О любимом поэте

I.
Я не носил блестящих эполет
И звонких шпор, но, что б ни говорили,
Я был корнетом в восемнадцать лет,
Мне этот чин шутливо подарили.

Двадцатый век влачился чуть живой.
Как смрадный труп, эпоху выносили.
Трёхцветный флаг взвивался над Москвой,
И танки по Садовой колесили.

Но в те года под общий стон и рёв
Меня прельщала музыка иная,
И дерзко улыбался Гумилёв,
Гусарским флёром душу пеленая.

О, инфантильность юношеских дней,
Воинственной романтики причастье!
Она ушла, но, может, только в ней
И было то, единственное, счастье.

II.
Я хотел бы за ним повторить, не шутя,
Всё, что сказано было певучей строкой,
Но не день – целый век,
"Как больное дитя,
Умирал, не отмеченный Божьей рукой".

Распадалась страна, разливалась волна
Невозвратных потерь, неизбывной вины,
А поэзией духа жила тишина,
Но... так мало осталось теперь тишины.
___________________
Иллюстрация:
снимок Н.С.Гумилёва, сделанный в день его рождения 3/16 апреля 1915 года. Скоро он, вольноопределяющийся Лейб–гвардии Уланского полка, станет кавалером второго Георгиевского креста (3–й степени). А в марте 1916–го Гумилёв, произведённый в прапорщики, переведётся в "чёрные гусары", в знаменитый Александрийский гусарский полк.

Во второй части дилогии цитируются строки
из стихотворения Н.С.Гумилёва "В саду", 1911 год.

Мария ГОЛИКОВА
писатель, филолог, автор биографического романа
о Н.С.Гумилёве (г. Екатеринбург)

СЕМЬ ЖИЗНЕННЫХ ПРИНЦИПОВ НИКОЛАЯ ГУМИЛЁВА

1. «Нужно всегда идти по линии наибольшего сопротивления. Это моё правило. Если приучить себя к этому, ничто не будет страшно».

Гумилёва справедливо считают эталоном стойкости и уверенности, но подчас и не догадываются, что он всю жизнь боролся с собой и преодолевал себя.

Обладая слабым здоровьем, ездил в сложнейшие, долгие экспедиции в Африку. Подхватил тяжёлую африканскую лихорадку, потом несколько лет лечился от неё – но это не отбило у него охоты путешествовать. Отправлялся в путь, даже если болел. Презирал собственную слабость. Не успокаивался, пока не достигал поставленной цели.

Его признали неспособным к военной службе из-за астигматизма и косоглазия, но, когда началась Первая мировая, он правдами и неправдами добился разрешения пойти на фронт. Получил за храбрость два солдатских Георгия и орден Святого Станислава.

И работу над стихами воспринимал так же. «Что есть прекрасная жизнь, как не реализация вымыслов, созданных искусством? Разве не хорошо сотворить свою жизнь, как художник творит свою картину, как поэт создаёт поэму? Правда, материал очень неподатлив, но разве не из твердого камня высекают самые дивные статуи?»

Творчество, путешествие или битва – всё требует преодоления и борьбы, а настоящая борьба всегда ведётся на пределе возможностей.

Пусть он придёт! я должен рассказать,
Я должен рассказать опять и снова,
Как сладко жить, как сладко побеждать
Моря и девушек, врагов и слово.

2. «Каждый настолько лишь человек, насколько побеждает свой страх».

Мандельштам вспоминал: «Николай Степанович говорил о "физической храбрости". Он говорил о том, что иногда самые храбрые люди по характеру, по душевному складу бывают лишены физической храбрости… Например, во время разведки валится с седла человек – заведомо благородный, который до конца пройдёт и всё что нужно сделает, но всё-таки будет бледнеть, будет трястись, чуть не падать с седла… Мне думается, что он (Николай Степанович) был наделён физической храбростью. Я думаю. Но, может быть, это было не до конца, может быть, это тёмное место, потому что слишком уж он горячо говорил об этом… Может быть, он сомневался…»

Однажды Гумилёв сказал Ахматовой: «Я трус». Она потом обронила: «В сущности – это высшее кокетство».

