Русский вопрос

                Сергей Каширин













         Русский вопрос





                Вопли  провинциала

























                2014
УДК 821
ББК 84(2Рос-Рус)6-5
                К 31




   Каширин С.И.
К 31  Русский вопрос. Вопли провинциала. Стихи и поэмы.
  ИСБН






         Сергей Каширин  -- член Союза писателей России, автор многих книг стихов и прозы. Лауреат Всесоюзной литературной премии им.Н.Островского, Всероссийской премии Св.князя Александра Невского, международной премии «Филантроп».
      Член  Международной ассоциации баталистов и маринистов.
       Академик , действительный член Петровской академии наук и искусств.
       Почетный гражданин древнего русского города Гдова.


















               
                Каширин С.И.2013


* * *

Опять весна. И снова я
Услышал трели соловья.

Ну, вот, подумалось, ну, вот:
Все то же, что и прошлый год.

Нет и семи, пожалуй, нот.
По трафарету он поет.

Но – как поет! Ну – идиот! –
Ну, прямо за душу берет!

У старика и у юнца
И вздрогнут, и замрут сердца…

М-да, вот тебе и трафарет.
Солист?.. Солист! Поэт?.. Поэт!..

Эх, вот бы так бы по весне
Людей порадовать и мне! 

        Тебе, солнышко

Она вошла… О дар судьбы! О милость!
И я подумал, глядя на нее:
В  мою избушку солнышко вкатилось…
Ну, здравствуй, здравствуй, солнышко мое.

Я жил грустя. Смотрел на мир устало.
А тут и сам не знаю, почему
Вдруг все в душе моей затрепетало,
Рванувшись к ней, как к счастью моему.

Её улыбкой возвращая юность,
Чуть дрогнула застенчивая бровь,
И сердце у меня перевернулось,
И я поверил в нежность и любовь.

Мечта моя! Не обернись ошибкой,
Не дай мне впасть в немое забытье.
Ну, здравствуй, здравствуй! Покоряй улыбкой.
Будь незакатным, солнышко мое.


            Позволь же…
Я ждал  тебя сто  лет. А  то и   больше.
Страдал. Смирял волнение в крови.
Робел. В тоске томился.  Так позволь же
Хоть полсловечка молвить о любви.

Нахмурилась. Смутилась, Недотрога.
Неужто ждешь, что я  опять стерплю?
Ах, не гляди, ну не гляди так строго,
Ведь я тебя… тебя… люблю!


              Ах, мечта…

Ах, мечта моя, мечта,
Вечно чем-то занята.

Как ни встречу, вот беда, -
Отмахнешься: некогда!

Всё дела, дела, дела…
Знаешь, как ты мне мила?

Только нет такого дня,
Чтобы выслушать меня.

        Признание

Тебя любить не надо бы,
Не надо бы любить,
Но повстречались взглядами,
И не могу забыть.

Судьба велит поврозь идти,
Так что ж, как во хмелю,
Люблю тебя без памяти,
Бессмысленно люблю?

Вот то и есть, наверное, -
Молчи, не прекословь! –
Не первая, но верная,
Безумная любовь. 

  Русской  Грации

Она поет, а я внимаю,
А я мечтательно молчу.
Я ей никто. Я понимаю.
А я обнять ее  хочу.

Ее чудесной песни звуки
Очаровали белый свет.
А до моей сердечной муки
Ее душе и дела нет.

Я невозможного желаю,
Я знаю, ей не быть моей.
А я горю, а я пылаю
Любовью пламенною к ней.

Теперь ни песней, ни слезою
Моей печали не избыть.
С такою русскою красою
Ее нельзя не полюбить.

Ну до чего ж, смотрю, красива,
Я  на нее почти молюсь.
Спасибо, милая, спасибо! –
По-русски в пояс поклонюсь.

      В плену

Ой ты, Полюшка –Поля, -
Часто думаю я, -
Чья-то сладкая доля,
Но,увы! --  не моя.

Понимаю --  пустое,
Но увижу, взгляну,
И замрет ретивое,
Ек! – и я уж в плену.

О блаженства минутка!
И стою сам не свой.
Ты моя незабудка,
Мой цветок полевой.

     Искренне

Глаз твоих улыбчивых сияние
Встречу взглядом – в омуте тону.
И в груди стесняется дыхание:
Вот бы мне такую бы жену!

Загляжусь – вдохну: какая женщина!
Кто не залюбуется тобой!
Ах, какая… Да не мне обещана
И не мне завещана судьбой.

Нежности полна и обаяния,
И красива, и умна к тому ж,
 И еще взаимопонимание,
И взаимочуткость наших душ.

Отчего же боль в висках и темени?
Ах, сойтись бы, что ль…Да вот беда:
Разминулись мы с тобой во времени.
Неужели раз и навсегда?

От порыва чувств неодолимого
Приумолкну, ревность притая:
Ниспошли тебе судьба любимого,
 Чтобы так любил тебя, как я.

             Если…

Я не хочу и вспоминать про смерть, -
Мне только бы в глаза твои смотреть.

Встречая в них и ласку, и привет,
Я жить хотел бы много-много лет.

Но если ты не смотришь на меня,
Мне больше жить не хочется и дня.

            Давай не забывать

Мне  хочется сказать тебе: «Давай…»
Но почему-то вымолвить не смею.
А тут еще такой красивый май,
Что я и вовсе трепетно немею.

И на виске твоем кудряшек прядь.
И лепестки. И с белых яблонь вьюга…
И все-таки давай не забывать…
Давай с тобой не забывать друг друга.

             Смешинка

Заметив, что влюблено  пялюсь
Меж прочих на нее одну,
Девчушкой робкой засмущалась,
Дивясь в догадке: ну и ну!

И вдруг, как бы стряхнув усталость,
Ожгла сияньем юных глаз
И от души расхохоталась.
Приветила. Отшила враз.

И расцвела, И горя мало.
И потрепала по плечу.
И мне смешинка в рот попала,
И не хочу, а хохочу.

        Эхо любви
                О.А.
Ты меня не любишь --  и не надо.
Встречу, гляну --  экая досада! –
Полная в глазах твоих прохлада,
Только погоди, не суесловь,
Вижу, видеть ты меня не рада,
Но не прячь чарующего взгляда,
Ты ж моя небесная отрада,
Ты моя прелестная любовь.

Нет, гляжу  -- не любишь. Ну и ладно.
Вот стократно будь оно неладно,
Ты меня погубишь, вероятно.
Быть тому  --  стерплю, перетерплю.
Как мальчишка пылко, безоглядно,
Пусть и безответно, безотрадно,
Пусть тебе не очень-то приятно,
Главное, что я тебя люблю.

Попрекать ни в чем вовек не стану.
Улыбнешься --  встрепенусь, воспряну,
Отмахнешься  --  затаюсь, отстану,
Но и там, где не пылает кровь,
Не подумай, что болтаю спьяну,
Я и там любить не перестану,
 Сквозь века влюблено эхом гряну,
Подарю бессмертную любовь.

Правды ради ни к чему бравада.
Рада ли признанию, не рада.
Надо ли признание, не надо,
Не суровь застенчивую бровь,
Не печаль растерянного взгляда,
За мои терзания награда –
Ты, моя сердечная отрада,
Ты, на веки вечные любовь.



            Расплата

Какие женственные плечи!
Какой по-детски чистый взгляд! –
При самой мимолетной встрече
Навеки искренность сулят.

Вдруг, как испуг --  надежд утрата.
 Что может быть в любви страшней!
А я люблю любовью брата,
А , может быть, еще нежней.

Страстей отчаянная сила
Вольна нечаянно убить.
Ты с глаз долой --  и позабыла
А я не в силах позабыть.

И как в насмешку --  видит око,
Да зуб неймет. На том стоим.
Но почему же так жестоко
Бесстрастна ты ты к мечтам моим?!

Ну, что ж… Пусть будет жизнь богата
Лишь радостью в твоей судьбе.
А мне за дурь мою расплата –
Мое влечение к тебе.

                Вопль из тупика

Я  не был баловнем судьбы.
Совсем наоборот.
Я с детства ввергнут в стан борьбы
Командою: «Вперед!»

Я пионером юным был.
И комсомольцем был.
И пылко Родину любил.
Родной народ любил.

Когда вскипел смертей и бед
Войны кровавый шквал,
Не я ль  в  мои двенадцать лет
К станку и плугу встал?!

Потом в бою под рев огня--
Под пули – в полный рост.
И это Сталин за меня
Победный поднял тост.

Я сеял хлеб. Варил металл.
Дерзая и творя,
Высоты к звездам штурмовал
И бороздил моря.

Во всем по-русски был велик
Порыв вперед идти.
Да завели, увы, в тупик
Партийные вожди.

Елей марксистских их идей
Завлек в кромешный мрак.
 --  Ах, - говорю себе, -- Сергей,
Какой же ты дурак!

Да разве с жизнью совместим
Их хлестаковский бред?
Ну как ты мог поверить им,
Пойти за ними вслед?!

Не все ли беды от того
И нищенства сума,
Что не хватило своего
Природного ума?

Ты не щадил себя в борьбе
Во имя общих дел,
А что ж о русской-то  судьбе
Подумать не сумел?

Маркс…Энгельс…Иисус Христос…
Внемли и разумей!
А вот о русскости вопрос
И поднимать не смей!

Но я ж не лишний меж людьми,
Не враг своей стране.
Я --  русский!  Русский, черт возьми.
Так дайте ж слово мне!

     Парус

Ревело море. Бесновалось
В ожесточении  тупом.
И жутко было видеть парус
Один --  в просторе штормовом.

Все злее буря. Все грознее
Вздымался волн за валом вал.
А парус мчал. А парус реял.
А парус в клочья волны рвал.

Слепа, коварна, зла стихия.
А в нем --  мятежном! --  торжество…
И клонит голову Россия
Пред русской удалью его.

