Мать миллионера

Впервые опубликовано в журнале "Сибирские огни" - 2019.-№6 (июль)
Мать миллионера
Лемберг Стефания
Рассказ


В палату номер триста двенадцать городской больницы посреди ночи по скорой доставили старушку лет восьмидесяти. Разбуженные ярким светом внезапно включенных ламп, обитательницы палаты молча взирали на возню новой пациентки. А та перебирала свои узелки, развешивала их содержимое на спинке кровати или хлопала дверцей хлипкой тумбочки.

Поступившая в отделение терапии старушка имела примечательный вид. Она была горбата, и ее округлый, но несимметричный, словно сбитый немного набок, горб сразу приковывал к себе взгляд. Седые волосы средней длины свисали на лицо, поэтому разобрать черты копошащейся в углу горбатой женщины жительницам палаты удалось не сразу. Новенькая все время что-то бормотала вслух и в результате так и не дала разбуженным пациенткам снова заснуть.

Ранним утром, перед процедурами, в палате началось шевеление, и старушка опять оказалась в центре всеобщего внимания. Она сама принялась со всеми знакомиться. Ее утренний монолог звучал так:

— Здравствуйте, уважаемые! Меня зовут Аркадия Пантелеймоновна. Мой младший сын называет меня диджеем, потому что я могу говорить без остановки целые сутки. Это он так шутит. Прошу прощения, если помешала вам ночью спать. Я все понимаю, но не могу остановиться. У меня недавно умер муж, я сейчас расскажу, как его похоронила.

И старушка стала подробно перечислять все детали мужниных похорон, начиная с обивки гроба и цвета нового костюма из чистой шерсти, который она купила для покойного.

— Такие костюмы сейчас не найти, повсюду синтетика, но я постаралась... Он был одет как английский лорд. Я не пожалела денег ему на костюм, да и на всю церемонию, — тараторила Аркадия Пантелеймоновна. — Гроб изнутри был обит черным бархатом. Мой Паша лежал на черной бархатной подушке, а его новые туфли из натуральной кожи были начищены до блеска...

Женщины одна за другой стали исчезать в проеме дверей, спеша на завтрак, позвякивая кружками и ложками, и никак не реагировали на излияния Аркадии Пантелеймоновны. Но одна слушательница у нее все же нашлась: она не пошла в столовую, а под красочный бабушкин рассказ уплетала домашнюю ватрушку, вынув ее из больничного холодильника. Женщину звали Ирина.

— Мой муж Паша очень меня благодарил... во сне... и за костюм, и за дорогие проводы, — продолжала старушка. — Мы с ним поженились двадцать лет назад, когда умерла моя сестра Наталья. Он был таким одиноким после ее смерти, что я его пожалела и взяла его после сестры себе в мужья, а Сема, сынок, это от моего первого брака. Первый муж меня бросил с ребенком, а как мы с Пашей сошлись, родился второй сыночек — Гриша. Когда я ходила беременной, Гришка тоже мне снился, обнимал меня ручонками во сне, прижимался к груди и просил: «Роди меня, мама! Так хочется жить!» И я его родила. А поначалу не хотела, нет, думала на аборт пойду: поздно уже детишек рожать. Но Гриша меня уговорил... — Тут старушка выдохнула воздух из легких, и на глазах ее показались слезы.

Ее слушательница доела ватрушку и с интересом разглядывала лицо старушки. Оно было морщинистым, но приятным.

— Так вот, мой Гриша, младшенький, поздний, сейчас бизнесмен. У него свой банк, какой не скажу. Он запретил мне рассказывать. Гриша с детства мечтал стать банкиром. Так прямо мне и говорил: вырасту, говорит, мама, и открою свой банк. Многим друзьям теперь помогает. Его все время просят: «Гриша, займи денег!» Он дает деньги друзьям под маленькие проценты, другие банки под такие проценты деньги не выдают.

— А с чем вы сюда попали? — вдруг спросила горбунью Ирина. — Что у вас болит?

— Много болячек, много, — ответила Аркадия Пантелеймоновна. — Приступы с желудком бывают... И вообще...

В палату постепенно вернулись, так же позвякивая ложками в пустых кружках, отзавтракавшие обитательницы. Аркадия Пантелеймоновна, казалось, получила от них дополнительный импульс энергии и продолжала:

— Гриша мой в деда пошел, — с гордостью подчеркнула она. — В отца моего, значит. Тот тоже, можно сказать, был бизнесмен, нэпман. Трижды его советская власть раскулачивала. Всю нашу семью сослали в Сибирь. Лишили всего. А он трижды с нуля поднимался. Такой вот был великий человек! И Гриша с нуля поднялся. В девяностые сначала на улице стоял в костюмах зверушек там разных, — знаете, наверно, — листовки с рекламой прохожим раздавал. За любую работу брался, чтоб денег скопить. У многих тогда все развалилось, а мой Гриша свой банк открыл. Какой не скажу: Гриша ругать меня будет. И квартиры начал скупать. У него сейчас квартир много: десять или одиннадцать. Я не помню точно.

