Театр начинается с воды. с Мариной Питько

Диалог:
Марина* Питько  -  Игорь Нехаенко Одесса**. 




Марина Питько:

Я долго плавала вокруг того обстоятельства, которое меняло меня на протяжении мимо распростертых веков... скорбно пролетавших ворон, уныло косивших карим глазом на мои мучительные метаморфозы: если не вырастут крылья у этой твари, какой смысл?!.. мимо протрусившей из позапрошлого печальной заезженной клячи, которой не было дела до моих тщетных попыток материализоваться в тёплую попону –  чего нет, того нет! Сколько же времени мне потребуется, чтобы утонуть в уплотняющемся пространстве, преобразовавшись в его бесконечность! Вряд ли я стану мышью, взбив его до земной тверди... мимо сухих деревьев с протянутыми ко мне опрокинуто в небо острыми ветками – спасибо! Но я не смогу спасительно зацепиться ни за одну из вас – между нами пара неосознанных измерений!... мимо твоего внимательного взгляда из-под полуопущенных ресниц… о, мой Наблюдатель! Ты ждешь жертвы – себе, истинное твое состояние состоит из коллекции утонувших в превратностях бытия нескольких маленьких женских душ с непроросшими крыльями! ...Может, жаль, что я – не ворона...

Вытекая, Вода
Увлажняла почву, 
Втекая…



Игорь:

................Скучно лежать  камнем у дороги  и  видеть века.  На тебя  садятся  птицы,  мухи и пыль,  пинают путники,  забивают  гвозди  и  правят обод колеса;   на тебя  взбираются муравьи,  по очереди,  и скопом.  Танки вминают в грунт, царапают, искрашивают на песок. Скучно течь по песку, камням, грунту,  днями, неделями, годами...  Тобою смывают грязь,  пьют,  разбавляют спирт и досуг, в тебя плюют... Скучно быть под ногами и кем-нибудь постоянно. Однообразие убивает дух творчества  и  изнашивает крылья за спиной.  И потом замечаешь, что все сюжеты уже избиты,  образы повторяются,  слов не хватает,  число их конечно.  Так давай просто быть, не вечными, с началом и концом. Ведь покой это только отдых перед дальней дорогой.


Тень облака
На камне
Разбитый циферблат



Марина Питько:

Острый луч солнца взорвал зрачок изнутри, ослепив последнюю в стае обескрыленных птиц, летящих от холода зимних земель навстречу теплому дню на восходе. Не то, чтобы она поломалась, птица ослепшая, – просто уснула незряче, камнем упав на прибрежные скалы, ждущие нового жертвоприношения, обагрив каплями огромный седой валун. Не то, чтобы он, этот валун, жил надеждой на падение сверху – дождя или снега, каплей крови или хрупкого тела, в котором теплилась жизнь от стаи оторванной птицы. Но предвкушение переродиться в нечто другое, осмысленное и объемное, заставило камень раскрыть свою коррозийную пасть, впитав все, что осталось от тлена земного... сколько столетий лежал серый камень, забыв о Сизифе, сыне Эола, вкатившего тяжко его на уступ скалы – в последний раз зацепившись за корень смоковницы, он не скатился вниз, и ждал теперь нового смысла жизни… жертвенный камень, принявший смерть птицы, впитавший душу и кровь тельца, умевшего когда-то летать… ждал своего крылатого перерождения… можно и в самолет... но лучше – в голову мудрого старика под долотом Родена… каменным взглядом встречающего восход неувиденный... это – крылато красиво…

Камень, догнавший солнце –
Может переродиться
В Сизифа, замкнув круг



Игорь:

......Тень на стене.  Птица с опущенными крыльями и прижатым к груди длинным клювом, смутно колышущаяся в трепете язычка свечи,  молчании струн и дрозда из дальнего перелеска, щебете синиц и ячании лебедей на пруду в городском парке, среди галдящих детей, что кормят рыб, ведь те так бессловесны, как громкая орущая тишина, шорох минут в сумраке комнаты по коре стеблей притихших растений, в запахах кухни соседей из приоткрытой форточки, с морозным  воздухом,  колышущим  маленькое трепетное  пламя огарка. Ты… Стена преломляется под прямым углом,  как луч света в зеркале,  как краюха хлеба с другом в сумерках маленькой комнаты... чтобы свернуть снова, и обозначить квадрат...  но дальняя сторона всё время в тени. И ты выходишь за её пространство, и видишь сидящую на земле под ней слепую птицу.  Это и есть вечер на одного. Выпей чай.

