В лунном свете

В лесу, луною освещённом,
В который раз идёт совет:
Змея, уже преклонных лет,
Шипя и мысля непреклонно,
Обвила дерево кругом;
Сидя на дереве другом,
Хвастунья-белка ест орехи,
И это все её успехи;
Ей уважаемый енот,
Ни разу рук не прилагая,
Чужим трудом располагая,
Себя избавил от забот;
Зайчиха с зайчиком успели
Прийти к поляне в этот час;
Ворча, взбираясь еле-еле,
Слепых не поднимая глаз,
Крот из норы своей восстал,
Хотел взойти на пьедестал,
Но вновь с трибуной перепутал
И вновь собой её окутал.

Зачем они собрались здесь?
И почему же лес не весь?
Причина важная, однако
Она служила только знаком,
Её забыли все вокруг:
Енота звал любимый друг;
Енот позвал подругу-белку;
Зайчиха заключила сделку;
Змея-то знала, но забыла –
Она стареет день за днём;
А крот как знал своим чутьём –
Ему природа говорила;
А остальных из грязных нор
Никто не вынул до сих пор.

Луна смотрела и молчала,
Лишь отражая свет в ночи;
Вмиг пролетевшие грачи
Совету значили начало.
Легко решимым был вопрос:
Так незаметно он пророс
Среди лесных обычных дней,
Что не теперь его сложней.
Хрипя протяжно, старый крот
С трудом спустился от трибуны;
И, наконец, явился тот,
Кого так ждут со светом лунным.

Маша; крылами непрерывно
И гордо голову подняв,
Спустился ворон: перья дивны,
А клюв без речи на раззяв.
За ним неспешно прилетел
Седой от скуки мудрый филин;
Тут груда неподвижных тел
Восстала средь лесных извилин.
По очень важному вопросу,
Змеёй забытому уже,
Вдруг ворон заболтал без спросу,
Хоть был в моральном неглиже.

Он каркал громко, оглушая,
Кого ютит страна лесная;
Все глохли, продолжая слушать;
Зайчонку захотелось кушать.
А ворон крыльями всё машет,
С открытым клювом словно пляшет.
На удивление любого,
Его понятно было слово:
Змея, уже давно глухая,
Была и дёрганьем довольна;
Зайчихе было слышать больно,
Но всё ж, еноту подражая,
Она молчала, улыбаясь;
Блюсти покой не собираясь,
Смеялась белка в полный голос;
А крот сорвал последний волос
С своей прелысой головы,
Но громкость такова, увы.

Тут ворон стих; поднялся филин,
И сразу все заговорили.
Змея шипела очень громко,
Себя саму ничуть не слыша;
Оглох прошедший дед с котомкой,
Была б – сломалась леса крыша.
Енот вовсю ругался с белкой,
А та орехами кидалась;
Зайчиха, хоть была не мелкой,
В таких раздорах потерялась.
А бедный крот, не видя выход,
Хотя ему такое можно,
Хотел заткнуть геройски лихо,
Но всё ж остался осторожным.

И вот затишье – это чудо!
Не слышно звуков ниоткуда.
Тут ворон вновь махнул крылами
Меж вековечными дубами,
А филин тихо и спокойно
Проухал мудрые слова:
Хоть цель была не так нова,
Но всё же слышалась достойно.
Затих и он, сказав прелестно,
Но речь была вне прежней роли,
Казалась всем неинтересной;
Задора не было в ней, что ли?
Змея зевала; белка спала;
Енот храпел, зайчиха тоже;
От возмущения до дрожи
Свалился крот со пьедестала.
Доухал филин; крот затопал,
Довольный речью донельзя;
Для остальных всё было зря,
Всё каждый веками прохлопал.
Считали, правым будет ворон,
А оказался филин прав.
Но это все поймут нескоро
И не поверят, лишь узнав.
Кто прав, не будет убеждать –
Он в правоте своей уверен.
Найдётся ль тот, кто слову верен?
Им остаётся только ждать.

Посвящается светлой памяти Ютишевой Инны Александровны.