Отец Виктор Мамонтов-Черновиков у христианина нет

На фотоснимке: с отцом Виктором при подготовке его очередного материала в журнал. Москва. 23.06.2005


     В 2002 году мне довелось побывать в Латвии, а в городке латгальском Карсава  беседовать с настоятелем Свято-Евфросиньевского храма архимандритом Виктором (Мамонтовым).  /Годы его жизни:1938 – 2016. Царствие ему Небесное!/. До принятия монашеского пострига  он, будучи кандидатом филологических наук, преподавал в педагогическом институте. Отец Виктор называл своё служение миссионерским.  Чтобы такое определение стало понятней, предварю нашу беседу краткой исторической справкой.
     В XI – XII вв. Латгалия (юго-восточная часть Латвии) находилась в подчинении у полоцких князей. Но православие здесь так и не успело в полной мере укорениться. Уже в начале XIII в.  под натиском немецких рыцарей-крестоносцев пали расположенные по берегам Западной Двины волости, принадлежащие роду полоцких князей – Кукейнос и Герсик. Путь на восток открылся, и в Латгалии стал насаждаться католицизм. Прививался он поначалу с великим трудом. «Многочисленные источники свидетельствуют, – пишет  историк В.В.Никонов, –  что даже в середине XVII  в. здесь преобладали языческие традиции». После распада Ливонского ордена эти земли вошли в состав католической Польши. И лишь только после присоединении их к России (1772 г.) тут снова возродилось православие.


     – А история прихода такова, – рассказывает о.Виктор. –  В 1910 году святые мощи преподобной Евфросинии Полоцкой были торжественно перенесены из Киева в Полоцк. Латгалия входила в состав Полоцкой епархии, и вот тогда на волне этих торжеств и была образована община, положившая возвести храм преподобной Евфросинии Полоцкой. Он был построен и освящён в 1912 году. Первый священник был латышом: отец Пётр Лепиньш. Приход создавался как миссионерский. Вот и мы этот миссионерский дух стараемся сохранить. Но миссия должна быть тихой…
     – Как это понимать?
     – В прямом смысле. Сектанты, например, выходят на улицы, раздают листовки, устраивают шумные «благотворительные акции», даже обещают тем, кто к ним придёт, материальные блага: поддержим семью, поможем с работой… И здесь уже насилие над совестью. Мы так делать не должны. Ни шума не должно быть, ни насилия, ни корысти. Бог есть любовь. Любить не заставишь и любовь не купишь. Бог нам ничего не навязывает. Хотя Бог всё может, Он – всемогущ. Но, оказывается, Он одного не может: Он не может заставить любить Его.
     Но Божья любовь безусловна. Что бы ты ни делал – Бог тебя любит. Вспомните притчу о блудном сыне. Её надо внимательно читать. Младший сын просит отдать ему свою часть наследства. Но вдумайтесь: просит-то у отца, которого будто бы уже похоронил! Можете представить, какую рану он отцу наносит? Однако страсть (а это была похоть) юношей овладела настолько, что он, как безумный, бежит из родительского дома. И что же дальше? Человек оторвался от источника жизни, как отломилась веточка от родимого дерева. Но когда опамятовался и понял, что без отца ему не прожить, решил возвратиться и даже слова придумал, какие скажет: «Отче! Я согрешил против неба и перед тобою, и уже недостоин называться сыном твоим; прими меня в число наёмников твоих». И когда он начал так говорить, то отец не дал ему досказать, а тут же распорядился, чтобы дали ему перстень (а это – хозяйская печать!) и одежды. Отец этим хотел показать, что сколь бы ни были грехи твои страшны, они не отменили отцовской любви.  Бог не ставит нам условие: будешь хорошим, буду тебя любить. Почему Христос любит грешника? Блудницу, например? Когда к Нему её подвели, Он сказал: «Кто из вас без греха, брось в неё первым камень». Никто не посмел бросить. Все разошлись. А Христос ей говорит: «И я тебя не обвиняю, иди и больше не греши». За что же Он её возлюбил? Он как бы сказал: то, что ты делаешь зло, но ты носишь образ Божий, его я в тебе люблю, а зло ненавижу. Поэтому святые отцы говорили: грешника люби, а грех ненавидь.
     – Отец Виктор, в начале беседы вы сказали, что здесь в своё время образовалась община, решившая построить храм. Поясните, пожалуйста, что такое община.
     – Это – духовная семья, которая образует церковь. Сейчас люди потянулись к церкви. Но многие только заглядывают в храм: возжигают перед иконами свечи, подают поминальные записки… Можно быть в церкви формально, но не реально. Реально находится тот, кому никто из присутствующих в храме не безразличен. Архимандрит Зинон, иконописец, мне как-то рассказал, как после службы одна старушка по наивности поделилась с ним своей радостью: «Батюшка, как сегодня было хорошо молиться в храме – никого не было. Никто не мешал!» Тут впору опечалиться, а она порадовалась.
