Айрис Мёрдок. Агамемнонский класс-1939

АГАМЕМНОНСКИЙ КЛАСС-1939
(посвящается памяти
Фрэнка Томпсона*,
1920-1944)

Помните, сколь бесконечным
Был агамемнонский класс наш?
Вёл его проф. Эдвард Френкель**.
С восьмидесяти трёх нас аж до тысячи
Набралось – и открылось, что
Невинности в нас нет
И юность наша опустошена
В той ясной и безжалостной среде,
Где страх внушало мрачное мерцанье
От жутких смешиваний солнца и дождя. 
Чего боялись мы в те времена?
Что первая любовь дотла сожжёт,
Иль вскроется она
Перед людьми, на чей мы счёт
Не отнесли б аорист*** от «любить».
Не жаждали мы ни душевных мук,
Ни грех и боль познать, себя щадя –
Дела ножа и топора,
Сколь абсолютна смерть,
Измены в дружбе и в любви,
Самоуверенности вред,
Ошибки без вины,
Страх за ребёнка своего.
Мы, с выездкой искусной,
Безгрешною душой
Изящно правили. Увы,
Но ждал конец героя.
Все наши демоны пока
Лишь улыбались нам во сне.

Оповещённая Кассандрой, ранее молчавшей,
Сирена волны подымает, в недрах суетясь –
И сразу комплекс новых чувств,
И запахов, и звуков
Приходит к нам с войной.
Час бомбами раздут,
От пушек дрожь в коре земной.
Дистанционно, с тысячи шагов,
Бьют по врагам. А в рукопашной видят смерть врагов.
Жилых домов, публичных заведений корпуса
К земле сырой колени гнут,
Приходит благостным мирам конец, увы.
Спит в катакомбах люд.
Пути отчаянных,
Белея, крестят небеса.
Разбомблено, открыто всем и вся
Убежище, где сад был, сад
Цветов, отныне диких.
Вот видно: что-то там
Ползёт. Тварь божия.
Совсем измучившись от ран,
Она скончается.
Как в трансе Дельфы, Аполлона мутен лик.
А был там бог? Его мы не видали.
Жрецы вещали о политике земной.
Фей Хелен возвращалась, без забот,
Домой развязно по утрам. Поздней
О страждущих, как говорил народ,
Пеклась в местах, охваченных войной.
Зачем всё было?  Спорят гиды, где
Конкретно упокоился герой.
Как было всё? Как гибли, в бой идя?
Война неинтересна молодым.
А вы, кто молод был на той земле,
В том прошлом, вежливые, отрешённые,
С судьбой отдельной, – вам
Мы говорим, что было всё не зря.
Конечен траур, и Ниоба
Накормлена была –
И в вас когда-то, вас щадя,
Смерть навсегда утишит боль.

Тот город не восстановить,
А возвратившийся солдат
Вошёл в машину неоконченной судьбы.
И только море, небо лишь
Стары и не осквернены,
Безбожные-безгрешные.
И сумерки приходят в глубь,
И на морской простор,
И в страшный воздух Греции тех дней.

(1977)

*Поэт, однокурсник и возлюбленный Айрис Мёрдок, за которого она собиралась выйти замуж. Находясь в составе Британских войск в Болгарии был обвинён в шпионаже и казнён по приговору военно-полевого суда. Видимо, именно его судьба лежит в подоплёке строк о конце героя, временной безгрешности души и спящих до поры до времени демонах.
** Профессор, преподававший в Оксфорде латынь
***В английском языке – глагол в прошедшем времени (отличен от русского аориста, где подразумевается только совершенный вид и только отрицательное значение: «не понял», «не полюбил», и т. п.)


Iris Murdoch

Agamemnon Class 1939 (1977)
In Memoriam
Frank Thompson
1920-1944

Do you remember Professor
Eduard Fraenkel’s endless
Class on the Agamemnon?
Between line eighty three and line a thousand
It seemed to us our innocence
Was lost, our youth laid waste,
In that pellucid unforgiving air,
The aftermath experienced before,
Focused by dread into a lurid flicker,
A most uncanny composite of sun and rain.
Did we expect the war? What did we fear?
First love’s incinerating crippling flame,
Or that it would appear
In public that we could not name
The aorist of some familiar verb.
The spirit’s failure we knew nothing of,
Nothing really of sin or of pain,
The work of the knife and the axe,
How absolute death is,
Betrayal of lover and friend,
Of egotism the veiled crux,
Mistaking still for guilt
The anxiety of a child.
With exquisite dressage
We ruled a chaste soul.
They had not yet made an end
Of the returning hero.
The demons that travelled with us
Were still smiling in their sleep.

Heralded by the cries of hitherto silent Cassandra
The undulating siren creates in the entrails
And in the heart new structures
Of sensation, the abrupt start
Of war, its smell and sound.
The hours distend with bombs,
The big guns vibrate in the ground.
Frightened men kill by remote control
Or face to face appalled see their enemy fall.
Houses and public buildings with a kind of surprise
Bend their knees and turn into tombs.
Ever so many gentle worlds quietly end.
People sleep in catacombs.
White paths of doomed men
Daily criss-cross in the skies.
The sanctuary is bombed and lies
Open and unmysterious,
A garden of wild flowers.
Something crawls wounded on,
But the Holy One
Having suffered too long
Eventually dies.
Delphi medises and Apollo’s face grows dim.
Was there a god there? We never saw him.
A priest was making a political sound.
Fey Helen lost her beauty and her shame,
Went home quite pertly in the end they say,
Piously helped the poor, became
A legend haunting a fought-over ground.
What was it for? Guides tell a garbled tale.
The hero’s tomb is a disputed mound.
What really happened on the windy plain?
The young are bored by stories of the war.
And you the other young who stayed there
In the land of the past are courteous and pale,
Aloof, holding your fates.
We have to tell you it was not in vain.
Even grief dates, and even Niobe
At last was fed, and you
Are all pain and yet without pain
As is the way of the dead.

No one can rebuild that town
And the soldier who came home
Has entered the machine of a continued doom.
Only the sky and the sea
Are unpolluted and old
And godless with innocence.
And twilight comes to the chasm
And to the sea’s expanse
And the terrible bright Greek air fades away.