Сердце актрисы

Сложатся стены театра, сложатся карточным домиком, и разлетятся пеплом, в моих волосах осядут — и я поседею, стану сама хрупкой-хрупкой, словно худая старушка, в прошлом — актриса, может, даже и прима, а нынче — уборщица в чистом, но старом халате, и режиссер давно уж не помнит ни имени, ни афиш.

Старушка чувствует фальшь, но она не кривит лица, приучена старой школой следить за мимикой и не мять понапрасну анфаса.

Старушка вернется домой, к своему старику — он ждет ее в кресле, скрюченный ревматизмом, и глаза его цвета не то пожелтевшей березы, не то чуть шальной бирюзы.

Она достает из шкафа красное платье, всё еще красивое платье, и грудь ее все еще высока. Она надевает красное платье, всё еще красивое платье, она надевает туфли на каблуках.

Она наряжает мужа в вытертый мятный сюртук, на патефоне скрипучем она заводит пластинку.

Они медленно кружатся, и слезы медленно катятся по чуть примятым щекам стариков.

И на последнем аккорде, в самом последнем такте рванет сердце актрисы, сердце - оно ведь знает, что не стареет Сильва, не старится Дездемона.

Молча лежат на полу два старика, смотрят в небо. Глаза их широко открыты, и слезы в них еще не высохли, скрипит легонько пластинка, и не услышат соседи, не сообщат куда надо, и тела Изольды и Тристана долго еще не найдут.