     Приход – это географическое понятие. А в общине люди сотрудничают. В церкви между людьми должны быть сердечные отношения. Должна быть духовная взаимосвязь, но и – ответственность! Кого-то, допустим, нет сегодня, другие должны обеспокоиться – почему нет? И конечно же, мы должны стремиться не букву исполнять, а дух. По букве жить легко. Например, кто-то без сердечного участия подаёт нищему. Все это видят и думают, какой добрый человек! Люди видят внешнее, не видя сердца.
     Если нет общины, то соседствуют лишь три категории: приход, незаход и мимоход. А ведь пение Символа веры предваряется такими словами: «Христос посреди нас!». Посреди кого? И слова Символа веры должны знать все и «глаголить едиными усты»! Все должны служить. А то спрашивают, кто сегодня служит? Но надо их самих спросить: а вы не служить пришли? И петь должны все…
     – А как вы относитесь к тому,  что некоторые священники вводят в богослужение знаменный распев?
     – Могу это только приветствовать. Знаменное пение приводит всех в равное достоинство. В партесном пении, где голоса разделяются на первый, второй, третий… Что ж басу остаётся петь? Всё достаётся первому голосу. А в знаменном пении все, как одно дыхание. Все в равном достоинстве. Все первые. Например, старец Таврион (Батозский), который подвизался в Спасо-Преображенской пустыньке под Елгавой, не раз во время службы громко напоминал: «Поём всей церковью!». Он хотел, чтобы пели все: и старые, и молодые.  И глухие, и гугнивые. И все пели. Кто как мог! А певчим это не нравилось. Им хотелось показать свои красивые голоса. Батюшка, видя это хотение, говорил им: «Здесь не концерт!». Ведь во многих церквах те, которые поют, не участвую в Таинстве, они не причащаются Христовых Таин. Но они поют слова благодарения. Это как бы сейчас вы, не испив чаю, встали и сказали: «Благодарю за чай!». И как тогда прикажете понимать такое «благодарение»?
     – Отец Виктор, сегодня в интеллигентной среде иногда слышишь, что не мешало бы упростить церковную службу, какие-то молитвы перевести на современный язык и т.п. Как относиться к таким настроениям?
     – Спокойно и рассудительно. Церковь – живой организм. Как ей не обновляться? Представьте, пришли бы сейчас в церковь те, которые служили в первые века христианства. Вот бы удивились! «Что это вы здесь нагородили?» – спросили бы они. Церковная служба утверждена давно, притом по монастырскому уставу. А тут – приход. Стало быть… Смотрите, что происходит: когда хотят поскорее исполнить кафизму, выбирают самый короткий псалом.
     – Ну, а язык, на котором ведётся служба? Зачем отказываться от церковно-славянского языка?
     – Опять же, смотря по обстоятельствам. Например, в Лондоне на службе у владыки Антония, митрополита Сурожского, молитвы читаются не только по-славянски, но и по-английски. Если я молился на английском языке, то это вовсе не значит, что я вышел из православия. Сакрализация языка – это не духовное явление. Раньше пытались сакрализовать еврейский, греческий, латинский… А когда святые Кирилл и Мефодий перевели службу на славянский поднялась буря: как посмели переводить на какой-то варварский язык?! Но в Японии, например, в православных храмах поют по-японски. Что ж, выходит, там и дух православия исчез? Вовсе нет. И у нас мне приходилось видеть: если Апостол читают по-славянски, а потом переводят на современный язык, то многие многого не понимают. В этом легко убедиться. Спросите слушателей, о чём читали. Владыка Антоний мне сказал, что он в Каноне Андрея Критского слово «тристаты» заменяет другим. Мало кто знает, что означает «тристаты». Это – колесницы. Ну, скажите, какое преступление совершил владыка Антоний? Вопрос об обновлении церковной службы ставили уже на Поместном соборе 1917 – 1918 годов. Почитайте Деяния этого Собора. Но во всяком обновлении не должно быть никаких революционных преобразований. Поэтому повторю: как дерево растёт и обновляется, так и церковь. Посмотрите: христианин обновляется каждый день. У него и есть лишь один текущий день. Завтрашний день ему не принадлежит. А церковь, слава Богу, не музей. В церкви надо смотреть творчески на всё, что в ней совершается. Вот, например, отец Зинон сегодня пишет иконы совсем иначе, чем десять лет назад. Раньше он писал в стиле Московской школы, а сейчас углубился в традицию более древнюю. Некоторым его новые работы не нравятся. Но таков у иконописца творческий подход. То же и в церковной службе. Дело вовсе не в языке, на котором она ведётся. Можно молиться на церковно-славянском и ничего не понимать. Важно, чтобы человек знал традицию церкви. Люди приходят в храм и знакомятся с обрядами. Обряды очень легко исполнять. Обезьянку можно выдрессировать ставить свечу. И она это будет делать лучше меня. Для пришедшего в церковь главное – войти в дух традиции, понять и ощутить, что церковь есть живой организм. Она растёт, а значит и меняется. Если взрослому показать его детскую фотокарточку и сказать: что-то ты, брат, на себя не похож. Справедливо ли сетовать на это?