     Русский  недуг

Варяги --  Трувор, Рюрик, Синеус…
Легенда? Быль? Проклятье? Род недуга?
Так якобы и начиналась Русь,
Поскольку русским не дано любить друг друга.

Владимиром Крестителем  Христос
Руси  навязан  в Боги… Это ли не мука?! 
А своего Перуна --  под откос:
Пример для русских, как губить друг друга.

Набег Орды. Удельные князья
Ума лишились, что ли, с перепуга?
Брат брату – враг. Монголы – им друзья.
Извечно русские вот так друг против друга.

В кумиры избран иудей Карл Маркс.
(Всем любомудрам русским оплеуха!)
Не потому ль и стравливают нас,
Что не умеем мы ценить друг друга?!

 Февраль…Октябрь…Безумство буйных масс.
Террор…Гражданская…Рекою кровь…Разруха…
С ножом, с дубиной, с бомбой --  класс на класс…
Умеют русские уничтожать друг друга!

Век ХХ1-ый… Рыночные дни.
Куда ни плюнь – бал правит  жид-ворюга.
И призрак новой классовой резни
Науськивает русских друг на друга.

Не счесть в России  русских мудрецов.
Но где рецепт от  этого недуга,
Что губит русских. Что в конце концов
Заставит русских полюбить друг друга?!


Старому другу

«Немалый пройден в жизни путь, –
Мой старый друг твердит с любовью. –
Спокойней будь, разумней будь,
Побереги свое здоровье.

Уйми свою былую прыть,
Ах ты, товарищ мой, товарищ,
Приспели годы просто жить,
А ты чуть что – и враз вскипаешь.

Всему приходит свой черёд,
Слабеют с возрастом резервы,
А ты все рвешься наперёд,
И сердце рвешь, и тратишь нервы.

Жизнь всё труднее, что ни день,
Особенно для нас, ледащих.
Раздухаришься, старый пень,
И запросто сыграешь в ящик!..»

Молчу, киваю: может быть
С дурной натурою моею,
Да понимаешь, просто жить
И не умел и не умею.

Я знаю, многие в борьбе
Не сберегли себя страдальцы,
Но не позволили себе
На всё про всё смотреть сквозь пальцы.

Кому-то в том и благодать,
Но мне пример – иного рода:
За правду до конца стоять
Во имя русского народа.

И ты не смей меня учить
Борьбы и риска сторониться,
Я не умею просто жить
И не хочу тому учиться!


Провокация

О край мой древний! Церкви. Кресты.
А вкруг деревни – одни кусты.

Здесь раньше густо шумела рожь.
А ныне пусто, и сам я, как бомж.

Я под забором лежу хмельной,
А в небе ворон – как заводной.

Я завалился слегка поспать,
А он явился  –  и  ну, орать.

Кругами рыщет над головой,
Добычи ищет, а я живой.

Ах, будь неладен, всё «Карк!» да «Карк!»,
Жесток и жаден  жид-олигарх.

Вертляв, как Путин, нагл, как Чубайс,
Косит иудин змеиный глаз.

Коварно вздорен, не ворон – пес,
Как Шлосберг, чёрен и горбонос.

И как истошно орет  притом,
Что обозвал я его жидом.

Прошу: «Ах, милый, мать-перемать,
Не провоцируй. Не надо врать».

А он с надсадой взахлеб вопит,
Что я проклятый антисемит.

В горячке белой сорвусь на крик:
Плевать хотел я на твой ярлык!

Потомку русских простых крестьян,
Что мне до гнусных израильтян!

По мне: что эллин, что иудей,
Не будь лишь зверем среди людей.

А ты… Коль дьявол тебе отец,
Так Божьих правил не трожь, стервец!

Кыш! До греха-то не доводи.
Озлюсь, пархатый, добра не жди.

Жить невозможно от нищеты.
И так-то тошно, а тут ещё ты.

Уймись, не каркай! Заткнись, шпана!
Вот жахну палкой, и всё – хана!

И пусть с надсадой весь мир вопит,
Что я проклятый антисемит!»




Черносотенец

Не хотел о таком, а приходится:
Проча мне то тюрьму, то суму,
Обзывают меня черносотенцем,
А за что, хоть убей, не пойму.

Не каким-то там пламенным бахарем,
Что в витийстве упрям, как дебил,
Был отец мой потомственным пахарем,
Больше жизни Россию любил.

Да и сам я в Израиль не хаживал
Под символикой желтой звезды,
Чтоб раввинов закапывать заживо,
Как священников русских жиды.

В справедливость с младенчества веровал,
Жил по правде, как совесть велит,
За словечко «кацап» не расстреливал,
Как  жиды комиссары за  «жид».

Никогда чужаков не охаивал,
Не долдонил, что сам – полубог,
Краснокожих индейцев не спаивал,
И в Освенциме пленных не жёг.

А для лающих из подворотицы
С той поры, как стоит наша Русь,
Люди русские – все черносотенцы,
Так что я этим только горжусь.


Зарисовка с натуры

Подлую пряча изнанку,
Зная, что вдрызг не права,
Подлость играет в подлянку,
Подло тасуя слова.

Злобе не зная предела,
В страсти коварно грешить,
Подлость без подлого дела
Часа не может прожить.

И уж радёшеньки рада,
Чуть не с приплясом поёт,
Если хоть капельку яда
В чью-нибудь душу вольет.

С подлою смотрит отрадой,
Подлой победой гордясь,
И превращается в падаль,
В самую подлую мразь.


Бред от бессонницы

Боже мой, до чего же жесток, –
Ничего не бывает жесточе! –
Горьких дум бесконечный поток
В бесконечно бессонные ночи.

Совесть часто подобна грозе,
Что над грешной душой разразилась.
Вот и я уповаю, как все,
На Твою бесконечную милость.

Страх не в том, что мне кара грозит,
Что греховные помыслы хрупки,
Просто яростно мучает стыд
За бездарные в прошлом поступки.

Знаю, всем Ты прощаешь, любя,
Даже страшные их прегрешенья.
Да ведь стыдно мне и у Тебя
Умоляюще клянчить прощенья.

Всюду подлость, коварство и зло.
А уж слёз-то, а воплей, а стонов!
Боже, как же Тебе тяжело
Слушать исповеди миллионов.


За гордыню меня не кори, –
Ни конца ей, проклятой, ни краю.
Суть раскаянья – не повтори,
Да ведь я-то, подлец. Повторяю.

Ничего от Тебя не таю,
И плевать я хотел на блаженство,
Понимаю ничтожность свою,
Сознаю своё несовершенство.

 Где уж мне до эдемовых кущ,
Мне туда не дойти пешим ходом.
Но уж если Ты впрямь всемогущ,
Дай, чего изначально не додал.

Но такую вот милость свою
Ты не хочешь явить, иль не можешь.
Так зачем же Ты душу мою
Бесконечным отчаяньем гложешь?!



Не убий?!

Всему изначально живущему Слово
Творец ниспослал, всей душой возлюбя:
Живи – не убий никого другого
И не убий самого себя!

Суди самого себя строгого строже,
Души, Богом данной тебе, не губя,
Люби сам себя как творение Божье
И ближнего – как самого себя.

А я, свою бренную плоть ублажая
И душу молитвою не укрепя,
Как будто она не моя, а чужая,
Ни ближних не очень люблю, ни себя.

Грешу, отдаваясь во власть вожделений,
Грози не грози мне, карай не карай,
Земные утехи, увы, драгоценней,
Чем некий небесный, неведомый рай.

Божественной мыслью весь мир обнимаю
От россыпи звезд до цветов на лугу,
И всё вроде знаю, и всё понимаю,
И только себя вот понять не могу.

Моё ненасытное грешное тело
Злорадно насмешничает над умом.
И Бог, и дьявол остервенело
Сошлись в поединке во мне самом.

Казню себя в самом немыслимом смысле,
И не как Спасителю – как палачу,
Себя – Божью тварь! – одураченным числя,
От боли немыслимой криком кричу.

О Господи, даже в часы озарений,
Самый последний нуль из нулей,
Будь я хоть трижды, четырежды гений,
По сути ничтожен пред волей Твоей.

Ну, а поскольку и власть от Бога,
Даруется нашей земной судьбе,
Повиноваться обязан я строго
И власти, как Самому Тебе.

То есть до смертного в жизни момента
Должен я, не уклоняясь ни на пядь,
Приказ командира, Указ президента,
Как волю Божию исполнять.

А вдруг я, у ядерной кнопки стоящий,
Неважно, люблю ли кого, не люблю,
По воле бездарности власть предержащей
Бездумно Вселенную погублю?!

И если всё сущее в прах превратится,
И если земная ось затрещит,
Кому простится, кому не простится, –
Тому ли, кто ропщет, тому ль, кто молчит?!

Неужто не ясно, сколь несовместимы
Божественной воле покорность стихий
Содома пример и пример Хиросимы
С Божественной заповедью: «Не убий?!»

Так что же Ты Сам Себе противоречишь,
Убийством казня безнаказанно всех?
Иль счастлив, что ни перед кем не ответишь
За свой жесточайший Божественный грех?!

Уж не потому ль Ты жесток, что от века –
От сотворенья поныне и впредь –
Тобою же созданного человека
Теперь Самому Тебе не одолеть?!

Ну что Ты глядишь на меня с испугом?
Ишь, как скривило ехидством рот!
Ну, воссоздай, не рабом, а – другом.
Где там… Гордыня, видать, не дает!

У райских ворот

По смерти – к сроку ль, не к сроку –
Я оказался в раю.
Прибыл, представился Богу
И, как придурок, стою.

Вижу, со мною ко входу –
Скопище – Божьи рабы.
В жизни не видывал сроду
Я такой наглой толпы.

Разноголосица, давка,
Вопли у райских ворот.
Как у пивного прилавка
Раздухарился народ.