— Бандит ваш Гриша, наверно, — перебил ее кто-то из женщин в палате. — В девяностые годы только бандиты на чужих костях поднимались!

— Нет-нет!— замотала головой старушка. — Я вырастила честного ребенка. Не бандит он! Работал много, вот и сумел банк свой открыть!

— Мы тоже много работали, — ответила ей Валентина, женщина с койки у окна. — Да детей кормить все равно было нечем, зарплату нам не платили.

— Не верите, и не надо! — замахала руками Аркадия Пантелеймоновна. — Я своего Гришу лучше знаю. Не мог он бандитом быть. Честный ребенок! Честный!

На какое-то время она примолкла. Но новый провокационный вопрос послышался с соседней койки:

— Если ваш сын банкир, как вы попали в эту больницу для нищих? Что же, ваш сын не может вас в частную клинику поместить? Или хотя бы сюда, но в платное отделение, в отдельную палату? Там ведь комфортнее.

— Что вы! Что вы! Я своих детей воспитала скромными людьми. Я сама не хотела в платную клинику! Я Грише сказала: везите сюда. Я и здесь полежу. Зачем лишние деньги тратить!

Соседки ухмыльнулись, но все же каждая из них дружелюбно назвала свое имя и познакомилась с горбатой соседкой.

После обхода врачей Аркадия Пантелеймоновна, устроившись на кровати, опять затараторила:

— А сама я работаю в церкви, свечки прихожанам продаю, иконки, записочки принимаю. И все свое церковное жалованье батюшке отдаю. У батюшки жалованье небольшое, а мне Гриша дает достаточно.

— Хороший у вас сынок, матери помогает, — вздохнули в палате.

Эти вздохи подстегнули Аркадию Пантелеймоновну. Она ударилась в новые рассуждения:

— Вот вы все жалуетесь, что плохо живете, денег вам не хватает. А почему вы сами-то до сих пор не миллионеры? — обратилась она к соседкам. — Вот мой сынок много работал и разбогател. Это же так просто! Если бы вы только захотели, вы тоже бы все стали миллионерами, но ведь вы не хотите!

После такого несправедливого упрека между пациентками разгорелся громкий спор.

— Что вы так кричите, женщины? — воскликнула постовая медсестра, вбегая в палату. — Вы же в больнице! Я думала, здесь кто-то умер!

— Мой сын с детства мечтал людей из огня спасать, потому и стал пожарным, а не миллионером! — доказывала Валентина с койки у окна, и ее светлые локоны, собранные на затылке в пучок, нервно подрагивали. — А ваш Гриша с детства мечтал деньги считать! Бедный ребенок!

— А моя дочка — дизайнер одежды, с детства мечтала делать людей красивыми. Сейчас в местном Доме мод работает, — вторила ей Татьяна с бинтом на руке после забора крови. Она лежала на койке справа. — Потому в банкирши-миллионерши и не пошла, хотя зарабатывает неплохо.

— А мы с мужем вообще альтруисты, всем знакомым просто так помогаем, проценты с друзей не берем и счастливы! — добавила Ирина с койки слева, макая бублик в кружку с чаем.

Спор бы, наверное, долго еще продолжался, но тут к Аркадии Пантелеймоновне подошла все та же медсестра.

— К вам там пришли, бабушка, — сказала она. — Просят вас спуститься вниз.

— Сынок мой, Гриша, пришел! — сообщила старушка, взволнованная словами соседок, и сползла с кровати на пол.

Четвертая женщина из палаты, Антонина, средних лет, не принимавшая участие в споре и лежавшая на самой высокой кровати у длинной стены, обратилась к ней:

— Аркадия Пантелеймоновна! А не мог бы ваш Гриша мне пачку сигарет купить, в долг? Мой муж третий день в рейсе, придет ко мне через несколько дней и деньги вам отдаст. Охота курить!

— Хорошо, я спрошу, — ответила старушка и, согнувшись под тяжестью своего горба, засеменила из палаты.

За окнами больницы шумело лето, теплый летний ветерок шелестел листвою тополей прямо под окнами триста двенадцатой палаты. Многие пациенты гуляли во дворе с родными, пришедшими их навестить. Соседки Аркадии Пантелеймоновны обсыпали окно палаты в надежде увидеть старушку, гуляющую с сыном-миллионером. Всем было любопытно на него взглянуть. Аркадия Пантелеймоновна, действительно, шла медленным шагом под ручку с молодым человеком. Но его внешний вид разочаровал наблюдавших за этой парочкой женщин. Одет молодой человек был вполне заурядно: в коротких цветастых бермудах, в светлой футболке, в парусиновых тапочках.