     – А как часто надо ходить в церковь, чтобы войти в дух церковной традиции?
     – По крайней мере, в воскресные и праздничные дни надо в храм приходить. Нужна регулярность. А то в одно воскресенье пришли, а в следующее позволили себе отдохнуть: как бы «отдыхаем» от Бога! Это нечестиво. Начало первого псалма: «Блажен муж, иже не иде на совет нечестивых». На занятиях меня спрашивают: а кто такие нечестивые? Проходимцы и жулики? Тогда и я спрашиваю: от какого слова происходит слово «нечестивые»? От слова «честь». Значит нечестивый тот, кто не воздаёт честь. Кому не воздаёт? Богу! И каким тогда может быть «совет нечестивых»? Это могут быть женщины, собравшиеся, чтобы заниматься невиннейшим делом, например, вязанием или солкой грибов. Если они начинают и заканчивают дело без молитвы, то это уже совет нечестивых. Они, может быть, вполне порядочные люди. Но они не воздают честь Богу. Довольно странное у них складывается отношение к Богу. Люди смотрят на Бога только как на источник благ. Мы просим у Бога: «хлеб наш насущный даждь нам днесь». Просим и о другом. Если Бог не даёт – обижаемся. Иногда в быту, когда мы попросим спичку, и нам её дадут, мы рассыпаемся в любезностях. Но, получая от Бога (причём каждое мгновение!) здоровье, мы не считаем нужным Бога благодарить. Верующий человек должен быть благодарным. Когда утром я иду на службу, слушаю пение птиц. В каком самозабвении они поют! Они начинают день не с поиска червячка, а с благодарения. Ещё все спят, а птицы выводят благодарственную песнь… Всякое дыхание да хвалит Господа! А человек? Проснувшись, он зачастую первым делом голову в холодильник: ищет, чем бы прохладиться. Сколько людей за минувшую ночь умерло, а я встал здоров и невредим. Как же не благодарить Бога?! Сейчас модно говорить о «последних временах». Но у христианина – каждый день последний. И нельзя его прожить как попало, утешаясь мыслью, что, мол, завтра подтянусь. Черновиков у христианина нет. Он всегда пишет только набело! Другое дело, если на что-то не хватает сил. Если, конечно, действительно так, а не самая заурядная лень.
     – Но иногда бывает так трудно себя заставить делать должное! Порою и благодарить трудно.
     – Тут ничего не поделаешь, надо себя заставлять: Царство Небесное силой берётся! Но если действительно на что-то не хватает ни сил, ни средств, то само расположение души уже как бы является исполнением дела. Я говорю о намерении. Допустим, нет у человека средств, чтобы помочь нуждающемуся, и человек говорит в себе с сокрушением сердечным: если б имел возможность, то обязательно помог. Господь целует и намерения.
     – Отец Виктор, мы опубликовали в журнале снимок, на котором запечатлены у вас в гостях артисты латгальского театра «Йорик». Это просто театр. А в Москве появились такие театры, которые называют себя православными. Например, «Камерная сцена» или «Глас». Как вы относитесь к таким театрам?
     – Как к любым другим, где стремятся не опошлить зрителя, а духовно возвысить. Но для этого надо и самим актёрам, как говорится, быть на высоте. Подлинное искусство должно вести к Богу. Я помню, когда Анна Герман после автокатастрофы  возвратилась на сцену, она спела «Аве Мария». И как, скажу вам, блестяще спела! После концерта меня с певицей познакомили и, помнится, я ей тогда сказал: «Пани Анна, когда вы спели «Аве Мария», вы, наверное, обратили внимание на то, что никто не хлопал. Но это вовсе не означает неуспеха». В самом деле, помню, в зале воцарилась благоговейная тишина. И только потом можно было услышать тихий шелест. Свершилось как бы священнодействие. В любом искусстве можно духовно возвыситься. Когда Рафаэль писал Мадонну, у него сначала ничего не получалось: на картинах узнавали известных светских красавиц. Но однажды художнику было видение Богородицы, и только тогда он смог написать свою знаменитую Сикстинскую Мадонну. Но, с другой стороны, как заметил отец Зинон: «Если светское искусство воцерковить, то что же от него останется?». Это, конечно, крайнее суждение. И в светском искусстве необходимо вдохновение свыше. Когда Афанасия Фета хвалили за его прекрасные стихи, он, отвергая похвалу, говорил: «Не я, не я, а Божья Благодать!». И на всякое творчество надо просить: Господи, дАруй мне благодать Твою!