Кучами, видно, что спьяну,
Лезут, друг друга кляня.
Бог на меня и не глянул.
Где уж ему до меня!

Ну-ка, индивидуально
Каждого тут рассуди,
Если припёрлось нахально
До миллиона, поди.


Вон как базлает безбожно
Сброд молодых нахалят.
А у меня невозможно
Старые кости болят.

Немощный, жалкий, убогий,
Не претендую на честь.
После далекой дороги
Мне бы хоть где-то присесть.

Изнемогая от боли,
Кланяюсь в ноги Ему:
«Господи, будь Твоя воля,
Дай мне побыть одному!»




Смирение

Стращая адом, соблазняя раем,
Кнутом грозя и пряником маня,
Как будто я безмозгло невменяем,
Попы со мной воюют за меня.

Да я и сам о многом сожалею,
Во многом сам себе противен, но
Жить по-иному просто не умею,
Ну, хоть разбейся – Богом не дано.

Куда иду? Спешу – аж спотыкаюсь,
Грешу, да так, что век не быть в раю.
И вновь грешу, и каюсь, и смиряюсь,
И жизнь кляну ничтожную свою.

Ни от кого мне ничего не надо.
Не злюсь ни на друзей, ни на врагов.
И все-таки круги земного ада
Страшней подземных адовых кругов.

Уж лучше бы атака лобовая.
Уж лучше бы с разгона – на таран!
А я, на волю Божью уповая,
Смиряясь, башку понурил, как баран.

Душа скорбит, в отчаянье стеная,
И сам собой из сердца рвется крик:
«О Господи! Неужто жизнь земная –
Смирения безвыходный тупик?!»


Старый анекдот

Небывалого закала,
Как из серебра,
Высока гора стояла,
Высока гора.

Люди толком и не знали,
Из чего она:
Из гранита ли, из стали,
Иль из чугуна.
Но твердили даже дети
С самых юных лет,
Что прочней ее на свете
Не было и нет.

А меж тем козявки тише,
Ниже трын-травы
К той горе сползались мыши
В поисках жратвы.

Бедность, что ль, сюда их гнала,
Или алчный зуд:
Всё шуршат, шуршат, бывало,
Всё грызут, грызут.

«Х-хе, пархатая капелла!
Урки! Фраера!» – 
Свысока на них глядела
Высока гора.

Ну, а мыши, зубы щеря
Злей коварной тли,
Как на тайную вечерю
Всё ползли, ползли.

Пожалел бродяг к тому же
Добрый местный люд:
«Тоже ведь живые души.
Пусть себе живут!»

Но однажды – что такое? –
Гордая с утра,
В полдень вдруг сама собою
Рухнула гора.

Ахнул мир. Померкли дали.
Дрогнул небосвод.
Люди, дети пострадали.
Пострадал народ.

Как же так? Жила, блистала –
Не хухры-мухры! –
Вдруг – трах-бах!—
И враз не стало
Исполин-горы.

При такой-то грозной силе,
Что дивила всех,
Мыши, что ли, подточили?
Право, смех и грех.

Им, поди, досталось тоже?
Х-хе, плодя мышат,
О Всемилостивый Боже,
Слышите? Шуршат!

Щедро, значит, отплатили
Людям за добро –
В сотый раз своё явили
Подлое нутро!

Знаю, скажут в наше время:
«Старый анекдот!..»
Не с того ли то же племя –
Слышите? – грызет!





Фантасмагория

Ни кола, ни двора, ни колодца.
«Эй! – кричу. – Эй, хозяин, привет!»
А хозяин глядит и смеётся:
«В этом доме хозяина нет!»

Захожу. Ни дивана, ни кресел,
Лишь один у стола табурет.
А хозяин безудержно весел:
«Заходи! Здесь хозяина нет».

На столе – огурцы, бутерброды,
Да бутыли с наклейкою: «Яд»,
Да какие-то мордовороты
Вразнобой не по-русски галдят.

Даже в красном углу, где Божница,
Присобачен Иуды портрет.
А хозяин как будто гордится:
«Наплевать! – говорит. – Бога нет».

Боже мой, что же это такое?!
Помутился в глазах белый свет.
А хозяин поводит рукою:
«Пей, покамест хозяина нет!»

За околицей – сорные травы.
Там, где зрели хлеба, – пустыри.
На местах председателей – главы.
Главари, черт возьми, главари!

Их главком – недорезанный кочет –
Исхитрился, да шасть на кион.
А хозяин глядит и хохочет:
«С-сукин сын! – говорит. – Идиот!»

Было всё – и держава, и слава,
И земля изобильна была.
А теперь – лишь хмельная отрава
Да объедки с чужого стола…



Смута

Хотелось бы Россию воспевать,
Воздать ей по заслугам и уму,
Но, как ни жаль, похоже, что опять
Россия погружается во тьму.

Опять готов идти на брата брат.
Грядет черед ножам и грабежам.
И словно плеть, отборный русский мат
Всех без разбора хлещет по ушам.

Стоят без дела плуги и станки.
О, Боже мой, что стало на Руси!
С утра сивуху хлещут мужики,
Как говорится, только подноси.

Ополоумел православный люд.
Разрыт, разрушен вековой уют.
А бабы курят. Бабы тоже пьют –
В грехах от мужиков не отстают.

Отринута святая благодать.
Покинута детьми седая мать.
В России жены не хотят рожать.
Пришла пора России вымирать.

Всё тяжелее, всё мрачнее мгла.
И только там, где блещут купола,
Пытаются гудеть колокола,
Что Русь когда-то праведной была.

День ото дня угрюмей небосклон.
И душу рвет картавый крик ворон.
И явственно плывет со всех сторон
Не благовест, а похоронный звон.


Куда опять?..

По шеям их давно веревка плачет.
К ним копится народная гроза.
А вот живут, живут же, и не прячут
Бесстыжие  навыкате глаза.

В броню одеты их автомобили.
В бетон одеты их особняки.
Народ плюётся: «Их ещё не били,
А как дрожат от страха, индюки!»

Стеной охрана вызверилась грозно.
Сопит телохранителей толпа.
Но знают, знают: рано или поздно
Не уберечь от мстящей пули лба!

Как ни таись, не утаишься втуне ж.
Бог всюду шельму метит, ё-моё!
Начнёшь по имени перечислять и плюнешь:
Одно русскоязычное жульё!

О, ненависть в зрачках их алчно-тусклых!
От них по всей России беспредел.
Идет отстрел не столько «новых русских»,
Сколь всех нас, обездоленных, отстрел.

Чу!.. Выстрел!.. Выстрел!.. В луже крови тело.
В кровавых муках корчится страна.
Кошмар террора. А по сути дела –
Ползучая гражданская война.

И в том, семнадцатом, не так ли разве было?!
Террор Россию кровью всю залил.
Могила здесь – и там, и там могила.
Доныне страшных тех не счесть могил.

Социализм ли был несовершенен,
Иль впрямь жидомасонства торжество? –
Купался в море русской крови Ленин,
И Сталин дело продолжал его?

О, как они нас вдохновенно звали
Во имя счастья мировой братвы
В какие-то сияющие дали,
Где будет много зрелищ и жратвы!

А Троцкий?.. Свердлов?.. Сорендзон-Агранов?..
Да сплошь русскоязычные врали!
А мы-то, мы под дулом их наганов,
Впрямь, как бараны, к пропасти брели.

«Впе-ред!.. Ур-ря! Долой!.. На катстрофу!
Даёшь!.. До основанья, и – вперёд!..»
И, как Христа когда-то на Голгофу,
Нас влёк к могиле избранный народ.

Утопия прекрасней всех утопий.
Заманчивее – в мире не найти.
И ни крестов, ни склепов, ни надгробий
На праведном, казалось бы, пути.

А ныне что?.. О русские! О люди!
Или сошелся клином белый свет? –
Куда ни глянь – Иуда на Иуде,
Как будто русских нами править нет!

Куда опять бредём? К какому раю?
В какой теперь утопии в плену?..
О, как же безысходно я страдаю
И русскую доверчивость кляну!

Услышь мои молитвы…

Будь я всемогущ подобно Богу,
Каждому – как для сестры и брата –
Дал бы людям я всего помногу
Из того, что им для жизни надо.

Беспризорным детям и сиротам –
Любящих родителей заботу.
Старикам – в достатке жить с почетом.
Безработным – нужную работу.

Миру – мир, чтоб войн не знали в мире,
Президентам – совесть, ум и душу.
Тем, кто без жилья, – всем по квартире,
Незамужним женщинам – по мужу.

Русский дух по селам и столицам
Утвердил бы как закономерность,
Честь и целомудрие – девицам,
Юношам – в любви мужскую верность.

Стихотворцам – пламя вдохновенья,
Мудрецам – премудрости науки.
Подлецам – к самим себе презренье,
Извергам – раскаяния муки.

Невзирая, так сказать, на лица,
Как бы ни таились лицемеры,
Каждому – чего уж мелочиться! –
По заслугам – вплоть до высшей меры.

А для окаянного мессии
И всего им избранного сброда –
Страшный Суд от имени России
И во благо русского народа.

Слышу вдруг: «Видали демагога!
Ты о чем, чурбан, судачить взялся?
Возомнил себя правее Бога?!»
«Нет, – вздохну, – я просто размечтался».

Как узнать, как превозмочь тревогу,
Устоять в огне духовной битвы?..
Вот и маюсь, и взываю к Богу:
 «Господи! Услышь мои молитвы!..

Тупик
Нам судьбина жестокая выпала.
Заманили обманом в тюрьму,
Вместо Бога поставили идола
И велели молиться ему.

Был всеобщим восторг.
Миллионами
Ниц ложились:
«Пророк!..
Идеал!..»
О, народ! Перед кем ты поклонами
В исступлении лоб расшибал?!

Спохватились:
«Где правда?
Где истина?!»
Ошарашено мечется Русь.

