КриптографЪ 5

.


================================================= Елена Евгеньева

1.
дачи на которых растят камни
называются кладбищами

моги
льниками

пого
стами

погостили и будет
ласточки на провода`х

на про`водах
плачут о себе
остающемся
и крестят
себя уходящего

три металлических дня


================================================= Анна Иделевич

2.
**
Утренний воздух сыроват.
На горизонте пробуждения подсвеченным сном видений
то возникал, то исчезал образ мужчины
в темном пальто, с револьвером у рта.
На краях шляпы скапливались капли дождя
и далее, струями проливались на широкую спину.
Краски неба – мигрень сирени,
мелкие мазки цветущего поросшим кустом
одиночества, на который черным вороном уселась тоска.
Девушка, стоит за спиной другого мужчины.
Взгляд серьезен и встревожен. Привстает на цыпочки и
еле слышно шепчет в ухо:
«Месье, отнимите у него».

**
«Не поминай лихом», – сказал гром и хлопнул дверью.
Покинул помещение.
Где мой адвокат? Они шьют мне дело.
Трое суток здесь сижу.
Перестать дичиться,
петь арии?
Стрелять умею без промаха, взяв на арбалет молнию.
Для вас сенсация, для меня дыхание.
За что я угодил сюда.
Скажу вам более того, взошел я сюда один,
а падать будем вместе.
Не лезьте...
А Бог, как всегда: «прости, спать хочется».
Вот, с...

**
Я чашка, привязанная цепочкой к камню фонтана.
Чистой, хрустальной слюной
вода твоя пенится, сердится.
Я не спрашиваю, в каком виде твоя постель.
С кем встречал последний апрель.
Тридцать девять это много или мало?
Я еще не устала.
Причудливыми, рваными зигзагами
перепишу перечень дашиных хрестоматий.
С тобой не мало одного голоса,
а без тебя
голо, грозно и холодно.

**
Ах, какие приемы словесной ловкости!
Ах, какой понос рифмованной гадости.
Глаза б мои вас не видели.
Обматываю следы бульдожьих зубов марлей.
Вы знали куда кусать, в шею,
следы удушья теперь ало-красные.
Напрасно скалитесь, мне тот цвет к лицу,
а кровоток знак мускульного развития.
Вы увядаете, я наливаюсь силой.
У худого спросите.


**
Ходит по камере, изучает ее досконально.
Арестованный гром.
За три часа кряду нарезал много кругов,
наступил на маленькое эхо.
Вспомнил мою глупость, о порке в мушином морге. Улыбнулся.
Да и нет никакой тюремности – облака кучевые и пушистые цедят молоко прямо в рот.
Если поднять руки, стечет по вене, плечу, шее...
Больше здесь ничего не передвигается. Только паук. Паук любит мух.
Мои подтеки на шее похожи на его красную царапину.

**
Это у тебя небо, присыпанное пудрой!
А здесь тянет могилой. Стена в каких-то прыщах, изъеденная оспой теней, и не алмазной, а заразной.
Темный воздух!
Замерзшие буханки на столе. Или мне кажется?..
Пишет:
На столе – гора чтенья, к которой она не притрагивается днями, а иногда набрасывается, как тощий на пищу. Книги кажутся ей отдельными ягодами черешни. Одни сморщились, ссохлись, другие сгнили. Его всегда вкусны.
Настойчивый решительный стук в стену:
«Эй, эй. Милая, я рядом».

**
Тур тюремного вальса.   
Нас четверо на всю крепость, озаренную на закате, лучами солнца цвета сырого мяса.
Падают осенние листья.
Сквозняк и разнообразные тени скользят по коридорам, стенам, матрасам -
лунные кисти, конница, церковь, кастрюли с поварешками
и тоже молча.
Маленькое окошко обросло гарциниями.
Стул, стол, железная койка, их ножки привинчены, тем самим создавая иллюзию возможного похищения интерьера и бегства.
Но это зря.
Неповоротливость стенного календаря.


**
Моя камера между его и его.
Ее камера между его и его.
Охранник наблюдает за ними в глазок.

Пробежали шаги.

Первый голос вопрошал, второй ответствовал.

"Смею надеяться, что этой ночью мы сойдемся на площади..."

"Я бы предпочла веревку, но знаю, что будет топор"

Камера первая. Кто-то вывел малярным махом, известкой: "Я здесь не жил,
и оттого здесь не умру". Струя свободы стекла с последней буквы.
Полулысый арестант был взлохмачен и потен. Стоило ему постучать в стену,
как меня охватывала тревога.
У него был блокнот с карандашом на привязи,
в котором он помечал дни до моего приезда,
по старинке, будто оставлял перочинным ножиком на березе метки.
Когда я приехала, он со мной не встретился и продолжал помечать дни.
Он носил монументально оранжево-желтые ботинки.
Ночью, закрывал глаза и ему казалось, будто во сне он жонглирует тремя яблоками.
Потом он засыпал с мыслью обо мне.


**
Любовь снилась ему, сон лился прямее и вольнее.

Камера вторая. Со слегка выкатившимися глазами. Миловидная. Нервная. С кашей во рту разжеванного сиреневого цвета. Она любит худого. Не того, обрюзгшего в желтых ботинках, а высокого статного, самоуверенного. В камере все было правильным, даже безукоризненная, блестящая паутина. Паук – официальный друг заключенных. Но и через нее сквозил дух недовольства и неудовлетворенности.

Грянул гром засова. Дверь поддалась и через нее в камеру проник призрак девушки. Лицо было скрыто тенью, но он разглядел сквозь нее синие глаза. Кто разглядел? Тот, кто спал.

Камера третья.




================================================= Павел Бетач

11.
три каменных часа
меловой хрустальный краеугольный
дом из них слагают в суму на счастье
больно

три металлических дня
золотой серебряный и железный
после них хоть праздники хоть война
бесполезны

три деревянных года
светлый дуб окрашенный и трухлявый
по ночам пустыми кругами ходят
слава







.