russkiy dzen

Запах арбуза рождается в смерти травы. В русском чистилище с каждым сначала на «вы» и до кончины потом, как со штатным плебеем. Так и черствеем.

Здесь отрава растёт в палисадниках, здесь уставшие люди слоятся на душу и тлен, в бесцветную ночь их уводит собачая песнь - так постигается русский кромешнейший дзен.

Смотри, осязай, обоняй: вот рябиновый снег скопился в сугробы, вот ягодам впору краснеть, вот слякоть, вот листья бомжовской гурьбой – на покой.

Вот здешний Олимп - распиаренный сальный фастфуд, здесь боженьки (аве!) вкушают сефировый хлеб, здесь русские ангелы, в соус измазавшись, жрут, чтоб не вознестись, а ногами - по грешной земле.

Вот ты. А вот я. Вот бессонница – призрачный мост над Обским потоком, над мутным потоком Невы. Ты чертишь их русла, взрывая усталый компост. Мне грустно. И только. Я, знаешь, могла б… Но увы!

Я, знаешь, слегка безхребтна (бывает хребет «слегка»? или честно сказать – растворён житейской солянкой, водичкой незначимых бед, которая льётся вседенно на каждого с разных сторон).

Дрейфуем по русскому Стиксу, а берег - нигде, а если б и был - не пристать из-за острой стерни. Неважный оплот для свершений и правильных дел...

Мне незачем больше писать. Извини.

***
энтропия прагматики. тощая нежность - бездомная сука,
будто только родился - глазеешь и ахаешь: ка-ак?!
далека экзистенции полой щемящая скука,
и тоска по приевшейся жизни пока далека.
и простор освещённых единственной лампочкой кухонь -
пирамида маслоу пока не зовёт подниматься к верхам.
были б крылья - летать, но они перебиты,
перебиты не штормом и сыростью местных морей -
их размяло, расплющило, скомкало правильным бытом
и надежностью мачт уплывающих в даль кораблей.

никогда, никогда больше желтый автобус,
распыхтевшийся черным, меня не доставит домой
и с пустой остановки, облепленной холодом, топать,
не придётся, декабрь проклиная глухой.

вместо - скалы жилищ, освещенная луковка церкви,
перекур полуголой напротив распахнутых окон оу -
всё застрянет гвоздём в развороченном сердце,
призовёт экзистенцию, снег. и декабрь. и тоску.
и еще призовёт это небо, забитое войлоком в клети
ярко-рыжих домой, что задворками кутают центр
в ходе всех бесноватых, нестройных столетий.
это небо и есть пресловутый кромешнейший дзен