Вероятно, Мандельштам был прав: Гумилёва волновал этот вопрос. И говорил он искренне, – только его слова опровергались его же поступками. Он охотился на леопардов, переправлялся через опасные горные перевалы и реки, кишащие крокодилами, на войне ходил во множество опасных вылазок, случалось, и бравировал своей храбростью – неторопливо прикуривал, стоя на краю окопа под неприятельскими пулями… Читал революционным матросам стихи про «моего государя», игнорируя их возмущение и ярость – и вызывал овацию.

Ирина Одоевцева вспоминала: «Всем стало ясно: Гумилёв победил. Так ему здесь еще никогда не аплодировали.

– А была минута, мне даже страшно стало, – рассказывал он, возвращаясь со мной с вечера. – Ведь мог же какой-нибудь товарищ-матрос, «краса и гордость красного флота», вынуть свой небельгийский пистолет и пальнуть в меня, как палил в «портрет моего государя». И, заметьте, без всяких для себя неприятных последствий. В революционном порыве, так сказать.

Я, сидя в первом ряду между двумя балтфлотцами, так испугалась, что у меня, несмотря на жару в зале, похолодели ноги и руки. Но я не думала, что и Гумилёву было страшно.

– И даже очень страшно, – подтвердил Гумилёв. – А как же иначе? Только болван не видит опасности и не боится её. Храбрость и бесстрашие не синонимы. Нельзя не бояться того, что страшно. Но необходимо уметь преодолеть страх, а главное, не показывать вида, что боишься. Этим я сегодня и подчинил их себе. И до чего приятно. Будто я в Африке на львов поохотился. Давно я так легко и приятно не чувствовал себя».

3. Честь дороже жизни.

Гумилёв рассказывал о войне: «Я переносил все тяготы похода вместе со всеми и говорил солдатам: "Привычки у меня другие. Но, если в бою кто-нибудь увидит, что я не исполняю долга, – стреляйте в меня"».

В конце 1909 года Гумилёв стрелялся с Волошиным из-за некрасивой интриги вокруг Елизаветы Дмитриевой. Дуэль, к счастью, окончилась без жертв.

Противники встретились много лет спустя, в 1921 году. Волошин вспоминал: «Я давно думал о том, что мне нужно будет сказать ему, если мы с ним встретимся. Поэтому я сказал: “Николай Степанович, со времени нашей дуэли произошло слишком много разных событий такой важности, что теперь мы можем, не вспоминая о прошлом, подать друг другу руки”. Он нечленораздельно пробормотал мне что-то в ответ, и мы пожали друг другу руки. Я почувствовал совершенно неуместную потребность договорить то, что не было сказано в момент оскорбления:

– Если я счёл тогда нужным прибегнуть к такой крайней мере, как оскорбление личности, то не потому, что сомневался в правде Ваших слов, но потому, что Вы об этом сочли возможным говорить вообще.

– Но я не говорил. Вы поверили словам той сумасшедшей женщины... Впрочем... если вы не удовлетворены, то я могу отвечать за свои слова, как тогда…».

Друзья Гумилёва вспоминали, что в его словах иногда звучало по какому-либо поводу: «Я заплачу за это своей кровью». И в стихах: «Как подобает мужу, заплачу / Непоправимой гибелью последней».

Гумилёв шутя говорил Одоевцевой: «Вот если бы у меня была кошка, я бы, как китайцы, по её зрачкам определял время, до полминуты. Но заведёшь кошку – она всех мышей переловит. А я их берегу на случай настоящего голода, про чёрный день. Михаил Леонидович Лозинский даже пустил слух, что я не только прикармливаю их, но и предательски здороваюсь со старшей мышью за лапку. Вздор. Не верьте. Даже по отношению к мыши я предателем быть не могу…»

«Убить безоружного – величайшая подлость».

4. Поэзия – это священнодействие. Звание поэта – высочайшая честь, но оно требует от своего носителя полной, рыцарской преданности и самоотдачи.