Да и сам я в отчаянье истинно,
Как последний подлец, матерюсь.


Перевертыши

За тридцать сребреников, или
В душе ни чести, ни стыда,
Вчера в товарищах ходили,
Сегодня – надо ж! – господа.

Ух, как они нам пылко врали! –
Ур-ря! – вселяли оптимизм. –
Впер-ред! В сияющие дали!
Прямой дорогой – в коммунизм!

И вдруг… Уж так собой гордилось!
Так красовались – Боже мой! –
И вдруг – ну, блин! – с дороги сбились.
С идейной! С правильной! С прямой!

Ах, как взахлеб являли твердость,
Вопя, что нет для них преград,
А тут как в стену лбом уперлись
И – скопом, гамузом – назад.

Назад! Швыряя партбилеты,
Меняя звезды на кресты,
Назад!.. Да в те же кабинеты,
Да на командные посты.

Всё в те же кресла, в те же ложи,
Как на подбор, всё те же сплошь
Ей-ей, эсэсовские рожи
Капээсэсовских вельмож.

О  Господи, куда ж ты смотришь!
У всех кормушек и корыт –
Иуда! Каин! Перевертыш
На перевертыше сидит.

И нет предела их цинизму.
И в оптимизме – фанатизм:
«Ур-ря! Впе-ред! К капитализму!
Да здравствует капитализм!»

Позорным танковым погромом
Россию ввергли в кровь и блуд,
И Дом Советов Белым домом
В угоду США зовут.

У них сударки и кухарки,
Да иномарки в гаражах,
Да патриархи шлют подарки,
А олигархи – в сторожах.

При исполненьи полномочий
Они – элита. Клан господ.
А я… Кто я?.. Простой рабочий.
По мерке их – рабочий скот.

Не клан, а класс, точнее скажем.
Клан наших классных врагов.
И гнев клокочет в сердце нашем,
Как океан без берегов.

Заводы, банки, недра сперли,
Бандитской прыти не тая.
Теперь страшнее кости в горле
Им совесть чистая моя.

И смотрят тем же ясным взором,
Во лжи всё тот же артистизм,
И скрыт за каменным забором
Их персональный коммунизм.

Всё в их руках – чего ж бояться!
Но, при красивых словесах,
Смотрю – не радость от богатства,
А страх таится в их глазах.

По их морали – всё в продаже:
Всё – продадим! Всех – предадим!
А вот – дрожат, не веря даже
Телохранителям своим.

Ведь видят, видят, без сомненья,
Как это видит всякий вор,
И всенародное презренье,
И несмываемый позор.

А пуще всех иных паскуден
И омерзительнее всех
Их – перевертышей! – иудин
За тридцать сребреников – грех.


Жалобы старого пса

Побьют – стерплю:
Беззуба пасть.
Сижу, скулю.
Обидно – страсть!

Имел и я
Когда-то злость.
«Моя! –
Скажу, бывало, – кость».

И все замрут.
И ни гу-гу.
Боялись: лют! –
Заесть могу.

И вот до слез
Обидно мне:
Я – старый пес,
Я не в цене.

Там, за доской –
Дворы, дворы.
С тоской
Гляжу из конуры

И даже лапу
Подаю
Тому, кто сцапал
Кость мою.





Гон
Вперед, Россия!..
Д.Медведев.Из газет.

Нам выпала эпоха
Подлее всех эпох,
Где врет про пустобрёха
Такой же пустобрёх.

Ну, смех и грех! Умора!
Умора из умор:
Отъявленного вора
Обкрадывает вор.

Кто с плясом – одобрямсом,
Как пьянь навеселе,
Кто дискантом, кто басом
В столице и в селе.

И окаянным ором
Орёт базарный  хор,
Поскольку правит хором
Базарный горлодёр.

А радости! А визгу!
Ну, сволота! Ну, псы!
Вперед – к капитализму
На запах колбасы!

Там ароматный, стойкий
Прожиточный прокорм
Эпохи перестройки
И рыночных реформ.

Там горы золотые,
Там райский заосад.
Вперёд, вперёд, Россия!
Вперёд, а не назад!

И брешут пустобрёхи, –
Верь, верующий, верь! –
Что не было эпохи
Прекрасней, чем теперь.

И – надо ж! – каждый знает,
Где взвизгнуть, где сбрехнуть,
И каждый обещает
Покруче обмануть.

Как пылко, как продажно
Базарит этот сброд!
И как бездарно страшно
Безмолвствует народ…


Незнамо Поле

Бродя по лесу, на склоне лета
Сюда забрел я за голубикой,
И показалась мне местность эта
Печально тихой и полудикой.

Вот и взгрустнулось тут с непривычки.
Уж слишком пусто полей раздолье
Вокруг деревни, где на табличке
Названье, что ли, – Незнамо Поле?!

Есть поле Славы под Сталинградом.
Есть Бородинское. Есть Куликово.
А это – просто… А это – рядом.
Но слово! Слово!.. Какое слово!

Непостижимого непостижимей! –
Стою в раздумье,  природе внемля.
Подумать только, ведь это имя,
Как и деревня, живет издревле.

Не суесловя и не трезвоня,
Средь мирового шума и гама,
Она спокойно в Гдовском районе
Стоит незнамо с времен Адама.

Она, скромняга, не безымянна.
Простое имя ее прелестно.
А получается, как ни странно,
Что повсеместно она неизвестна.

Гляжу – над тыном деревья чахнут.
Тын покосился. А возле тына
Рябина в гроздьях румяных ягод.
Но как пустынна вокруг равнина!

Да и в деревне мало людишек.
Живут безмужние тут беззащитно
Старушки-вдовы. А ребятишек,
Как ни обидно, совсем не видно.

Ветшают избы. Гниют колодцы.
Век доживают в лесном закуте
Не колонисты, не инородцы,
А наши люди. Русские люди.

Гремят витии на всю планету,
Внимая жадно аплодисментам.
А до крестьянства и дела нету
Ни президентам, ни диссидентам…

В лесу – болото. К его границе
За голубикой ведет тропинка.
Бреду печально. А на реснице
Не то дождинка, не то слезинка.

За голубикой, за голубою –
От неизбывной душевной боли.
А губы шепчут сами собою:
«Незнамо Поле… Незнамо Поле!..»


Протест
 «Терпи! – твердят. – Смирись. Молись.
Смиренным, кротким будь».
А мне противна даже мысль
Башку пред кем-то гнуть.

Дерьмократическая мразь –
Рвачи и палачи –
Россию втаптывает в грязь,
А я – заткнись, молчи?!
Не смей власть предержащих клясть,
Сколь доля ни трудна?
«Ты – Божий раб, – твердят. – А власть
От Бога нам дана.

Ты, обличая дребедень
Кремлевского лжеца,
Как еретик, бросаешь тень
На самого Творца.

Ты обложился кучей книг,
Чтоб истину найти.
Ну, а чего, скажи, достиг
На праведном пути?

Гляди, подонок сыт и пьян,
И в банке сотни тыщ.
А ты гордыней обуян,
Не потому ль и нищ?

Смирись, уймись, умей молчать
И прекрати борьбу,
И да сниидет благодать
И на твою судьбу»,

О Господи, да в чем мой грех?
Выходит, в том, что зряч,
Что вслух могу сказать при всех,
Как зол и подл богач?

И вот опять не промолчу
И вот опять ропщу,
Что слепо верить не хочу,
Смиряться не хочу.

Да, признаю, я нищ и слаб,
Живя в жестокий век.
Но я отнюдь не Божий раб,
Не тварь, а – человек.


А если власть затем, чтоб красть
И только для того,
И если Бог за эту власть,
То я – не за Него!





РэФэ

Социализм. Коммунизм.
О проклятие! –
Кровь. Сатанизм-большевизм.
Жидократия.

Скинуло Бога
Скопище нечисти.
Нету пророка
В милом Отечестве.

С именем Ленина,
С именем Сталина
До обалдения
Русь оболванена.

Троцкий. Дзержинский,
Ягоды да Берии –
Клан сатанинский,
А мы им поверили.

Эх, простофили! –
Под дудочку их
Пели, рубили,
Губили своих.

Подлостью Ленина,
«Мудростью» Сталина
Сколько расстреляно,
Сколько удавлено!

Русские – красные,
Русские – белые.

Соколы ясные,
Что ж вы наделали?!

Русские рати…
Русское знамя…
Как не сказать:
Дураки-дураками!

Да ведь и ныне –
Что за напасть! –
Кому мы, разини,
Отдали власть?!

Злей, чем нацистская
Гитлеро-гвардия,
Про-Тель-Авивская
Лжедемократия.

Лжедемократы
Да лжелибералы –
Сплошь казнокрады,
Сплошь обдиралы.

Тупостью Ельцина,
Прыткостью Путина
Сколько наверчено,
Сколько накручено!

За горло схваченный
Заживо мрет
Одемокраченный
Русский народ.

В русской столице
Сворой картавой
Нечисть глумится
Над русской державой.

И не Россия, а – нате! –
РэФэ –
С прочерком в паспорте
В пятой графе.


Не было в мире
Наглей провокации:
Р-раз – и в России
Нет русской нации.


А руководство –
Бесстыжее в дым –
Жидомасонство
С гражданством двойным.

Видя, как злобствует
Алчная гнусь,
Мрачно безмолвствует
Матушка-Русь.

Жуткая копится
Боль под ребром.
Чем это кончится?
Ох, не добром!..

Стон русского поля

Оглашена предсмертным стоном
Погибель русского села.
И стонут, стонут страшным стоном
В моей душе колокола.

Грудь разрывается от боли,
И взор туманится тоской:
На необъятном русском поле
Бурьян венчается с лозой.

Здесь раньше рожь – стеной. А ныне,
Как поглядишь из-под руки,
На незасеянной равнине
Одни сплошные сорняки.

