Парацельс ч. II С. Б

«Путь» май 1887 года

Примечательным фактом является то, что жизнь Парацельса послужила темой для первого выдающегося произведения одного из величайших современных поэтов, Роберта Браунинга, в которых мистическая тенденция представляет собой одну из самых сильных характеристик его мысли. «Парацельс» -  прекрасное сочинение; удивительно, что оно было написано, когда поэту было всего лишь 28 лет. Оно обладает благородной зрелостью разума; по возвышенной духовности своей мысли его ещё не превзошло никакое другое из последующих произведений поэта. Произведение показывает, что Браунинг правильно понимал величие Учителя. В примечании он говорит, что допустил некоторую вольность по отношении к предмету, и что «читатель может пропустить предшествующие сцены на страницах любых воспоминаний о Парацельсе, если ему заблагорассудится, как комментарии». Браунинг, вероятно, тщательно изучил труды Парацельса с помощью внутреннего видения, так как через все стихотворение проходит нить оккультизма. Несмотря на то, что он следует историческим хроникам Учителя, и, следовательно, изображает недостатки его характера, которые едва могли бы существовать в действительности, кажется вполне вероятным, что ум такого высокого духовного качества, как у Браунинга, в своем стремлении к истинному познанию темы был вдохновлен самим Парацельсом или кем-то ранее известным под этим именем.
Стихотворение имеет форму драмы в пяти действиях. Первое действие происходит в Вюрцбурге, где Парацельс в возрасте 19 лет учится у Тритгейма в 1512 году. С ним Фест, друг его детства, старше его, и Михаль, обрученная с Фестом. Все трое в саду, и Парацельс готов отправиться странствовать по миру. Этим двум он доверяет тайну своих стремлений. Фест, имеющий консервативный характер, пытается отговорить его от этого предприятия, и приобретать знания обычным путем. Тогда Парацельс  говорит нечто необычное, что отличает его от сотоварищей. Он говорит:
«Я был уж с детства одержим
Огнем то слабым, то свирепым,
Что без хозяина, казалось,
Обуздывал иль гнал свой ток, 
Едва могу его я передать,
Я верю, ангел наставлял меня,
А не души моей высокая природа
Так проявлялась. Не знал тогда
Что прошептал мне вечером,
И в полночь. Как какой-то смертный,
Родившись рано, впал тот час же в транс,
Века приходят и уходят, пока не наступил
Его уж срок, и можно записать слова,
Что говорили стражи у постели,
Я мог бы больше рассказать,
Как дуновенье век моих коснулось,
О пальцах теплых средь моих волос.
 Когда дух мимо проходил,
К нему я повернулся, едва лишь осознав,
Как змей, когда встревожат феи его сон».

Эти слова характеризуют прирожденного адепта и показывают, что поэт действительно понял природу воспоминаний прошлых существований. Парацельс признается, что у него всегда было желание посвятить себя человечеству и совершить ради него великий труд. В юности, когда он  учился у Тритгейма, он почувствовал, что какая-то могучая сила поднялась внутри него, приобретая форму. Это продолжалось до часу ночи, когда он сидя, раскручивал ее все больше и больше, пока тихий голос извне не заговорил с ним. Именно тогда, он впервые понял грандиозность своей цели.

«Кто хочет  постигать деянья Божьи,
И Бога Самого, общение Господа
Здесь с человеческим умом».

Голос продолжал:
 
«Есть путь,
Для плоти труден он, она хрупка
И ненадежна, когда потворство
Зародыши греха взрастило в силе:
Ради Меня, людей других пойдешь на риск,
Награды не желая? И вымолвил:
«Будь счастлив добрый воин; Я с тобой,
До самого конца!» – Его не знаю,
Ответил я. Пока он говорил,
Я осознаньем был пронзен;
Его печать была уж на моем челе.
Как без особых перемен во мне
Все стало вдруг иметь другой оттенок
Впредь? – Огромной важностью чревато,
Исполненное результатов, с  судьбой тяжелой;
Робея перед вереницей тайн,
Которые рожденья жаждут,
Я рвался созерцать хоть истину одну,
Значение и действие, и сразу
Что точкой было, стало вдруг звездой,
Прося, чтоб жизнь прошла  вся в поисках,
Пока почти я не сошел с ума».

Такой голос разговаривает почти со всеми истинными мистиками. Это – голос высшего Я, голос воина, о котором говорится в «Свете на Пути»: «Он – это ты сам, но бесконечно мудрее и сильнее тебя».  Он также может быть голосом Учителя. На той стадии, когда связи личности ослаблены, чувство обособленности исчезает, и высшее Эго становится  единым Эго. В этом отрывке поэт дает прекрасную иллюстрацию духовного возрождения, тот момент, когда низшее сознание соединяется с высшим.
В следующих строках говорится о реинкарнации:

«Время от времени почти во сне
Я шел по жизни мудрецов,
Шагал вновь по изведанным мне тропам,
От гордости надменной погибал
Я век назад; и помолился
Горячо, чтоб дать мне еще шанс,
Войдет пускай инстинкт со светом лучшим Смертью,
Ведь жизнь не уничтожена совсем
Ее обломки остаются,
И смутно что-то помнишь; и кажется,
Что снова цель видна».

