Свет тусклей
мятущийся, ты не смей
плакать, кровью хлынет
или
чем похлипче треснет и
и ополовинит.
Сердце становится разбитое
и от гроз неприкрытое,
молниям в мороз
ярко-красное.
И не согреешь его телогрейками,
стеганные, рваные бывают,
из них не вырастают,
полагаю, напротив, уменьшаюсь,
пугают,
в свете солнц фар,
космоса огни, Юра.
Но тебе клянусь я –
все не тьма серая.
Страшно очень,
ты, христианин,
не удивлен, что не ошибся.
С Богом встаете
дав интервью
философий
о том, где рай
метеоусловий,
где май,
приготовясь
с плюсами Иисуса
и без хвори
не знавая отмель,
малость обобщенно, но такое:
«Эй!»
Газ баллон
и секундомер,
вечный холод
ледовитый,
вид поган,
нет антидота для кода.
Виды –
осень классика.
Но бездумен
по и вдоль
красный нос,
слез полос,
и летит твое перо,
как дымок сизое.
Мне они: «Не ерепеньтесь»,
говорят,
скоро вовсе стемнеет,
знаки на руки нашейте,
вас ожидает,
не смейся,
ход на общежитейский,
под землей, по ступенькам
хорошенько
в помещение исчезновений.
Глупенькая еврейка –
жизнь твоя копейка.
А пока
летит эхо, растеряно.
Свидетельство о публикации №119082600630