На столе
Колода карт
С тремя тузами



Марина Питько:

Если выйти из тени за угол квадрата, сразу падаешь с небоскрёба на другой небоскрёб, скатываясь ошалело по его зеркальной поверхности вниз – до головокружения вверх. Эти чёрные квадраты, вырастающие из фиолетовых прямоугольников, уже давно обжиты многими – за круглым столом, где на скатерти карты веером, сахарница с расколотой крышкой, чаинки плавают рыбками чёрными маллинезиями в загустевшем холодном чае... я даже не заглядываю в окна, соскальзывая мимо на бешеной скорости – в подсознании мелькают картинки уплотняющегося мира... новый небоскрёб под ногами накренился, не дав ощутить равновесие... если падать до самого дна, то потом можно подняться снова, срываясь вниз до первого окна, где всё так же обжито вокруг круглого стола, где на скатерти карты рубашками вверх, и лишь три туза распахнулись, кому-то давая шанс застрелиться первым... и снова скольжу от, не сделав глотка холодного чая... или это – аквариум в стакане... и, может, всё обойдётся без выстрела...

когда кто-то падает
вниз – кто-то
поднимается вверх



Игорь:

...Сто двадцать этажей.  За стеклом каждого окна джентльмены играют в покер, картами Таро. Многообещающая развязка линий метро. Кабель лифта так разогрелся. Сдай карту. Ещё. Как говорится, своя рубашка ближе к телу.  Особенно когда они все разные.  Вероятно, кто-то тасовал все колоды сразу.  Сдай ещё.  Покер.  Да ты шутник,  парень,  или, всего лишь, портье. Почему никто не работает?  Улей шахт, коридоров, дверей и табличек.  Старший аркан.  Ваш – повешенный. Как говорится, сгорел на работе. Дом ли скребётся о лестницу туч. Вы – Королева мечей, я – семёрка. О, в коридорах ведь пусто. Пустая трата времени, как говорят. Многоэтажный пасьянс из людей и служащих. Ваш выход. Выхода нет.  Пересдача.

Мокрый плащ
На спинке стула
Лёгкая рука



Марина Питько:

Его выход на входе в открытое окно, расширившегося до состояния дверного глазка – стоило ли играть Ночи: было бы лучше, завернувшись в дождливый плащ, устало убраться в свою берлогу от карточных шулеров, сонных портье, кокаинщиков, странных женщин с кровавыми ртами, крыс всех мастей, выползших из узких щелей между домами, когда-то звавшихся улицами, – и переждать до заката... Джентльмен всегда проигрывает уже на входе... утешьтесь неизбежностью…хотите еще виски? Но лучше – кровавую Мэри, сегодня её еще никто не допил до дна... Ночь не доползет до укрытия, он будет убит маньяком, ждущим жертву за углом своей тени – так нагадала пьяная цыганка, разложив карты Таро на жертвенном камне – снова выпала Ночи пятёрка пентаклей на кубке четвёрки. Восьмёрка мечей перекрыла шанс выжить… Джентльмены не уходят, не доиграв... так что там сверху?..

Ночь не проиграет
Последний выход
Снова рассвет



Игорь:

...Кто сверху. Взгляд в дверной глазок: что там за передачи? – все смотрят на телеэкраны, и младшие и старшие арканы, и затягиваются всё туже, – там мерило небес и комфорта, турка шипит на конфорке,  турки строят грибы в -надцать этажей  и  муха шалелая выпила воздух, садится, порой на глазок – и тогда тебе достаются лишь младшие карты, но с цифрами дружбы нет – ерунда всегда без следа и со льда уже не снимают эс-кадры...  Танат прилетел,  Гипнос выключил свет,  Моргана стебёт и хохочет...  О! – есть интернет, электричества нет, сойдёт и свеча среди ночи. Устанешь считать -надцать всех этажей.