Чувство подлинности перевоплощения находит выражение на протяжении всего произведения Браунинга. Было бы трудно объяснить величие такого человека, как Парацельс, без теории предсуществования.

«И тусклая звезда, которая горит внутри», причина ее тусклости великолепно выражена следующими словами:
«Внутри нас истина, ее исток
Не вне лежит, какая б вера ни была,
Ее сокрытый центр в нас,
Где истина есть в полноте; вокруг
Стена к стене, обороняет ее плоть,
То совершенное есть осознанье.
Силки тяжелой извращенной плоти
Теснят его, ввергают в заблужденья,               
И 'знать' – скорее есть раскрепощение пути,
Откуда пленный блеск может бежать,
Чем пробивание дороги к свету,
Где может и не быть его. Смотрите
За проявленьем истины, ее рождением,
Ее поток вас приведет к истоку,
К истоку внутри вас, где блеск такой,
Чтоб извлекать луч за лучом по воле случая».

Этот отрывок, являющийся воплощением чистого мистицизма, слишком длинен, чтобы цитировать его полностью. Но читатель найдет, что произведение продолжается на той же возвышенной ноте. Оно показывает, как с помощью различных средств можно достичь, казалось бы, случайного раскрытия души или высшего Я. Или, как говорится в книге «Через Золотые Врата», человек может «разорвать завесу, скрывающую его от вечного в любой момент, когда ему проще всего это сделать, и чаще всего этот момент будет тогда, когда он меньше всего этого ожидает».  Поэт видит ясно, как и сам Парацельс, что материя мешает духу, и он спрашивает:

«Разве не может истина пребыть во всем,
В нижайшем или высочайшем?
Лишь пленка заслоняет истину,
И идиотом делает иль мудрецом
Но пленку удалить, и виден уж проход
Для истины. Смотрите, вот наша и душа!
Слаба в ребенке, и неукротима
В зрелости, засорена болезнями,
Освобождается со смертью.
Зачем пленяет плоть иль на престол сажает?
И что есть плоть, куда мы входим?
Не только, когда жизнь течет и силы
Пребывают, но и когда лишь случай
Поток нарушит; и в кризисе,
Когда болезнь ломает тело или голод,
Подъем или апатия – а чаще смерть -
Опасность, радость или горе».

Нужно было дать более понятные намеки на освобождение души, о чем писалось в книге «Через Золотые Врата». Во втором действии Браунинг показывает нам Парацельса в Константинополе в 1521 году, где, как говорит  история, он был в то время после семи лет на Востоке  «среди жителей Тартарии». Этот термин допускает широкий круг его местонахождения. Учителю было тогда 28 лет. Говорят, что он получил «философский камень», в действительности, великую Драгоценность или камень Учителя, описанный в красивой истории под названием «Папирус», которая была напечатана в мартовском номере журнала «Путь». Он узнал её от немецкого адепта Соломона Трисмозиния. Браунинг, однако, описывает сцену в «Доме греческого чародея». Эта сцена, хотя и очень красивая, не имеет исторической ценности, так как была создана ради сюжета стихотворения, состоящего в том, что Парацельсу не удалось достичь своей цели через одни только знания, сбросив любовь со счетов. В связи с этим Браунинг не понял всего величия Учителя, так как Парацельс не смог бы занять высокое положение в братстве розенкрейцеров, не будучи вдохновлен самой безграничной любовью к человечеству.
Для того, чтобы осуществить идею о необходимости знаний, а также любви, Браунинг вводит итальянского поэта Априле, который стремится достичь той же цели, что и Парацельс, но только через любовь. Aприле умирает в объятиях Парацельса и, таким образом, преподает ему урок любви. Этот отрывок может быть взят как символ соединения отличительных черт индивидуальности и ассимиляции их сути тем, кто достиг стадии искоренения чувства обособленности. Это показано в словах Априле, обращенных к Парацельсу:

«Разве не части мира мы единого,
Кого соединяет случай еще раз?
Расстаться? Никогда! Ты – знающий,  я – любящий,
Пока мы оба не будем спасены».

В этом действии есть прекрасные слова, сказанные умирающим Апреле:

«Бог совершенный есть поэт,
Кто воплощает замыслы в своих твореньях.
Откажется ли человек быть меньше Бога?
Ведь слабость человека – его слава, раз сила,
Что его на небо возносит близко к Богу,
Приходит все равно; а Божья сила – слава,
Раз оттуда с нашей слабостью приходит,
На землю Бога человеком равным нам приводит».

