Природа документа

В соседнем пряничном домике, я называю его пряничным, потому что он отделан невероятной деревянной резьбой, да еще и покрашен разноцветными красками. Ручная работа. Это был проект архитектора, позже он дом продал и теперь там живут Амелия и Скотт. Амелия предложила встретится на выходных и посидеть с бокалом вина на пирсе. Она очень славная, она ангел. Мне неудобно просить ее об одолжениях, но она всегда так добра и душевна, и добросердечна. Она ангел, – вот, я использую твою терминологию. Откуда взялись все эти ангелы? Я в жизни не слышала об ангелах. Самое приближенное к ангелу – «мальах», но он меркнет в Ветхом Завете на фоне длиннобородых Авраамов, Сар, и прочих важных персонажей. Я не знаю, о чем с ней говорить. О правде не хочется. Убить вечер обсуждая горечь реалий. What a loss. Такая потеря времени. Лучше, я ей расскажу...

--

Я принесла продукты... Много не смогла унести. На полполки в холодильнике хватит.

Читаю стихи других, борщ, заляпанные рубахи. Все ровно и складно, но как в это можно влюбиться? Вообрази себе кухню. Верхнюю полку украшает красноглазый петух, сверкает косыми. Ну, деревня, французская провинция. В дообеденной лени кружатся пылинки в воздухе, вальсируя с залетными мушками. Белые салфетки продырявлены тонким незамысловатым кружевом. Только, это даже не Франция, а французская провинция Канады. Если откроешь выдвижной ящик шкафа, найдешь темно-синие канадские паспорта с золотыми гербами. Стулья тесно придвинуты к столу. Дергается фитиль лампы.

Готовим горячий томатный соус.

На полке стоит ровный ряд специй. Майоран, базилик, корица, гвоздика. На плите варится соус, булькает и одна струя выпрыскивается из кастрюли и стекает по внешней стороне. Дикий соус. Как он посмел? Непотребство. Он как – большой палец в дырочке, а остальные четыре ровно на ляжке.

--

Это не то, что собралась рассказывать Амелии. Она журналист. Работает в известной печатной газете «The Christian Post». Всегда сетует на трудности печатной индустрии, упадок в числе читателей, продиктованный общемировой экспансией паутины и магнатами, типа Фэйсбука. Еще рассказывает об актах милосердия, спасательных работах, ведущихся в странах третьего мира, в Кении, Нигерии. Она говорит, что новости не могут быть, не должны быть бесплатными, ибо страдает качество новостей. За все качественное необходимо платить. Кроме любви, конечно.

Говоря о новостях... Я видела, что ты подделал подписи на документах. Это истекает из самой природы документа.

Кадр. Темная комната, в кресле сидит высокий мужчина в темной фетровой шляпе, курит трубку пуская вверх колечко дыма.

– Продолжайте.

– Стихи остались неназванными, ибо это ставило под угрозу честь весьма высокой особы. Но тот, кто владеет документом наделен определенной властью по отношению к... К писателю. Я вас узнала по почерку.

– Но кто же дерзнет?..

– Нет, нет. Во мне нет ни хитрости, ни смелости необходимой для шантажа. Я заинтересована в обладании письмом, а не в его использовании.

--

Белые пески и тяжкое благоухание океанской тины. Он оказался там по воле случая в поисках раковин, и белобрысой, как ни странно, негритянки. Она не была негритянкой, на самом деле, а смуглой, загоревшей под лучами солнца. Чистого золота солнца. Он смертельно устал. Плыл всю ночь, а под утро был выброшен на берег.

Видел – маленькие лодки поднимают паруса. На берег шли несговорчивые волны, поднимая брызги и пену. Властвующая лазурь. Стояли магнолии, произрастающие в тропических лесах. Плодоносили манговые и кофейные, образуя густые заросли. Деревья, давно приспособленные к соленой воде. Очаровательные и диковинные. С проблеском зари, из тумана выступали горы.

А по вечерам в хижине пылал огонь. Он зашел переночевать.

Видел – подвешен котелок на огромной дубине. И, обитый заклепками сундук, в котором пылилась одна единственная книга.

– Я смертельно устал.

– Отдыхай. Я приготовлю ужин.

Все время, пока она стряпала, он что-то чертил на клочке бумаги.

– Рисовальщик ты слабый.

– Я и поэт слабый, – произнес он, скомкав бумагу и уже готовясь бросить ее в огонь.

– Неправда, – ответила она, не спуская глаз с варева. Если бы ты был слабым поэтом, то не удостоился визита в эту хижину. Ни за какую уйму денег.

Залившись ярким румянцем, как в лихорадке, он принялся хлебать похлебку. Вкуса у нее не было.

«А ты негодная кухарка», подумал он, но не произнес вслух. Еще он думал о нелепой затее экспедиции в горы, о рыболовных снастях, которые соберет по утру, о фонаре, так кстати приобретенном, и о счастье.