На стуле пыль
Засох паук в углу
Час сериалов



Марина Питько:

Талант созерцателя снаружи обеспечивает первое место в ряду телеманов без глаз… стянутых арканом в целое у экрана… не собрать звёзд с неба – всё в голубом… их карта младше, но все же! Зачем им Таро! Их суета и так утрамбуется в благополучие за счет незрячего зрителя по ту сторону! … и сошлись звезды в дикой воинственной пляске гуцульской, чтобы умаслить Мамона… перед началом битвы между собой за право на смотрящего, растягивая её в бесконечные сериалы, пустые плевки в вечность… но… можно включиться статистом в единственный из гениальных – с названием Времена Года, от которого не оторваться – только быть оторванным… ты знаешь сюжет, но продолжаешь заворожено вглядываться в игру главных актёров Света и Тени, боясь, что отключат свет, и ты не увидишь конца переходов… впрочем, и твоя маленькая роль кому-то очень важна, даже если она заключена в стакане воды, который ты безмолвно подаёшь на выходе джентльмену, сменившему имидж где-то на сороковой серии... без статистов нет зрителей...

Внутри глаз
Шоры – вокруг –
Картина мира



Игорь:

................Звёзды. Как разделить по мастям глаза смотрящих,  норовящих заглянуть,  целе-
устремиться узреть себя  под слоем  опыта  и дат  –  на нас же…  смотрят.   Видят только
карты с рубашками одной и той же фабрики игрушек. Ты держишь их в руках.  Что стоит
свобода перемещений  на рынке тщеславия…  где праздность  и работа ума  одно и то же.

Ночью нет неба
Только звёзды
Закрой ладонями



Марина Питько:

Если создать многомерность из слов и мыслей, можно увидеть себя с обеих сторон зеркальной картины, отражающей все сразу или всё ничего – на мгновение – целым, вырванным из сумрачных зон по краям – есть здесь и сейчас, остальное отсутствует по причине отсутствия качества времени… можно смотреть глазами зрителя на себя, играющего себя, и играть в ослепляющем свете рамп, только догадываясь, сколько ценителей твоей игры собралось, чтобы увидеть единственной моно-спектакль в целую жизнь, но быть уверенным, что один из них – ты сам… и знать, что, по крайней мере, точно сорвёшь аплодисменты в одни ладони из темноты – но не обязательно это будут твои ладони...

Свет рамп
углубляет
сумеречные зоны



Игорь:

Человек идёт по кругу, не он его рисовал, под ногами не видно черты. Разве вспомнишь уже исходную точку, первый шаг, место, где начал движение. И, представьте, не останавливаясь, не поворачивая назад, не заходя за угол. Вас привлекают острые углы? Ходить по кругу модно? Вряд ли... Это скорее необходимость. Постепенно осознаваемая. Когда расход солдат не безграничен... Да, где-то говорили про многоразовую пехоту, шутили, наверное... Глядишь, мундир иной, а лица те же. Потом неизменяем и мундир. Только пуговицы на другую сторону. Ну так, для разнообразия. Из круга, конечно, можно выйти. Только не из порочного. Ах, как прекрасны женщины зимой! Под шубами фантазии просторы, пустыни, прерии, пампасы и саванны, сафари, декольте, шифон... Пардон. Вот лебеди летали. Как говорите?... Цугом? Мон сеньор... По кругу. Осенью на юг, весной обратно. Вот если облететь весь шар земной... Тогда уж и ежу понятно, откуда начал...

Гардероб
Вешалка
Начало



Марина Питько:

........Дом начинается с вешалки и зеркал... вы заметили... два варианта для посетителей: повеситься норковой шкуркой у входа, цилиндром или длинным чёрным зонтом – и ловить сквозняки не закрытых дверей, или – выйти в зеркало, условно обозначившись в завтра… каждый дом – как театр, кухня, как сцена, будка суфлёра в шкафу между чашек… что он нашепчет играющим – не по пьесе, суфлёр без лица… импровизатор… актёры не знают, что их ждёт в третьем акте, думают, что пьеса уже кем-то успешно отыграна – и всё будет как прежде – овации, брызги шампанского, лепестки под ногами, но как скучно суфлёру повторять заученный текст – если чуточку отойти от него, то выйдет не обусловленная картина человеческих жизней… видеть недоумение на лицах забывших свой текст, чувствовать себя кукловодом, щуриться маской в предвкушении от нового поворота игры, шептать слишком тихо или совсем не то, что было у автора… ах да, мы о зеркалах! …забыли слова – где суфлёр?! Он вышел от скуки в зеркало – чтобы вернуться завтра и посмотреть, что стало с нами там дальше...