Пропустим следующие два действия, как сравнительно несущественные для нашей цели. В последнем действии мы находим Парацельса в 1541 году, в возрасте 48 лет, умирающим в Зальцбурге, наедине со своим верным другом Фестом. Он рассказывает Фесту об ощущениях в момент смерти вдохновенными словами, описывающими душу в состоянии вечности, где нет ни времени, ни пространства. Он говорит Фесту: «Вы здесь для наставлений. Я передам послание Бога»; и он описывает свои переживания на пороге Вечного, которые охватывают всю его прошедшую жизнь:
«И если выберу
Особую эпоху из толпы по воле,
А остальным придется раствориться,
Лишь состояние особое наступит,
При обстоятельствах  совсем давно забытых,
Как прежде вижу ясно, живо я себя
Лишь зрителем небрежным, больше ничего!
Веселым, равнодушным и больше ничего!
И это – смерть. Я понимаю все сейчас.
Ждет сущность новая; во мне родиться должно
Мышленье новое, прежде чем я войду в него;
Последнее деянье смерти; я говорю,
Она меня все больше наполняет
Энергией; когда стопы уж на пороге
Безграничной жизни; еще закрыты двери,
Ведь подготовка не закончена пока;
Я обращаю знанья новые на старые событья,
И результат… Но я не должен говорить, 
Запрещено».
То, что следует, может быть принято, возможно, в некотором смысле, за мистическое посвящение. Совершив нечеловеческие усилия, Парацельс приподнимается на своем ложе, надевает алый плащ на меху, цепь на шею,  перстень на палец, и наконец, берет свой добрый меч, свой верный Aзот в последний раз и говорит:

«Да будет ложе троном; прошу я стены эти
Освятиться; пусть келья жалкая здесь станет
Храмом; ибо глаголет людям Бог через меня».

Затем он рассказывает историю своего рождения в силе, и о мудрости, которую он достиг. Он рассказывает, как:

«Стоял сначала там, где все стремятся встать
В конце концов; и тайна мира моей была.
Я знал, я ощущал, (не выразить никак
И не понять то нашей узкой мыслью,
Но почему-то ощущается при смене
Иль подвижке духом, нет, даже каждой п;рой
Тела) - что существует Бог, что мы такое,
Что жизнь есть, как Бог вкушает радость без границ
В аспектах без границ и вечное блаженство,
От коего все эманирует, вся сила
Происходит; в ком жизнь вовек веков,
Чье бытие, однако, нижайшую из форм
Включает».

Это – длинный монолог, исполненный самыми духовными мыслями, поэтому  жаль, что место не позволяет привести его весь. Есть один отрывок, который очень соответствует отрывку из работы Гартмана о сочинениях Парацельса, который описывает соединение в человеке атрибутов этой сферы жизни, которые есть то здесь, то там:

«Рассеяны по видимому миру прежде,
Прося соединить; и тусклые фрагменты
Соединиться бы хотели в дивном целом -
И качества несовершенные всего творенья,
Хотели б сделать существо одно -
Как точку, где отдельные лучи должны
Собраться в человеке и его дарах».

Об этой точке сближения говорится в книге «Через Золотые Врата», как о «первоначальном месте, которое и есть единственный престол Бога - том месте, откуда возникают все формы жизни и куда они возвращаются. Это место – центральная точка существования, в которой и есть постоянная обитель жизни, подобная центру сердца человека». И вновь мы видим ту же тему в заключительной части Золотых Врат, где говорится, что можно достичь огромных результатов, покоряя животную природу человека его божественной природе, что с нетерпением ожидает Парацельс в пророческом видении, когда Браунинг заставляет его произносить следующие слова:

«Когда вполне пробудится и бодрствует,
Все сухожилия натянуты и сердце
 Бьется быстро, восстанет вновь он на своей земле,
 Начнется шествие победное тогда,
 И срок его придет, - так пробудившись,
То, что достиг, припишется ему!
Когда вся раса будет совершенной
 Как Человек; все тяготились к человечеству,
Создав же человека, все к цели, наконец,
Пришли, и в совершенном человеке вновь
Тенденция явилась к Богу».

Дано многозначительно, как признак совершенного человека, что он:

«Перерастет все
Узкие понятия добра и зла, которые исчезнут
Перед неуёмной жаждой блага; и покой
Растет все больше, больше в них.
Такие люди даже на земле сейчас живут
Невозмутимо среди существ несовершенных,
Кого спасут они, с собой соединят».

Такие слова Парацельса можно найти в конце поэмы:

«Раз люди обойтись не могут без презренья,
Для их же блага, чтоб на некое лишь время
Они отвергли б слабых, лживых презирали,
Чем восхваляли силу, истину во мне.
Но после все они меня узнают!
Пока я покоряюсь морю мрачных туч,
Но ненадолго; светильник Божий прижимаю я
К своей груди, и рано или поздно свет его
Разгонит тьму; я появлюсь в один прекрасный день!»

Мы считаем, что время не за горами, когда он будет понят, известен и появится.