Суд над Иисусом Христом

      Поэтическая интерпретация Библейских
      сюжетов и Булгаковских литературных
      фантазий.

       СУД СИНЕДРИОНА.

На Храмовой горе светильники чадят.
Отброшены к стене, тревожно пляшут тени.
Храм виден из ночи, сиянием объят.
Великий Храм- второй от Сотворенья.

В долине петухи ещё не прокричали.
Закутанный во тьму блаженно город спит.
На каменном полу, в шестиугольной зале,
Подушки разбросав, Синедрион гудит.

Их семьдесят и два, виднейшие раввины.
Два полукружья лиц, соцветие бород-
От чёрных до седых и рыжие, их спины
Обтянуты холстом, холст груб и шеи трёт.

Храм пуст, освещена мужская половина.
Бело от кип и серо от хламид.
Закинув руки нервные за спину,
У входа узник связанный стоит.

В больших глазах над тёмными кругами
Тревога, боль и давняя печаль.
В квадрате рукава, как треугольник в раме,
Ладонь и контур хрупкого плеча.

Высокий лоб с прилипшей влажной прядью,
Хитон помят, разодрана щека.
От стен и ниш крадётся пядь за пядью
Нестройный гул, как горная река.

Поодаль у стены три писаря строчат.
Пергамент жёлт, как отблеск семисвечья.
Бегут часы, течёт безликий ряд
Свидетелей, впадая в бесконечность.

Чтобы навет отречь по злому измышленью
И души от греха пытаясь уберечь,
Возглавивший процесс седой Первосвященник,
К свидетелям держал такую речь:

"Коль дело о деньгах, деньгами и свернётся.
И ложь свидетелей на совести судей.
Но в лжесвидетеле стократно отзовётся
И кровь невинного и сонм его кровей.

Убийцу Каина Господь разгневанный судил.
Был страшен лик Творца, как Храм сожжённый:
"Ты, грешный человек, и Авеля убил,
И мир его потомков нерождённый."

Суд трудно тёк, свидетели менялись,
Потоки слов, как талый воск плелись.
Мысль путалась, свидетели сбивались.
И вдруг у двух свидетельства сошлись:

"Сей человек, Иисусом наречённый,
Он говорил своим ученикам:
"Разрушу храм, руками сотворённый,
И за три дня воздвигну новый Храм."

За хвастовство смутьяна полагалось
На площади каменьями побить.
И книжникам никак не удавалось
На смерть опасного пророка осудить.

Тогда с подушек, у границы света,
Старейшина поднялся и сказал:
"Мы знаем, ты, Иисус из Назарета,
Крамольной проповедью жителей смущал.

Ответь суду у Храмного порога,
И много раз подумай, говоря,
Не ты ль Христос- сын истинного Бога?
Так говори! "Иисус ответил: "Я."

"Все слышали, - вскричал Первосвященник-
Как богохульствует и как глумится он!?"
Рванул одежды в гневном ослепленье.
"Повинен смерти"- встал Синедрион.

   "И поднялось всё множество их,
    и повели его к Пилату."

      (Евангелие от Луки.Глава 23).


        ПИЛАТОВ СУД

"На белый плащ кровавого подбоя"
Тень доползла от колоннад дворца.
Упала на начальника конвоя,
Сокрыв черты жестокого лица.

Застыла, не доставив облегченья,
На грудах мускулов, ремней, мечей и лат.
На воинах, стоящих в оцепленье-
Их подбирал в когорту сам Пилат.

От входа розоватые ступени
Сбегают круто в кипарисный сад.
Под аркой на гранитном возвышеньи
Наместник Кесаря- служака и солдат.

Вновь мучимый жестокою мигренью-
Глаз жмурится и тикает висок,
Тупая боль господствует над тенью
От пальмы, что легла наискосок,

Над писарем, уткнувшимся в пергамент,
Над верным псом, заснувшим меж теней,
Над струями фонтана в белой раме
Проёма в сад из тёсаных камней,

Над жёлтою дорогой и холмами,
Где солнце одуряюще печёт.
Зной сквозь подошвы чувствуешь ногами,
Зной вместе с потом за спину течёт.