Сквозняк срывает слова
С забывших себя деревьев –
Уставшие листья


Игорь:

...........Фойе.   Можно подумать, сколь стары мягкие части, кресла, конечно... Можно сесть и спокойно подумать, наблюдая, как люди не могут пройти мимо зеркала, и не заглянуть в него... Можно не думать, впрочем, нельзя. Для этого есть свои причины, мысли... В холле никогда не бывает тихо, как ни называй белый шум даже поздно ночью, когда все ложатся спать... ой ли... Сцена всегда живёт своей жизнью... Интересно, поместится в голове что-то кроме текста... Когда ты смотришь в зал... Да, суфлёру платят не зря... Как собраться с мыслями за весь день... когда суфлёр работает только на сцене... О чём это мы... Ах, да, о зеркалах... Вот и думаешь, что видишь в них ты... когда ночью выключат свет...

Чайка на сцене
Под потолком
Над волнами



Марина Питько:

      Скомканное лицо с улыбкой паяца свернулось на столике в гримерной, последний зритель ушел, споткнувшись о завернувшийся коврик у лестницы – тихо выругавшись, но в театре не бывает тихо – стены отражали любой шуршащий звук, зеркало отражало уставшие глаза и грустную складку у губ – зеркалу можно, зеркало не скажет, кто ты... Пьеро

стихами мы,
правда,
слегка наизнанку...



Игорь:

...Под маской в прорезях картона кривой мир скомканных зеркал. Там, у порога, чьи-то ноги, а в лужице натёкшей пляшет карнавал, полуулыбки кружева портьеры, в зрачке заплат цветных ромбический наряд, за чёрным бархатом в напудренных вольерах котят пантер испуганный оскал, клевретки, маркитантки, кавалеры, валеты, фрейлины, короли и джокера, Вистуют ВСЕ! - на сцене пантомимы под балдахином в тоге мизера... За кожей полумаски сталь с наганом, под мелом побледневшее лицо, смеётся, сглатывая ком усталый, ища глазами крыс и подлецов... Но натыкается на кнутовище лаза, что гонит лабиринтами стихов, с гротескным хохотом хмелевшего сарказма, в экстазе рвущего с зеркал чернеющий покров. То полночь на часах. В руках колода карт. Коты в рубашках тёмной мешковины. Развязывает узел шулер и паяц, и видишь лишь изнанки от картины... Там раж, там подан экипаж, и паж смыкает тесные колодки. Колода, голова не ней. Винтаж на дне бокала, как дуэль до первой крови. Ладонью утереться, в маскарад, каскадом скачущий в Бирнамский лес Макбетом, и обретающий агонии кураж на дне паркета из зелёных веток. Срываешь маску... Нет ни глаз, ни слов... Костюм спадает реквизитом на подмостки.

Стучится пуля, сжатая в висках.
И прозреваешь,
понимая – обманули!....



Марина Питько:

Мир театральных масок, ужимок, лицедейство грима – лиц нет. И в смысле повторяющихся сказок за жестом завершающим мима – не скрыт ответ. Длинными-длинными коридорами в поисках выхода к вешалкам плывут тени зрителей, гулкими шагов разговорами о смысле и бессмысленности жизни любителей, знатоков прекрасного и почитателей улыбок пришитых по коже масок, золотых слитков оттенков души искателей – уводят длинными гулкими дорогами от темных углов комнат гримёрных, где растворяются безлицые и у-бога просят лиц по-человечески скромных-лиц…

Зеркала
не возвращают
отколотое в дне



Игорь:

.......В глазах зевак ты гол, как король, не надевший шляпы в проливной дождь. Из элементов одежды только зонт, да и то чёрный, ах эти дурные вкусы. Что вы ели на завтрак ~ слегка, еле-еле вопрошают витрины, и окна авто, стены домов, и воробьи на детской площадке, голуби в сквере, и будничная суета у подъезда, ~ что вы кушали? Тебя зовут по имени, иногда называют фамилию, но всегда видят лишь зонт. Сон давно прошёл, Оле Лукойе покинул сцену, вместе с голым королём (ему бы одеться), и улицы выносятся наружу, где старые анонсы на афишной тумбе, притёртый под походку асфальт, считающий ритм шагов, прямо как зеваки ворон на голых в это время года платанах, над брусчаткой мостовой. А море живёт своей жизнью, катер в акватории порта, неспешная разгрузка составов с углём, барханы зерна у насыпных судов, цистерны танкеров, и белые как огромные одуванчики шары телескопов на научных судах, словно позёмка брызг чаек, но всё утихает, идёт привычная возня. На вешалке забытое пальто, как присутствие хозяина в доме, но схлынул аншлаг, утихли аплодисменты, жизнь вошла в своё русло, речным трамвайчиком в устье, и далее по экскурсионному маршруту. Словно зонтик прикроет тебя от взглядов, добрый человек.