Отрывок из знаменитой статьи Гумилёва «Читатель»: «Поэзия и религия – две стороны одной и той же монеты. И та и другая требуют от человека духовной работы. Но не во имя практической цели, как этика и эстетика, а во имя высшей, неизвестной им самим. Этика приспособляет человека к жизни в обществе, эстетика стремится увеличить его способность наслаждаться. Руководство же в перерождении человека в высший тип принадлежит религии и поэзии. Религия обращается к коллективу. Для её целей, будь то построение небесного Иерусалима, повсеместное прославление Аллаха, очищение материи в Нирване, необходимы совместные усилия, своего рода работа полипов, образующая коралловый риф. Поэзия всегда обращается к личности. Даже там, где поэт говорит с толпой, – он говорит отдельно с каждым из толпы. От личности поэзия требует того же, чего религия от коллектива. Во-первых, признания своей единственности и всемогущества, во-вторых, усовершенствования своей природы. Поэт, понявший «трав неясный запах», хочет, чтобы то же стал чувствовать и читатель. Ему надо, чтобы всем «была звёздная книга ясна» и «с ним говорила морская волна». Поэтому поэт в минуты творчества должен быть обладателем какого-нибудь ощущения, до него неосознанного и ценного. Это рождает в нём чувство катастрофичности, ему кажется, что он говорит своё последнее и самое главное, без познания чего не стоило Земле и рождаться. Это совсем особенное чувство, иногда наполняющее таким трепетом, что оно мешало бы говорить, если бы не сопутствующее ему чувство победности, сознание того, что творишь совершенные сочетания слов, подобные тем, которые некогда воскрешали мёртвых, разрушали стены».

5. В любой ситуации нужно открыто и смело говорить о своей вере и ценностях, иначе окажешься их недостоин.

До революции Гумилёв интересовался разными религиями, философскими учениями, теориями, увлекался оккультизмом, затем постепенно обратился к православию, но, в целом, не отличался чрезмерной религиозностью. А вот когда религию стали гнать, начал последовательно и упорно подчёркивать, что он православный христианин. Проходя мимо храма, всегда снимал шапку и крестился, не стесняясь удивлённых взглядов и реплик прохожих – хотел, чтобы простые люди видели: не все отступились от веры.

Точно так же он вёл себя и по отношению к монархии; когда её не стало – везде подчёркивал, что он монархист.

6. Быть дворянином.

Что такое дворянин, аристократ – в высшем, лучшем смысле? Благородный человек, который всей своей жизнью показывает пример другим. Гумилёв с детства осознавал в себе такое дворянство.

И.М.Басалаев запомнил забавный, но очень ярко характеризующий Гумилёва эпизод: «Коле Гумилёву родители подарили велосипед. Тогда это было редкостью. И вот помню. Тихая улочка. На велосипеде – какой-то гимназист – ну, положим, Петухов. А сзади бежит Коля Гумилёв и просит: "Петухов, ну, довольно! Покатался, теперь дай мне!"» Но Петухов – никакого внимания. Коля не отстаёт, бежит: "Петухов, прошу тебя, ну довольно!" Тот катит и в ус не дует. "Петухов!.. " Тот всё молчит. Потеряв терпение, пятиклассник Коля в отчаянии и в то же время строго произносит последнее, самое убедительное для него: "Петухов! Послушай, отдай! Ну я прошу тебя как дворянин дворянина!.. "»

На допросах в ЧК Гумилёв назвался дворянином, что было практически равносильно самоубийству, хотя формально дворянином не был – дворянский титул его отца не передавался по наследству… Но иначе он не мог, и дело тут было совсем не в титуле.

7. Не замыкаться в границах земного.

По Гумилёву, облик вещей скрывает истинную сущность мира. И поэзия, и сама земная жизнь – странствие, цель которого – за пределами земного бытия. Настоящая награда ждёт путника за гранью этого мира, а здесь нужно только заслужить её.

Тот же, чьи цели исчерпываются земной жизнью, достоин самой глубокой жалости. Лёгкость в достижении славы и богатства и наслаждение ими на земле – дурной знак, признак того, что человек не ищет Бога. Тот, кто ищет, неизбежно сталкивается с испытаниями, серьёзнейшее из которых – смерть: но он верит и знает, что смерти – нет, а жизнь – вечна.