Виктор Серж - Дневник, 5 июля 1945

Они ведут, на первый взгляд, безнадежную игру, обреченные на то, чтобы быть обманутыми, обесчещенными и отвергнутыми когда в них пропадет нужда - или уничтоженными. Они это знают. Однако история состоит из непредвиденного, и мы всегда, во исполнение своего долга, хватаемся за последнюю, единственную возможность. Народ не может эмигрировать, и долг заключается в том, чтобы разделить его судьбу, какова бы она ни была, с тем, чтобы попытаться его спасти или спасти будущее. Эмиграция необходима только когда борьба становится абсолютно невозможной или когда борьба извне обещает больше шансов и совмещается с действиями внутри страны.

Когда я выступаю с этим аргументом, меня осуждают за оправдание сомнительного поведения в личных интересах и двойной игры, которая требуется для такого обустройства жизни. Это все как гангрена. Однако в реальной жизни люди не могут избежать поражения, кажущаяся покорность иногда остается последним средством сопротивления, террористическая деспотия оставляет место только двуличию и последнему сопротивлению через лицемерие, обман, отсутствие энтузиазма и тайный героизм. Поскольку Россия стала первым полностью тоталитарным государством, все русские это знают, сознательно или подсознательно. Я был частью движения, которое отвергло двуличие, и я до сих пор это предпочитаю, в силу особенности своей личности. И при всем при этом я не считаю себя вправе недооценивать факты. Какое ошеломляющее предвидение было в строках Андре Сальмона из "Приказа" 1918 года по поводу русской революции, которая началась без предателей и наемных убийц:

Предатели святы,
И чистейшие сердца у наемных убийц.

Герой эпохи двуличия предает предательство, и это горьче, грубее и рискованнее, чем осуждение его из изгнания.