— Разве так одеваются банкиры? — с недоумением спрашивали друг у друга рыженькая Татьяна и седенькая Валентина, обе поправляя очки.

— Сейчас по одежде и не разберешь, кто миллионер, а кто — нищий, — послышался ответ от любительницы покурить, длинной, как каланча, Антонины.

— И он даже без машины? Вот бы на машину его взглянуть! — не унималась Татьяна.

Аркадия Пантелеймоновна вернулась в палату в расстроенных чувствах. И опять громко забубнила, посвящая окружающих в подробности своей частной жизни:

— Старший мой, Сема, пока я в больнице, ко мне в квартиру залез, всю пенсию забрал и проиграл. Гриша ему денег больше не дает, так он теперь вором стал, ключ от моей квартиры у Гриши украл... — Старушка вся затряслась от расстройства. — Младший старшего жизни учит! Вот что значит разные отцы! А ведь я всю жизнь работала и Сему учила честно жить. А он работать не хочет, только на деньги играть. Зачем, говорит, мне работать, когда у брата денег полно, пусть помогает...

— А сигареты мне Гриша купил? — некстати спросила нетерпеливая Антонина.

— Гриша вам передал, что он сам не курит и вам не советует! — отрезала Аркадия Пантелеймоновна. И замолчала до вечера.

Молча поужинала, легла, отвернулась к стене и, казалось, заснула.

Ночью ее рвало, и она то и дело шаркала старческими ногами до туалета и обратно к своей кровати.

А под утро соседки проснулись от громких всхлипываний старушки. Встревоженные женщины пытались понять, почему она плачет. Едва сдерживая рыдания, сквозь слезы, Аркадия Пантелеймоновна забормотала:

— Не нужна им мать, не нужна. Я им помеха, для бизнеса их! Смерти моей ждут! Квартира Гришке моя нужна! Мало ему квартир! Не знают, куда меня деть. Гришка мне сегодня сказал, что в дурку меня сначала отдаст — ненормальная я, лечить меня надо, много болтаю, — а потом в интернат... Квартиру мою уже делят, долги у него!

И она снова заплакала.

Ошарашенные таким поворотом дел соседки не знали, как утешить старушку, и молча разошлись по своим койкам. Она же продолжала причитать:

— Зачем меня только спасли! Я ведь уксуса полгода назад выпила, сразу после смерти Пашеньки, желудок себе сожгла, но выжила! Зачем, Господи? Зачем?..

Утром в палату триста двенадцать вошли два высоченных санитара и направились к койке Аркадии Пантелеймоновны. Они ее разбудили и дали команду собирать вещи. Трясущимися руками она увязывала узелки со своей одеждой. Санитары ее подгоняли. Вскоре низенькая горбатая старушка засеменила между двумя высоченными мужиками к выходу.

— До свидания, девоньки, — сказала она на прощание и перекрестилась.

Соседки по палате долго не могли прийти в себя.

— Что деньги делают!— наконец выдохнула Татьяна, щурясь со сна и нащупывая очки в кармане выцветшего больничного халата.— Боже, какая жестокость!

— Бабушка, конечно, больна, и ей нужна помощь врачей, но пожизненный интернат ради отъема квартиры — это уж слишком! — промолвила Ирина, надкусывая пряник. — Слава богу, что мои сыновья — обычные работяги на заводе, такого с матерью не сотворят!

— А я сразу поняла, что ее богатый сынок — скупердяй! — отозвалась Антонина с кровати у дальней стенки. — Даже на пачку сигарет копеек своих в долг пожалел! С детства о богатстве мечтал!

— Да в этой семье деньги на первом месте! Слыхали, как бабуля дорогими похоронами мужа хвасталась? Гроб там, костюм как у английского лорда... А сыночков-то и проглядела! — проговорила с сожалением седая Валентина, подслеповато щурясь и выбираясь из-под одеяла.

— Деньги — зло, вот что я вам скажу, — сделала вывод Татьяна, хромая к умывальнику с мыльницей и полотенцем в руках.

— Не деньги — зло, а в человеке зло, — философски заключила Валентина, водрузив на нос очки.

— «Там царь Кощей над златом чахнет...» — процитировала язвительная Антонина, запивая водой из кружки утреннюю таблетку.

— Девочки, — вдруг задумчиво произнесла Валентина, присев на своей кровати. — А что, если бабушка просто придумала, что ее сынок миллионер? Горько ей из-за того, кого она вырастила, вот и сочинила сказку о сыне-богаче...

— А он на самом деле, может, оболтус еще похлеще старшего брата! — подхватила Ирина, шурша пакетом с пряниками.

И женщины надолго замолчали, путаясь в смутных догадках.