Засилье роз вдоль каменной ограды.
Их запах тошнотворно бьёт в лицо.
По знаку прокуратора из сада
Ведут судимого и ставят на крыльцо.

Боль превозмог проконсул Иудеи
И, глаз не открывая, проворчал:
"Меня просили слёзно фарисеи,
Чтобы тебя жестоко наказал".

Брезгливо скошен рот, уже трепещет веко.
Осмыслил взор страдающий Пилат.
В зрачок прокрался контур человека:
"Что сделал ты и в чём тебя винят?"

Теперь в зрачке поплыл зрачёк другого
Пилат себя как в бездну уронил.
"Я никому не сделал здесь худого,
Я только людям истину открыл."

"О, если б знать в чём истина, философ,
Легко б и человечество спасти.
Всё ясно мне, устал я от допроса."
И коротко промолвил: "Увести!"

"Великий Рим- прибежище законов.
Служа им, и караю, и прощу.
Не вижу я вины за осуждённым
И, наказав примерно, отпущу."

Каиафа, что в тот год первосвященник,
Руками гневно в воздухе потряс:
"Отпустишь? Ну так жди сановник мщенья.
Мы сообщим Тетрарху в тот же час.

Я знаю, ты упрям и делать волен,
Не глядя ни на что, как делал встарь.
Но Кесарь будет очень недоволен,
Что был отпущен самозванный царь!"

На краткий миг Пилату душно стало.
Пред взором внутренним мучительно возник
Тиберий мнительный, провинция, опала,
"О, племя гнусное!"- безмолвно взвыл старик.

Лицо проконсула,как каменная маска,
Взгляд тоже стал недвижен и тяжёл.
Кто знал его, поёжился с опаской.
Пилат одёрнул тогу и пошёл.

На площади толпа упруго колыхнулась,
Из многоликости сложив враждебный лик.
Пёс вздыбил шерсть, охрана подтянулась.
И выждал гомон царственный старик.

"В пасхальный день, по совести и праву,
Судимого на смерть, прощаю я.
Кого мне отпустить? Убийцу ли Варавву,
Или Иисуса- вашего царя?"

Толпа помедлила, гудя как пчёлы в бочке,
Когда внезапно потревожены они.
"Варавву!"- пронеслось сперва поодиночке,
А дальше общий рёв: "Распни царя! Распни!"

Служанка принесла в кувшине воду.
Пора кончать и руки мыть ему:
"Мы, римляне, потворствуем народу,
Так хочет он- да будет посему."


    ТОЛПА И ВЛАСТЬ

Бегут века, как реки, невозвратно.
Та истина грустна и не нова.
И снова человек распят тысячекратно
Петлёю, пламенем и пулею у рва.

Венчают грудь мундиры ли хитоны,
Сермяжный жгут иль глянец портупей,
Звезда ли свастика, петлицы иль погоны-
Заведом приговор неправедных судей.

Д,Арк, Коперник, Дрейфус и Бухарин.
Наклейки- еретик, предатель, иудей.
Вердикт суда жесток и изначален.
Толпа ж вопит: "Убей его! Убей!"

У дула и петли вы Бога не просите
В надежде и тоске: "Спаси и сохрани"
Неуязвим всегда палач, судья, правитель,
Когда толпа вопит: "Распни его! Распни!"

 
    Иерусалим.1992 г.
 


Орущая толпа, то часто не народ,
А кем- то вздрюченный, беснующийся сброд.

  *"Хотя иудейские власти и их приверженцы
    настояли на смерти Христа, однако то, что
    было совершено во имя его страстей, не
    может быть огульно вменено в вину ни всем
    жившим тогда иудеям, ни иудеям современным"

    (Декларация"NOSTRA AETATE"- В наш век- от 25.10.1965
     на 2 Ватиканском соборе)