И ни лошадки, ни буренки,
Ни тракторишки, ни машин.
На сто избушек – три бабёнки
Да двое пьяненьких мужчин.

Хлебнут, утрут рукою губы.
Им хорошо навеселе.
Воистину – живые трупы,
Не нужные родной земле.

Весна… Такое время года,
Что в поле б все до одного.
А тут… Какая тут работа!
Да и зачем? И для кого?

Одна забота – только б выжить,
Да выпить бы… И все дела.
И слышу я… И страшно слышать.
И бью, и бью в колокола.


Не прощу!

Терплю за потерей потерю,
Но в храме не ставлю свечу.
Не то, чтобы в Бога не верю, –
Трезвонить о том не хочу.

Ведь вот же – спеша дивиденды
Урвать пожирнее, гляди,
И в храмах уже президенты,
Как в очередь в рай – впереди.

Вон Ельцин – Борисом Кровавым
В народе прозвали, и всё ж
С крестом под орлом под двуглавым.
С крестом. А за пазухой – нож.

И я, коммунист, не забуду, –
Да будет он проклят в веках! –
Его – коммуниста-Иуду,
С церковной свечою в руках.

И тут же толпой – ельцинисты,
Крестя большевистские лбы,
Вчера, как один, – коммунисты,
Сегодня – Господни  рабы.

Умильные, постные лица.
Посмотришь – сама благодать!
Но с ними не то, что молиться, –
Противно и рядом стоять.

Не деды ль их храмы взрывали,
В России верша произвол,
Попов, как Христа, распинали,
Поэтов сажали на кол.

А эти – что, праведней дедов?
Как будто бы им не сродни,
Как будто по Дому Советов
Стреляли совсем не они.

Да разве могу я им верить?
Иль вера – мне шоры для глаз?
Бесстыднее всех лицемерий
Свеча в их руках напоказ.

Я знаю, я чувствую сердцем:
И Богу, и нам они врут,
И быть не могу всепрощенцем
Для этих продажных паскуд.

Я – русский, и я им не ближний,
И ближним им быть не хочу,
И если простишь их, Всевышний,
То я и Тебе не прощу!

      Скажи, Россия!
Да, скифы мы…
                Александр Блок
Как скифы, дескать, храбро бились
И мы. Но после, верь не верь,
Как скифы, до того допились,
Что поголовно мрем теперь.

Злой рок над нами, что ль, витает,
Иль рус-Иван и впрямь дурак:
Уж пить  --  так пить! И пропивает
И ум, и душу – в пух и прах.

Так в чем же, в чем, скажи, Россия,
Твоя особенная стать?
Чтобы как варвары степные
От перепоя вымирать?

Иль в том, что пьяный князь Креститель
На пьянство Русь благословил? –
Недаром, дескать, Сам Спаситель
На свадьбе в Каннах всех споил.

Иль, может, в том, чтоб вырождаться
Времен преемственная  связь?
Чтоб как свинья в дерьме валяться,
Уткнувшись пьяной харей в грязь?

Не  стыдно ль при твоем пространстве,
При  гордом русском языке
Безмозглой дурою спиваться
В тысячелетнем бардаке?!



По пьяни…

В природе, в народе, в душе – неуют,
Угрюмые мысли мне спать не дают.

И денно и нощно вещает Москва,
Что ныне для счастья даны все права.

Послушаешь умного дядю в Кремле –
Не жизнь, а малина на русской земле.

А я, в телеящике видя /Москву,
Как в мёртвую одурь, впадаю в тоску.

Там алчный, ворья ненасытного сброд
За мать-демократию горло дерёт.

Чубайс там в почёте, и Греф, и Фрадков,
А мы для них – быдло, страна дураков.

Им – право на роскошь, на власть и на блуд,
А тут на работу нигде не берут.

И мой, с их подачи, бездарный типаж –
Дубина, скотина, лентяй и алкаш.

От жизни такой, что не хочется жить,
Я вправду повадился горькую пить.

Частенько в пивной до того досижу,
Что на четвереньках домой прихожу.

А дома… А дома с темна до темна
Кидается в патлы вцепиться жена.

И детки не лучше: «Какой ты отец!
Ты стыд, ты позор наш! Ты спился вконец!»

А что я скажу им?.. Не сам ли, дебил,
Я их на голодный паёк посадил?!

И всё из-за вас, демокрады-врали!
Вы ловко вкруг пальца меня обвели.

У вас и валюта, и Центризбирком,
А я с моей правдой – дурак-дураком.

Нет, я не грожу кулаками Кремлю.
Я только по пьяни зубами скриплю.

От ваших поистине царских щедрот,
Как мухи к химе, вымирает народ.

Неуж не понять вам, что у алкаша
Отнюдь не от водки страдает душа?

С чего я, как цуцик побитый, скулю?
Да я же люблю вас… Люблю вас… Люблю.

Наслушавшись ваших красивых речей,
Я пальцем не трогаю вас, сволочей.

Хотя за брехню да за алчную прыть
Давно уж пора бы вам морды набить.

За нашей великой державы раздел,
За танковый Дома Советов расстрел.

В гаранта реформ, в демократию-мать! –
Доколе вы будете в душу плевать?

Я помню… Всё помню… Имейте в виду:
Озлюсь – и на танки управу найду.


И не забудьте, поскольку люблю,
Как буен бывает мужик во хмелю!


А вдруг…

Под дудку захвативших власть господ
И пресса врет, и телевизор врет,
И пошляков эстрадных хоровод
На всю страну пошлятину несёт
Для видимости – будто бы народ
В России припеваючи живёт.

Весь мир язвит: «Москва Нью-Йорку льстит!»
Весь мир вопит: «В России – геноцид!»
А наш народ – доволен ли, сердит? –
Поди пойми – загадочно молчит.
Не потому ль власть предержащих гнид
Над ним – увы! – неправый суд вершит!

Смирился, что ль, коль под пятой господ
Погибельно безмолвствует народ?
Или не видит, как он страшно мрёт?!
Да всё он видит, всё он сознаёт,
И кА ему ни затыкают рот,
Он скажет всё. Грядет тому черёд.
…Вот в этом-то и ужас для господ!..

Народ – он ведь такой. Он прост на вид.
Он попусту не ноет, не галдит,
Он попросту с достоинством молчит.
Молчит, но на господ, как зверь, глядит.
А вдруг да разойдется, троглодит,
Да в морду врежет, паразит,
И – всё. И с плеч башка слетит!
Тогда не скажешь: «Ух, балда!»
Поосторожней, господа!



Точу топор

Благодарю столицу! –
Мудра качать права:
Газ русский – за границу,
Мне, русскому, – дрова.

Охота ль, неохота,
Работа – не игра
Тяжелого до пота
Трудяги – топора.

К чертям собачьим – куртку,
Ладонью – пот со лба,
И р-раз! – за чуркой чурку
С размаху – «на попа»!

Вдруг свыше – треволненье,
Ах! – ахнул мой топор:
Лес – не для населенья,
Лес – тоже за бугор!

А мне?.. А мне – отходы,
Хоть сдохни к декабрю…
«Спасибо за заботы!» –
Сквозь зубы говорю.

От туч, низко висящих,
Мрачнеет небосвод.
Хохочет телеящик,
А я – наоборот.

Не то чтоб притомился,
Не то чтоб нечем крыть,
Да вот – подзатупился
Топор – пора точить.

О времени гримасы!
Ну до каких же пор?!
…Госдума точит лясы,
А я точу топор.



Презрение

Я в президентский клан не вхож,
И в бизнесменский тоже.
Я в их мордастый ряд не гож
С моей голодной рожей.

Я алчностью не обуян.
Я не из царства блуда.
Я из рабочих и крестьян.
Я из простого люда.

Ни перед кем о землю лбом
Не бил и не желаю.
С трудом, но все ж своим горбом
Насущный добываю.

Не олигарх, не господин,
Не плут и не подонок,
Я истинный простолюдин
С рождения, с пеленок.

А ваша грабящая рать
И так круть-верть, и этак.
То за границу жен рожать,
То в обученье деток.

И всё наглей обман-дурман
Верховной шайки-лейки,
Чтоб даже нищий мой карман
Обчистить до копейки.

Я не юлю, я не хитрю.
Я человек из массы.
И я с презрением смотрю
На ваши выкрутасы.

И я скажу вам, не боясь
Навлечь головомойку:
«Так вас растак! И вашу власть,
И всех вас – на помойку.


На нары!

Нос курнос – сморчком,
Борода торчком,
Ни гроша притом за душой,
С посошком-дрючком
Шасть-пошасть бочком
По родной стране – как чужой.

Что при братии
Жидократии,
Тупо тупящий долу зрак,
Что при шатии
Демократии
Всё-то олух я, всё дурак.

Нынче путинский сброд
Нефтедоллары гребёт
Под иудины имена.
А вот русский народ
Миллионами мрёт.
Ни хрена себе времена!

Эй, правители,
Дрын мой видели?
Да видал я вас всех в гробу!
Трепещите ли,
Верещите ли,
А получите по горбу!

Ух, глазищи-то завидущие!
Ух, ручищи-то загребущие!
Так карманы-то и береги!
Проклятущие
Гады сущие,
Вы народу по гроб враги.

Грянь же в грозный час
Всенародный глас:
«За разграбленную страну
Не на Канары вас,
А на нары вас,
Да в Матросскую тишину!»

Русский вопрос

Слышится, пишется – экие шустрые! –
Некие, видите ль, новые русские.

Думаю, дай пригляжусь-ка построже я:
Что же, на старых на нас не похожие?

Может, не каждому взгляду заметные,
Силы в душе их таятся несметные.

Словом, обязан вглядеться поглубже я:
Новые – дай-то Бог! – видимо, лучшие.

Как у Гайдара, вдруг вижу невольно я
Физиомордии самодовольные.

Вижу – и даже не через очки –
Алчные, как у Чубайса, зрачки.

