Вот я поцелую тебя и кошмары исчезнут...

… я до сих пор не понимаю, как мне удалось уцелеть?!

Суровая и бескомпромиссная комиссарша Анна Хоси, в красной эль-грековской косынке, пронзив моё горло сапожным шилом и оставив, истекающего стихами в луже мраморной слизи, удалилась под нестройный хоровой вой фраермановских диких собак динго в прекрасное Далёко.
Очнувшись, я почувствовав на своей щеке лёгкое дыхание Оленьки Мещерской, под сладкоголосое пение наяд Сапфо:

"Помню, помню мальчик я босой,
 В лодке колыхался над волнами,
 Девушка с распущеной косой,
 Мои губы трогала губами"

И я, чтобы не ухнуть в безумную мальстрёмскую бездну чувственных перверсий, приковал себя цепями к мачте галиота "Секрет", но всё равно меня сразил солнечный удар:

-Тиль, милый!
-Неле, любимая!

Сильные руки Тобогана отнесли меня в дом с мезонином, где добрая Гортензия уложила в постель, дядюшка Стомадор напоил перцовкой и в представшей перед моим взором фата-моргане, я увидел , бегущую по волнам моей памяти, Фрези Грант.
Рядом со мной задумчиво курила тонкую египетскую пахитоску Биче Сениэль, любительница абсента Брет Эшли, терзаемая муками ревности, упрекала в неверности красавца Жоржа Дюруа, а Мисюсь, дивная, обворожительная Мисюсь, с припухшей по-детски нижней губкой, оплакивала, убитого Ленским , барона Тузенбаха.


Но вот распахнулось окно и, опрокинув облака и перевернув чернильницу, полную февральских слёз, в комнату стремительно влетел воробушек и, хлопая ресницами, радостно зачирикал:

 ...и эта щербинка, фестончики мыслей,
   Обкусанных детством, как ветви в саду.
   Слепая тропинка, качели повисли
   И пламя беснуется, словно в аду.
   
   Звени, колокольчик, раскатисто-нервно.
   Я к тени твоей, как к прохладе приник,
   Была ты мне верной, наверное первой,
   Как первым бывает младенческий крик.

   
   Слезинки заката вишнёвою влагой,
   Губами твоими в меня прорастут,
   В коротких штанишках, врубаюсь с отвагой...
   Я здесь, Инезилья, я всё ещё тут!


...а из погасшего камина нехорошей ювелиршиной квартиры, медленно и янтарно, как вытекающий из бутылки мёд, сочились: Юнона  и Лавиния,Ника и Баська, Лизанька и МерсЕдес, Наденька и Манон, Елена Прекрасная и Галя Ганская; мои хрупкие, трепетные, перевитые тончайшими нитями, - чувства, овеяные грустью навсегда уснувших бабочек в таинственной коллекции гениального энтомолога:

...как бабочку , Миранду наколю,
   Любуяся узором тонких крыльев.
   Пыльца её прилипнет к пальцам пылью
   И пусть трепещет - я не тороплю.


P.S  Нам жизни парадокс неведом,
     Мы ласково укроем пледом:
     Волненья, ноги, плечи, следом
     За острой степенью уюта,
     Меж дружбы Цезаря и Брута,
     Монтекки сладкого кинжала
     И кобры жала

     Ладонь уставшего камина,
     Перо Жар-стылого павлина,
     Крахмальный лоб жидовки Тины,
     Поленья сплина...

     Захлопнув книгу в переплёте,
     Как-будто стаю в перелёте,
     И "Мёртвых душ" второго тома...

     Как всё знакомо?!