан.
Из сердец словно музыка: слышишь весны ветерок,
и свирепую бурю предрекает премудрый пророк.

Я – один из вернейших влюблённых в Бейр-уту,
ПРИМЕЧАНИЕ: «Бейрут» в арабском – женское имя, похожее на «Лилит». КОНЕЦ ПРИМЕЧАНИЯ
буду яблока ждать от неё, как когда-то от девы,
от неверной ждал библейский Адам, да, от Евы…
Мне помстился ковчег, далеко уж не утлый –
где всей твари по паре, чтоб рядом…

А в Бейрут-городке,
что от бурь защищён,
лишь бушуют под ветром дорогие наряды
да причёски по моде из последнего ‘глянца’,
и словца из кармана турист-иностранца,
перепалки кумиров
из чужого нам мира…

Но Бейрут – это розы и окна, и радость,
И деревья, и песнь, и вода, ложь и правда!
О тебе же, Бейрут, в новостях ни полслова,
Но тебя всеми чувствами чувствую снова.

Воздух твой, о Бейрут, вдохновляет любого к свободе,
Исцеляет глухих и немых
и слепых по дорогам проводит.
Твои площади - ах, до чего же просторны,
и фонтаны взметаются в небо с напором.

О, Бейрут, твои тени, улыбки, предвкушенье шагов караванов,
очень-очень неспешных, но таких долгожданных…
А всеведущие гадалки – их же тайны под спудом, конечно:
наши сны, пробужденья,
глаз игра через стол – всё так ново и вечно…

Всё идёт чередом, но меж тем
наш Синдбад-мореход
вновь и вновь в свой поход
отправляет себя каждый день,
чтоб домой возвратиться не с снами,
а с новою жаждой познанья…

Слово,
но как не споткнуться о Слово то:
В Бейруте оно – это золото.
Это пиршество тайн, провокаций, загадок,
И смысл двусмыслий так тёмен, так сладок…

Бейрут – это боль… это боль - ше, чем книга,
чем азбука букв и чем сам алфавит,
чем все эти нагроможденья реликвий,
настолько внушительные на вид.

Открой для себя ты любое из утр
И встретишь ты новые книги, Бейрут.
Ты встретишь рассветы, ты встретишь закаты,
почуешь неведомые ароматы…

И каждое утро, восстав ото сна,
предстанешь прекраснее ты, чем была.
Бейрут, ты царица, престол твой – Бейрут,
Десять сотен столиц и одна простираются тут…

А я, обыватель Бейрута обычный,
бреду на закате маршрутом привычным
по улице Красной, где кофе и дым,
где я так недавно гулял молодым.

И снова с террасы, где вид на Фардан,
Опять устремляюсь душою туда,
туда, где высоты, туда, где глубины,
туда, где скалистый их рай голубиный.

Я всем им кричу: наша жизнь бесконечна,
хоть мы, как известно давно уж, не вечны.

Но всё же, покамест поэт ещё жив,
он будет с Бейрутом до смерти дружить!
И воспоминаний огни
из-за стёкол оконных,
одно за одним,
и красавицы, что на балконах…

Я – Бейрута последний старинный поклонник!
И дивная ночь – она просто точь-в-точь Бейрут, но
совершенно иное мне видится утром
или днём. Только в ночь открывается это:
вздохи, смех, сновиденья, празднословье поэтов,
фонари на проспектах, отель, самолётов огни
в тёмном небе меж звёзд…

Ну, а скептикам скучным отвечу всерьёз,
что неправы они,
да, они глубоко неправы:
лишь добро и любовь миром правят,
а не острая сталь и снаряды.
Так в Бейруте прекрасные девы в нарядах
выше всех, а Бейрут – это разум и радость,
и стихи, и искусство – всё рядом!

Но при этом, Бейрут, ты – соблазн:
и сладость, и горе – всё разом.
И когда кто-то нам не поверит,
и пред носом захлопнет нам двери,
мы всегда возвратимся в наш город – хоть ночью,
хоть когда,
и откроются двери нам, точно.
Звезда
на серебряных крыльях нас в рай вознесёт.

О, Бейрут, ты не рай и не ад, и не мёд…

Только пусть это будет меж нами:
В тебе сердце, Бейрут, нет, не камень!


НИЗАР БРЕК ХУНЕДИ, сирийский поэт
ЭТО СТИХОТВОРЕНИЕ
(перевод Барановой Л.А.)
           х
Стихотворение моё
легко проходит сквозь окно
и в тёмной комнате моей,
волнуясь плещутся пожары.
Затем, с наивностью ребёнка,
уходят вновь через окно.
           х
Стихотворение моё
молниеносно сердце ранит,
сжигая всё. И, словно дым,
плывя в неведомые дали,
уносит память той стрелы,
острей которой, мы не знали.
          х
Стихотворение моё
летит ко мне, как ветер утром,
как плут на улице хитрит,
со мной в автобусе сидит.
Я поздороваться хочу,
тяну к его ладони руку,
как вор в прозрачной пустоте,
всё растворяется в толпе.
          х
Стихотворение моё,
которое уже пришло,
и то моё,
что не пришло!

Низар Брек Хунеди
ФОНТАН БЫТИЯ (СКОРБИ)
Пер. Барановой Л.А.
***
Как мне разбить поверхность бытия,
чтобы излить мой дух заледенелый,
извлечь его из хрупкой скорлупы.
Как выкопать мне реку, подскажи,
чтоб чувства в ней свои укоренить,
бушующие в тонких струнах нервов?
Как всколыхнуть молчание эпох
навечно запечатанных в ракушки?
Как мне раскрасить перья бытия?
Как мне в себе мерцанье звёзд увидеть?
Как мне познать пространства глубину?
Как изваять лицо моей любимой,
что исчезая превратилось в прах?
Как утолить в фонтане бытия своё нутро,
сжигаемое жаждой?
Как...
Как?...
Коль нет передо мною ничего,
кроме мельчайшей, серой крохи пыли!
…………….