Клод моне, сад художника в ветёй, 1880

КЛОД МОНЕ, «САД ХУДОЖНИКА В ВЕТЁЙ», 1880
Чиаран Карсон

Как раз подумалось: «Почему бы не прилечь и подремать». Лежу, слушая
Ритмичное шарканье моего механического сердечного клапана – скорее, вслушиваюсь
В него, как он себе там булькает. Интересно, что происходит сейчас за порогом дома.
На улице тишина, изредка нарушаемая приглушенным шуршанием авто по Антрим-Роад,
Порой доносится далёкий звук сирены или визг тормозов.
Вчера какой-то вандал перевернул горшок с жёлтыми нарциссами
В нашем крошечном садике на фасаде; садик не больше, наверное,
Двуспальной кровати, на которой я сплю. За оградкой из оливковых кустиков, после нарциссов,
Растут анютины глазки, чабрец и розмарин. Куст вероники. Лавровый куст. Небрежно
Пнул туфлем рыхлый чернозёму, перемешанный с далёкой, и подумал о Пуссене.
А что такое Пуссен? – с его обычаем приносить домой кусочки древесины, камешки, мох,
Комочки земли после прогулок вдоль Тибра; и известная история о том,
Как он однажды сгрёб полную ладонь мелкого кварца, мраморных обломков
И громко объявил прохожим туристам: «Смотрите! Вот он, Древний Рим». А вот и Глэндор-Авеню.
Выглядит она не совсем так, как тридцать лет назад; витрина магазина на углу
Ярко освещена и вдоль обочины проезжей дороги полно битого стекла и всякого мусора.

August 12, 2019
Черновик: 14 августа 2019 года

CLAUDE MONET, “THE ARTIST’S GARDEN AT VETHEUIL,” 1880
Ciaran Carson

Today I thought I’d just take a lie-down, and drift. So here I am listening
To the tick of my mechanical aortic valve—overhearing, rather, the way it flits
In and out of consciousness. It’s a wonder what goes on below the threshold.
It’s quiet up here, just the muted swoosh of the cars on the Antrim Road,
And every soА в often the shrill of a far-off alarm or the squeal of brakes;
But yesterday some vandal upended the terra-cotta pot of daffodils
In our little front garden, that’s not even as big, when I consider it,
As the double bed I’m lying on. Behind the privet hedge, besides the daffodils
There’s pansies, thyme, and rosemary. A Hebe bush. A laurel. Ruefully
I scuffed the spilled earth and pebbles with my shoe and thought of Poussin—
Was it Poussin?—and his habit of bringing back bits of wood, stones, moss,
Lumps of earth from his rambles by the Tiber; and the story of him
Reaching among the ruins for a handful of porphyry and marble chips
And saying to a tourist, “Here’s ancient Rome.” So, here’s Glandore Avenue.
So different now from thirty years ago, the corner shop at the interface
Torched and the roadway strewn with broken glass and rubble.