Вот а-ля Ельцин без просыпу пьёт.
Вот а-ля Жирик без продыху врёт.

А Новодворская? А Хакамада?
Да это ж клоаки змеиного яда!

Авель валюту лопатой гребёт.
Каин в открытую гробит народ.

Киллер – по-русски убийца, бандит,
Правит на русской земле геноцид.

Вот ангелочки-то! Вот херувимы!
А сколько спряталось за псевдонимы!

Зря, что ль, у плуга или у станка
Ни одного я не видел пока.

Брешут, бахвалясь делишками гнусными,
О превосходстве на старыми русскими.

А погляжу – ох, не ошибусь-ка я:
Боже мой правый, да что же в них русское?!

Тьфу-ты! – озлишься и плюнешь от горести:
Да ведь у вас же ни чести, ни совести!

И за какие ж такие грехи
Вы злейшие истинным русским враги?!

Эх, да на вас бы, на племя рвачёво,
Стеньку бы Разина да Пугачёва!

На подлецов, кем держава развалена,
Русского Ленина! Русского Сталина!

На Березовского да на Гусинского
Русскую руку чекиста Дзержинского!

Око за око! – закон при возмездии.
И ведь дождетесь, допляшетесь, бестии!

Зреет в народе законная месть.
И – поделом! По заслугам – и честь!

Стон а-ля Наполеон

Жизнь все труднее с каждым днем,
И беды сыплются дождём,
И мы иной уже не ждём,
Мы, как на бойню скот, бредём
Хвалёным рыночным путём
За нашим нынешним вождём.

Нас тьмы и тьмы. Нас – легион.
Но мы лишь рабски чтим закон.
А кто из ряда вышел вон,
Язвим: а-ля Наполеон!
Нам нынче власть не по душе,
Но мы, таясь подобно вше,
На грани нищенства уже
Ютимся с милой в шалаше.

По виду каждый дюж и раж,
Но этот – трус, а тот – алкаш,
И вот трясёмся, чтобы наш
Был не отобран хоть шалаш.
Нас душит нынешний режим,
Но мы сквитаться не спешим,
Мы, как овечки, перед ним
За шкуру личную дрожим.


Одни готовы встать в штыки
Пенсионеры-старики.
А мы… А мы – не дураки,
Нам подставляться не с руки.
И не война, и не потоп,
Но наша власть, что врёт взахлеб,
Нас, что ни год, без пули в лоб,
Считая, что народ – холоп,
По миллиону гонит в гроб.

И, как душа из тела вон,
Из горла горький рвется стон:
Ну где же, где же, где же он,
На тысячу, на миллион,
Хотя б один Наполеон?!


Ой, когда же, когда же?!.

Ну и жизнь пошла, елы-палы!
Как оглянешься – ох и ах! –
Ходят русские генералы
В инородческих холуях.

И у власти такие гордые
За карманы свои борцы
Алчнорылые, жирномордые,
Оголтелые подлецы.

И фамилии-то каковские!
Вот уж истинно к татю—тать.
Сплошь таковские не московские,
Что противно и вслух назвать.

От повального обнищания
Продаются им за гроши
Доведенные до отчаяния
Наши русские алкаши.

И какие плевки сверхискусные
Целят в душу нам чужаки!..
Ой, когда ж вы, когда же русские,
Вы очухаетесь, мужики?!


Предупреждение

Ну ладно бы – война, а то ведь
Пройдохи, сукины сыны
Всё растеряли – честь и совесть,
Всё разорили без войны.

Многострадальна, терпелива,
Умея горе пить до дна,
Который год на грани взрыва,
Скорбя, живёт моя страна.

Ни стона лишнего, ни звука.
Да, дескать, трудно, ну и что ж…
И лишь в глазах такая мука,
Что поглядишь – и обомрёшь.

Молчит. А нервы – на пределе.
О, пустобрёхи и вожди,
Не дай вам Бог и в самом деле
Её до взрыва довести!


Призыв судьбы

Злюсь на свою обыкновенность,
На робость в злобе и любви,
На нерешительность, на леность,
На все сомнения свои.

Я честно жил, а что я сделал?
Всё думал: вот потом, потом,
И вот гляжу – по сути дела
Не на щите, а под щитом.

Куда ни кинь – сплошь неполадки:
И в огороде трын-трава.
И дом в бездарном беспорядке,
И вся Россия чуть жива.

Ложь президентского престола
Страшнее Страшного Суда.

И вымирают наши сёла,
И наркоманят города.

Я рос и жил в стране Советов.
Была – и нет такой страны.
И ведь нельзя сказать, что в этом
Нет никакой моей вины.

В тщеславном собственном лукавстве
Себя рабом не назову,
А ведь по сути дела в рабстве
Под демократами живу.

И потому к судьбе взыскую:
Возьми за шиворот, судьба,
И дай затрещину такую,
Чтоб вразумить меня, раба.

Стону, кляну судьбу-судьбину,
И слышу:
«Брось, не ерунди.
Вставай, болван. Бери дубину
И сам себя освободи!»


Русским мужикам

Вот уж истинно – мужичий, –
Чти, да ноги уноси! –
Молодеческий обычай
Был когда-то на Руси.

Вроде драка – и не драка,
Мордобой – не мордобой,
Самый яростный, однако,
Групповой кулачный бой.

Нет, не мордой об коленку,
Для забавы, не со зла
Шла дубасить стенка – стенку,
Полсела – на полсела.

Наступали друг на друга
Безоглядно – грудь на грудь:
«Бей, Ванюха! Врежь, Петруха!
Не жалей меня ничуть!

Ну, со смаком – по сусалам,
От души, не напоказ!..»
И сильней, чем под кресалом,
Искры сыпались из глаз…

Нынче гвалт иной в России.
Вопль такой, что в теле дрожь.
Где свои, а где чужие
Без пол-литра не поймешь.

А дела-то, братцы, плохи:
Не в кабак, не под венец,
Русских стадом в суматохе
В пропасть гонят, как овец.

Протрезвись, мужичье племя!
Где твоя былая стать?
Водку жрать, увы, не время.
Надо стенкой насмерть встать!

Поелику простоваты, –
Ах ты, мать твою ети! –
Возмечтали дерьмократы
Нас под корень извести.

Им, что лгут в большом и малом,
Видя в нас рабов слепых,
Ну-ка, с маху – по сусалам!
Под микитки! И – под дых!

Ну-ка, врежем этим сукам,
Чтоб навеки эта гнусь
Заказала даже внукам:
«Не замай Святую Русь!»

Мы – русские

Мы люди великой страны,
Мы дети великой войны.
Мы русской закваской сильны.
Мы русскою волей вольны.

Мы русской стране рождены.
Мы русскому Богу верны.
Так что ж, согласиться должны,
Что нерусью побеждены?

Не наших ли дедов штыки
Прославили наши полки!
А мы-то, мы что ж, – слабаки?
Не русские, что ль, мужики?!

Мы русской державой горды.
Мы русскою славой тверды.
Но злее монгольской орды
Над нами глумятся шуты.

И если отпор не дадим,
И если мы не победим,
Мы дедов своих предадим,
И внуков своих предадим.

И если под грузом измен
Согнемся, не встанем с колен,
Грядет беспощадней, чем тлен,
Позорный пожизненный плен.

Встань, Россия!

Путь-дорожка длинная.
Лес. Река. Поля.
Древняя. Былинная.
Русская земля.

Ой, ты лада-ладушка
Ненаглядная,
Русь! Россия-матушка,
Родина моя!

Посвятив судьбу свою
Верности тебе,
Гордо думу думаю
О твоей судьбе.


Думаю о горе я,
Где не видно дна.
Вся твоя история –
За войной – война.

Силы шли неистовые
Мирового зла.
Всех повергла. Выстояла.
Всё превозмогла.

Погляжу окольно я, –
Ой, ты Русь моя!
Вольная. Раздольная.
Необъятная.

Слава наша русская
К звёздам вознеслась.
Что ж сегодня грустно ты
Пригорюнилась?

С силушкой кипучею
Где богатыри?
Враг страну могучую
Губит изнутри.

Где полки гусарские,
Сорви-головы?
Минины, Пожарские
Да Суворовы?!

Под ярмо кагальное
Ввергнут русский люд
Безнациональною
Шайкою иуд.

Будто и не люди мы,
Гробят нас, глумясь.
Долго ль ещё будем мы
Терпеть эту мразь?!

С горечью угрюмою
С болью о тебе
Горько думу думаю
О твоей судьбе.

Русской человечности
Гибелью грозят.
Врежь ты этой нечисти,
Дай пинка под зад!

Встань всей мощью, матушка,
Гнева не тая,
Лада моя, ладушка,
Родина моя.

Сталин нужен

          «Несмотря на самые наглые подтасовки,
             в телеголосовании «Имя – Россия» первое
 место занял Сталин».
Из газет.

Когда коммуно-демократы
Сшакалили переворот,
В восторге взвыли казнокрады
И обчубайсили народ.

Они из той троцкистской стаи
Гайдаро-ельцинских паскуд,
Над кем бы, будь у власти, Сталин
Свершил немедля Страшный Суд.

Однако Сталина не стало,
И даже статуи его
Давно низвергли с пьедестала,
Чтоб не пугали никого.

Но те, что всех подлее были,
Таили свой коварный план,
И обдурили, погубили
Страну рабочих и крестьян.

Теперь народ наш так придушен,
Что мрёт, как мухи в холода,
Вот и орет, что Сталин нужен
Ещё нужнее, чем тогда.

А если люди ждут такое,
Он не откажет, он придет,
И беспощадною рукою
Опять порядок наведет.


Одурь громких идей
       Красная баллада
С пионерских времён
Я по-детски влюблён
В поступь страстных колонн,
В яркость красных знамён.

Там был гордо приколот
Всех огней горячей
Герб, где серп и где молот,
И звезда в пять лучей.