Гардероб
Пальто на вешалке
Пустое фойе



Марина Питько:

Знать бы дельфиний язык – дельфин рассказал бы, посмеиваясь цикадно, как нелепы голые королевские тела под зонтами у моря, слизывающего веками соль с разноцветной гальки... как странны пафос и скудность игры утопающих на берегу каждого из лазурных заливов, скатывающихся на дно амфитеатрами... море дельфинье так равнодушно к ущербной игре – в водах прибрежных в нескольких метрах от суши, сколько развалин, илом покрытых, прежних театров прежних народов... в целом и в частности, море смывает фальшь наносную вместе с постройками рядом – только Маяк оставляет светить – всем, кто сможет выплыть смыто-солёным дельфином... может, не нужно вешалок и зеркал и зонтов и фойе – просто сидеть у волны, и молчать, и слушать музыку мира в раковине ушной – концерт для тебя одного... но под ногами твердый булыжник, стоптанный башмаками прохожих привычно – по дороге, ведущий в театр Де-жа-вю.

Свет маяка
Вывеска у входа
Выплывший в море...




Игорь:

....Покидаешь театр. Ты приходишь с подмостков к себе, как в зрительный зал, полный рыб, что  галдят, мечут икру, и плавают... как школьники на экзамене по экологии моря... Перед тобой на  столе две чаши на плечах весов, не с гирьками, нет, и не весить улов с цистерны "живая рыба",  скорее взвешивать поступки... С одной стороны на весах добро, на другой чаше – зло;    и ты  скрупулёзно взвешиваешь  все "за" и "против"...   будто на аналитических весах  в золотоскупке...
   Но, колебания твои не находят конца до позднего часа, и ты идёшь спать, каким же кажешься  себе карасём, рыбой под лёд... Но ночью кто-то подменил –  на весах сомнения –  "добро" на ещё  одно "зло",  –  сорваться с крючка, или вовсе не трогать крючок?...  Как коварны все те,  кто молчит, как рыба,  – никогда не поймёшь, что они себе думают,  может быть, что-нибудь  замышляют, злоумышляют...  И тебе предстоит решать, какое из двух зол меньшее… "Быть или  не быть, вот в чём вопрос"...  И снова сомнения гложут тебя, – ты колеблешься, как лодка на  зыбкой волне, поднятой катером, – вверх-вниз... Всматриваешься, как в даль – какого цвета  флаг на плывущем навстречу корабле – внутрь себя, пытаешься увидеть дно... И  не замечаешь,  что чаши весов пусты.  Пока ты думал:  подсекать или подождать,  весь косяк проплыл мимо.  И  зрители не пойдут второй раз на не понравившийся им спектакль.

Под поверхностью
Не видно камня на дне
Только косяк рыб



Марина Питько:

Рыбы молчат... им легче... их молчание-золото гирькой на чаше весов в сторону белого. Их молчание – лучший ответ на наши заверения в дружбе с Green Piece,  громко шаркающим в реверансе природе.  Их молчание – презрение к клятвенно врущим в сторону чёрного.  Парадокс не в коварном молчании, а в словесном коварстве,  и,  возможно, мы проспали всё, включая рыб, деревья, моря, озёра, себя самих, и весы пусты, потому что окончен счёт между добром и злом – ведь между ними так тонка грань разности – стёрлась в процессе сна, смешавшись в сплошное серое. Слова позволяют оправдать недозволенное,  обернувшись в логики тогу,  сиюминутной необходимости плащ,  надев башмаки на каблуках эго,  позволяющих смотреть свысока на всех молчащих и голых...  и в этом случае,  не лучше ли театр пантомимы,  где тело соврать не может, только ввести в заблуждение... да здравствует голый король Доверчивый Первый! Фемида и не думала подглядывать – ей давно известно, что человечество беспардонно мухлюет, играя на чужом молчании... такой ценный дар говорить... размазан по белому чёрным...