Грело жаркой любовью
Пламя этих знамен,
Ибо праведной кровью
Бархат их обагрен.

В них и скорбь, и укор,
В них и стыд, и позор
И за красный террор,
И за белый террор.

Их давно уже нет,
Но не меркнет их цвет,
Наших бед и побед
Ослепительный свет.

Ослепительный свет…
   Удивительный свет…
      Восхитительный свет…
         Убедительный свет…
Их давно уже нет.
Ах, неужто их нет?!

*   *   *
В шепотке краснобаев
И в трибунных речах
Снова предан Чапаев
И расстрелян Колчак.
Лязг буденовских сабель,
Бронепоезда гром,
И Деникин, и Каппель,
И Шкуро за бугром.

И в штыки рать на рать, –
Образумь их, Господь! –
Не плясать-пировать,
А друг друга колоть.

За царя на престоле –
Старой веры полки,
А за землю, за волю –
Мужики-босяки.

Озорные, хмельные,
Под глазами круги,
Патриоты России,
А друг другу враги.

За утратой утрата –
Наплевать! До конца! –
Со штыком – брат на брата.
С топором – на отца.

На отца?.. На отца!
   На отца-гордеца…
      На отца-мудреца…
         На отца-храбреца…
У родного крыльца
На родного отца!
*   *   *
Жутко ссуплены брови, –
Не разгладишь рукой.
А кровищи-то, крови…
Русской крови – рекой.

Злобой к русским влекомы,
Русь влекли на разгром
Комиссары-наркомы
С русофобским нутром.

Обуял их настырный
Фанатизма угар
Размятежить всемирный
Революций пожар.

Их в России программа
Сатанинской была:
Сбить кресты с русских храмов,
Сбросить колокола.

И вершился идейно:
Кто не с нами – под нож! –
Шайкой Лейбы Бронштейна
Всероссийский правёж.

Одуряющим слогом
Правил дьявольский бал
Трижды проклятый Богом
«Интернационал».

Но, не вникнув по сути
В одурь громких идей,
Бились русские люди
Против русских людей.

И что там, и что здесь –
Злоба. Ненависть. Месть.
Неподкупная честь
И преступная спесь.

А чтоб против никто
Даже пикнуть не смел,
Ни за что ни про что
Без суда – на расстрел.

Но за что же? За что?!
   За шинель. За пальто…
      Да и за безпальто…
         Ах, да важно ль, за что…
Уж теперь-то про то
Не расскажет никто.

*   *   *
Братской распри стихию
Каждый гнул под своё.
И растлили Россию,
И распяли её.

Миллион… Миллион…
И ещё миллион…
Тот погиб. Тот казнен.
Царь с семьей истреблен.

Не стрелой басурманской,
Не в ордынском огне,
А на той – на Гражданской
Окаянной войне.

Глядь-поглядь, у народа
Ни двора, ни кола.
Поманила свобода,
Да в тупик завела.

Вместо царства свободы
Царство братской резни.
Беспощадные годы.
Кровожадные дни.

Генералы – в тоску,
Комиссары – в Москву.
Мужику-дураку
Гробовую доску.

Мужику—кулаку…
   Мужику – бедняку…
      Мужику – босяку…
         Мужику – русаку…
Гробовую доску,
Вековую тоску.
*   *   *
Шайка Лейбы в Кремле.
Честь и совесть – в тюрьме.
А Россия – во мгле.
А крестьянин – в ярме.

Интернационален –
«Всем!.. Всем!.. Всем!..» – свой призыв
Сбрендил Ленин. А Сталин
Только хмыкнул в усы.

Ибо видел он сон,
Что народ обречён
На страданья и стон
До скончанья времён.

О таинственный сон!..
   О убийственный сон!..
      То ли сталинский сон…
         То ли дьявольский сон…
Ах, будь проклятым он
До скончанья времён.

Семейный вопрос
Рассказ русского, женатого на еврейке

Лучшего из гоев – убей!
Талмуд
            Прямое убийство запрещено. За это
сажают в тюрьму. Но, если, например, вы
подсунули змею в комнату, где находится
этот гой…
      Григорий Климов. Божий народ.

Милка-дразнилка хохочет взахлеб:
«Я юдофилка, а ты – юдофоб».

Горе моё! Как дурак на ханжу,
Я на неё по-дурацки гляжу.

Злит. Обсудить подбивает всерьёз
Милый евреям еврейский вопрос.

Я отшутиться пытаюсь. Смеюсь.
Но слово за слово – и разозлюсь.

В мире ведь много народов и рас,
Да про евреев – особенный сказ.

То ли всех лучше он, то ли урод,
Якобы избранный Богом народ.

Хм, черт возьми, если избранный, то
Что ж, говорю, вас не любит никто?

Где бы найти ни пытались приют,
Всюду вас, избранных, избранно бьют.

Для христианства причина проста,
Дескать, за то, что распяли Христа.

Так ли, не так ли, допустим – за то.
Ну, а все прочие – те-то за что?

Что за напасть – жить да жить бы с добром,
Нет же, чуть что – и еврейский погром!

И повсеместно евреи вопят:
«Вечно еврей без вины виноват!

Будь ты в миру самых мудрых мудрей,
Будь на пиру самых добрых добрей,

Всюду схлопочет по шее еврей
Только за то за одно, что – еврей.

Как же не ныть нам и как не вопить,
Если нигде не хотят нас любить,

Если куда ни посмотришь навскид,
К антисемиту – антисемит.

Антисемит – это ж зверь. Юдофоб! –
То и гляди, гвозданёт тебе в лоб.

Вон – как Адольф, бесноватый прохвост,
Шесть миллионов – как кошке под хвост.

Не очевидно ль, сколь ясен и прост
Им учиненный для нас холокост?!

Но никому и поныне не мил
Любящий нас жидолюб – юдофил.

С Богом дарованной им высоты
Гои-акумы не люди – скоты.

Так что еврей, – утверждает Талмуд, –
Волен над ними вершить самосуд.

Гой и акум – это раб и плебей,
Лучшего гоя-акума – убей.

Чтоб не совался никто наперед! –
Рай на земле лишь евреям грядет.

Избранным Богом еврейский народ
Избранно к власти над миром придет!»

«Ой ли? – с усмешкой гляжу на жену, –
Может быть, миром закончим войну?»

Милка-дразнилка хохочет взахлёб:
«Ты и взаправду крутой юдофоб!

М-да, неспроста жидолюбы шипят:
«Национал-патриот! Русопят!»

Дай тебе волю – сотрешь меня в пыль,
Но не отпустишь меня в Израиль.

Словом, заткнись! Замолчи, идиот!
Ты же позоришь свой русский народ».

«Надо же!... Тьфу! Вот не знал до сих пор,
Что у дражайшей такой кругозор.

Только скажи мне, с чего тут позор?
Я ж по-семейному вел разговор.

А затевал-то кто? Кто затевал?
Что ж ты теперь закатила скандал?!

Что я – избил? Нагрубил? Оскорбил?
Нет, я тобой, как с собой, говорил,

Что же ты рвешься, детей моих мать,
За откровенность мне рот затыкать?!

Я-т-тебе счас покажу: «Юдофоб!»,
Я-те вкачу по-семейному в лоб!..

У-у, завизжала… Потянешь, небось,
В суд за межнациональную рознь.

Ладно, не дергайся, сам виноват
В том, что на Саре безмозглой женат.

Надо ж в родном своем русском краю
Втюриться было в такую змею!

Дуй в свой Израиль. Расторгнем без драк
Так называемый смешанный брак».

Вот до какого курьёза дорос
Русско-еврейский семейный вопрос.

И Солженицын плюётся вослед:
«Двести лет вместе», а радости нет!

Психическая атака
                Фамилия «чапаевской» пулеметчицы
                Стольц
                Из газет.

В ряду бесконечных житейских невзгод
За давностью лет не истаяв,
Впечатался в память мою эпизод
Из кинофильма «Чапаев».

Нервишечки школьные скручены в жгут,
Мы – зрительный зал – пионеры,
А на экране в атаку идут
Каппелевцы. Офицеры.

Погоны. Кокарды. Сиянье наград.
Ремни. Портупеи. Мундиры.
Глядишь – залюбуешься. Сказка. Парад.
И впереди – командиры…

Притихла в молчанье восторженном степь,
Дивясь тому великолепью,
Как гордо шла белогвардейская цепь
В бой с красноармейскою цепью.

О, страшная поступь предсмертных минут!
О, русского воинства ярость!
Ведь знают же, знают, что на смерть идут,
А вот ведь идут не сгибаясь.

Минута. Другая… Да так же нельзя!
В атаку – да сомкнутым строем?!
Казалось, и зал онемевший, и я,
Вот-вот в обалдении взвоем.

Бравировал полк офицерский, форсил.
Но шли так бесстрашно, однако,
Что сам уже вид их гипнозом разил.
Психическая атака!..

Вдруг в белой косыночке, брови вразлёт,
Красотка-кокотка, поганка,
Сощурясь, в упор навела пулемёт
С тех пор легендарная Анка.

А рядом с ней – Петька. Красавец. Герой.
Прославленный ординарец.
И пал, и полег, как подрубленный, строй,
Где тоже к красавцу красавец.

И помню ещё чей-то шёпот впридых:
«О Господи! Боже ж мой, Боже!
Да что же ты делаешь, стерва? Своих?
Они же ведь русские тоже!»

Давно ль это было?.. Давненько. Давно.
Жалел я их, гибнущих, что ли?
Молчал. Утешал себя: «Это ж кино»,
А сердце сжималось от боли.

О, гордые парни, презревшие смерть!
Да можно ль таких ненавидеть?!
Уж лучше бы мне этот фильм не смотреть…
Уж лучше б их гибель не видеть…

И вот, вспоминая, тоскую. Скорблю.
Из героинь героиня!
А я не любил её и не люблю
И в тот момент, и поныне.