Молчащий всегда
Неуслышан – слов 
Громких завеса



Игорь:

.........Плотный куб отношений, как график приёма, рыб в червячной передаче верительных грамот чёрного консула ночи почти экваториальной в этой лагуне с её чешуёй, блёстками и изгибами форм, экзотических вечерних нарядов к сонным бокалам напитков и воздуха в жабрах, хватающих воздух тихого вздоха ртом с призывно раскрытыми коралловыми губами с жемчужинами зубов  в закрытых раковинах,  как фаянс бел,  как ослепителен фарфор,  как призрачен  лунный хлеб  на медном подносе с твоею запиской.

Меж водорослей
Рыбьей стайкой извивами
Струйки воды



Марина Питько:

А где-то лениво задумчиво проплыл голубой кит, не взволнованный стаей несметной сардин, взбудораженных дельфинами-охотниками, его неприятно волновало только сходство с человеческими подводными лодками, чёрными консулами ночи, но глубины водных объятий дарили ему определённость его личного бытия и насущность планктона, как жизни начало – закрытая раковина коралловых рифов, какой редкий корабль замкнётся на мели из раковин! Его предназначение глубже морских глубин – записка на медном подносе  из  лунного хлеба,  он донесёт её,  чтобы не задохнуться пустым воздухом закрытых раковин... он просто выплюнет её фонтаном жизни – записку, свёрнутую в бутылке из-под рома...  Здравствуй,  SOS !

Меж раковин
Живое тельце
Морского дна



Игорь:

......Он лежал во тьме ночи, под спудом лет, в одеяле из толщи, мокрой, сырой, непомерно глубокой. Отмель, но так далеко. Одиноко.  Стайками рыб  там  вершит  в  вышине серый зенит.  Луч затерялся на дне,  сумрак спит.  Кит в потревоженной взглядом луне  ищет приют.  Но корабль тих,  нем.  В борта пробоину  вполз осьминог,  словно в плошку  –  желе...  Только не видит никто в темноте  муки,  страдания,  боль  и  тоску  почивающих  в сне.

Под водою
Камушки на мелководье
Видны лишь днём




Прим.  * от латинского слова «marinus», которое в переводе на русский язык означает «морской» ;
           ** Одесса - город-порт на берегу Чёрного моря.




P.S.:
 

Марина Питько: 

   Город приморский  днищем придавленный  к берегу суши,  нарушено кровообращение китобоем,  но под водою  –  мир, зачарованный  стайками  рыбок  сардин  в  серебристой  стали   –   стали,    замерли  в  ожидании  воплощений  новых,  вспугнутые сизыми спинами, пролетающими дельфинами,  равными разумом человеческому ребенку  –  рваными фразами детям моря  посвящается мир  из слов  рассыпающихся песчинок,  мечущих искры солнечные икринок рыбьих  –  у берега,  где устало лежал кит город, днищем прибитый...

Море вливалось
В потопленные суда
китобойные –  городом стать

 05.08.2019 08:21   •   



Игорь:

...Когда проходишь мимо каменных кладок, их отдушин, консервных банок, полных сардин, уложенных плотно, бок о бок,  и свет фонаря  ещё не беспокоит  идущих  под окнами,  так знакомо  ощущение плавания  между глубиной  и  бризом над волнами,  как будто смотришь на плёнку воды  и чувствуешь недостижение дна под ногами, под брюхом и плавниками,  в вязком жире,  пряном  и  подсоленном,  как  на тарелке  с отрезанным ломтем хлеба  и вилкой в руке,  смотришь  на окна, прозревая в их туманную внутреннюю перспективу,  и ощущаешь  уверенное  и  тёплое единство,  таких одиноких душ  и сердец,  нежных рукопожатий,  и ласковых взглядов,  не думая  про  метры под собой,  в темноте и иле  таких  премудрых карасей,  что  их  никто  не  слышит.    Играет  старая  пластинка,  и  ноги  движутся  в такт,  по ступенькам подъезда,  по половицам прихожей...

В тёмной комнате
Женщина в кресле
Гладит кота

  05.08.2019 22:29