Ах, память, на раны душевные соль,
Жестоких раздумий докука,
Какая же ты нестерпимая  боль
И невыразимая мука!


И, может, не нужен бы был этот стих
О тех миллионных расстрелах,
Но сколько же их и сегодня таких
В России – и красных, и белых…

В конце концов
С тех пор как я произошел,
Был путь мой долог и тяжел.
Ну, а зачем я в мир пришел?
И что искал? И что нашел?

Иной раз смотришь – Боже, сплошь,
Ни честь, ни стыд не ставя в грош,
Сегодняшняя молодежь
Так и клюёт на лесть и ложь.

Нет, не льстецам и не лжецам,
Я дедам верил и отцам.
Героям верил, храбрецам.
Особой верой – мудрецам.

Из темноты, из нищеты,
Из простофильской суеты
К стезе добра и красоты
Влекли меня мои мечты.

Травила лесть моё нутро,
Ложь норовила бить в ребро,
Но сколь коварство ни хитро,
Я верил в правду и добро.

От нескончаемых обид
Душа отчаянно болит,
Но как бы ни был крепко бит,
Я верил: правда победит!

Неистребимы ложь и лесть,
И поражений мне не счесть,

Но как ни кровожадна месть,
Непобедимы ум и честь.

И чем страшнее нищета,
И чем мрачнее темнота,
Тем ярче нам сияет та
Добра и правды высота.

Немало в мире подлецов,
И жалких трусов, и лжецов,
Но победят в конце концов
Заветы дедов и отцов!

          Эксперимент

Охти, судьба моя!
Верность Отчизне –
Верная самая
Линия жизни.

Долг патриота,
Честь  патриота –
Все для народа
Во имя народа.

-- Строй и борись!  --
Коммунисты вещали,
Райскую жизнь –
Коммунизм обещали.

Я им, дурак,
Безоглядно поверил,
Каждый свой шаг
Ихней мерою мерил.

От романтизма –
До фанатизма,
От героизм  -- 
До коммунизма,

Гордо, по-русски,
От края до края
Все перегрузки
Превозмогая.

К правде стремился
Избранным курсом,
Пылко гордился
Советским Союзом.


Жил без сомнений,
Что Ленин был гений,
И Сталин был гений
Для всех поколений.

И вдруг утопический
Рухнул в момент
Коммунистический
Эксперимент.

От утопизма
Миру в пример
Ни коммунизма,
Ни СССР.

Гордо трудился
Пролетариат,
Да выдохся, спился,
Пропал, говорят.

И ни крестьян,
Ни рабочего класса,
Быдло да пьянь,
Не народ – биомасса.

Грянь мордобой,
Так любой идиот
Ее за собой
На убой поведет,

А если вдруг тот
Идиот гениален,
Горько вздохнет
Трижды проклятый Сталин.


Величие

Был он вправду выкован из стали.
Мня творцами сущего всего,
Даже боги в страхе трепетали
Пред одним лишь именем его.

Прозорлив. По-царски скуп на ласку,
Мог в сердцах стереть полмира в пыль.
Но любую превосходит сказку
Созданная им земная быль.

Грянул бой – позвал страну в колонны,
Каждого – как сына своего.
И с восторгом гибли миллионы,
Умирая с именем его.

Поединка мир не знал суровей.
Напитав бездонно глубину,
В пол-Европы море русской крови
До Берлина вздыбило волну.

Кровь за кровь! С утратами, с боями –
К жизни! К правде! К свету из тюрьмы! –
В пол-Европы русскими костями
Путь к Победе выстелили мы.

Те, что в страхе корчились, немея
Даже скопом против одного,
Из змеиных нор ползут пигмеи
Оболгать величие его.

Но на том, политом кровью поле,
Где пылали даль, и глубь, и высь,
Победила сталинская воля,
Победила сталинская мысль.

Веря, как не верят даже Богу,
С ним, презрев врага звериный визг,
Вечных войн тевтонскую берлогу
Разнесли мы, раздолбали вдрызг.

И в честь тех, кто отстоял свободу,
Сталин первым поднял свой бокал
И спасибо русскому народу
За победу первому сказал.

«Ибо русский, – выдохнул с волненьем, –
И в былом, и на века вперед,
И умом, и духом, и терпеньем
Самый выдающийся народ!»


Русскими скрепляя братства узы,
Не боялся Сталин никого.
Трепещите, подлецы и трусы,
Перед страшным именем его!

Приглашение к разговору

Простые по сути,
Земные по сути,
Мы – мирные люди.
Мы – добрые люди.

С соседями дружим
И к дружбе стремимся.
Отечеству служим,
Которым гордимся.

Огнем нас пытали
И стлью пытали.
А мы – не из стали.
Но мы устояли.

Непросто мы жили,
Но подвиг вершили
Во имя России,
Во славу России.

У мира на службе,
Гордясь нашим краем,
Мы к миру и дружбе
Людей призываем.

Не надо орудий
И ядерной жути.
Поскольку вы люди,
Живите как люди.

Мы – вас уважаем.
Вы – нас уважайте.
Гордясь вашим краем,
С огнём не играйте.

А грянут орудья –
Уж не обессудьте:
Мы – гордые люди.
Мы – русские люди.

Давайте по сути
Беседовать будем,
И если вы люди,
Живите как люди.

Верю!

Ворьё с акцентом Тель-Авива
Моим же русским языком
За то, что русский я, глумливо
Зовёт Иваном-дураком.

Как вороньё, галдит картавя,
А я, поскольку не картав,
В моей же собственной державе
Лишён своих гражданских прав.

Они при власти, значит – в силе.
Национальности – и то,
Забыв меня спросить, лишили,
Как будто я теперь – никто.

Был русским – ныне россиянин
Под россиянами в Кремле.
А коль не русский – не хозяин
На русской исстари земле.

Ну, докатился, простофиля! –
В твоем же собственном дому
Тебя пока не истребили,
Но дело движется к тому.

Небось надеешься: не звери ж,
Открытый видя геноцид.
Небось в авось свой русский веришь,
Авось небось да подфартит?!


Что есть, то есть. Терплю потерю.
И власть уже в чужих руках,
А я всё верю, верю, верю,
И снова числюсь в дураках.

Но верил я и верю здраво
И свято буду верить впредь
В мое наследственное право
Своей державою владеть.

Живу, как в облаках витая:
Доверчивость и простота –
Моя извечная, святая
Национальная черта.

Я от нее не отрекаюсь.
Пусть был и снова буду бит,
Не воровство, не зло, не зависть,
А вера в правду победит.

А вы?.. А вас, ворьё, не били?
Скажу, о правде говоря:
Не слишком рано ль вы забыли
Кровавый опыт Октября?!

Нет, сколько б ложь не ликовала,
Но рано ль, поздно ли, народ
С лица земли власть капитала,
Как и в семнадцатом, сметёт!

Русская пляска

Рано ли, не рано ли
Три баяна грянули.

То нежными, то гордыми
Утешили аккордами.

А парни – не артисты ли?! –
Азартно им подсвистнули.

Прикинули: не дробно ли?
И гикнули. И топнули.

Ах, пляска! Не искусство ли?
Аж половицы хрустнули!

Девчонки, глядя издали,
В кулак смущенно прыскали.

Потом за нами, бравыми, –
Лебедушками, павами.

И ну форсить обновками.
И ну дробить подковками.

Все ухари, все хахали
Лишь ухали да ахали.

А зрители – не чудо ли! –
Дивились русской удали.

У всех – вокруг и около –
В восторге сердце ёкало.

Зависть

Я на чужой карман не зарюсь,
Не притворяюсь ни на грамм.
Меня тошнит от слова «зависть»
В значении – к большим деньгам.

Нет, не совру, что бескорыстник,
Что стрункою горжусь такой.
Я, признаюсь, в душе – завистник.
Завистник. Да ещё какой!

Но зависть у меня иная, –
Не к тем, кто сладко пьёт и жрёт,
Не к тем, кто, нищих обирая,
Лопатой золото гребёт.

Завидую безумно смелым,
Кто, даром свыше осенён,
Так увлечён любимым делом,
Что забывает обо всём.


На последнем рубеже

Мы за русскую правду свою
До последнего дрались патрона.
Смертью храбрых в неравном бою
Вся в повал полегла оборона.

И картавит какой-то кретин,
Оскверняя эфир ульти-матом:
«Р-русь, сдавайсь! Ты остался один
Против НАТО с пустым автоматом!»

Евро-доллары… Атом… Броня…
Как татаро-монгольские орды,
Всё наглей окружают меня
Эти жидо-масонские морды.

На последнем стою рубеже,
Что не снился ни немцу, ни шведу.
И хазарский подонок уже
Надо мной предвкушает победу.

Ну, а я?.. О, погибельный час!
В кулаке аж до судорог сжата –
Распоследний мой  боезапас! –
Стратегической смерти граната.

Ну, подлюги!.. Как Русь татарву…
Только суньтесь попробуйте, гады,
Я вас вместе с собою взорву.
И не ждите пощады!


Русская идея
               Трагический дифирамб
Надо уничтожить прежде всего русский народ.
Не советский, а именно – русский.
Збигнев Бжезинский
Не в силе Бог, а в правде.
Александр Невский

1
Сподобившись мышке-норушке,
Живу – то ли жив, то ли нет? –

В бревенчатой русской избушке
Едва ль не с языческих лет.

Для многих загадочно странен,
Живу, где родился и рос,
Как давний мой предок – древлянин,
Потомственный великоросс.

О время! С тобой не поспоришь,
Мой домик невзрачен на вид.
Во всём его облике горечь
От тысячелетних обид.

Печалилась мама: «Сама-то…
Сама-то я еле жива,
А тут вот и хата горбата.
Построим ли новую? А?..»

Ах, мама! Вся жизнь – передряги.
С войны не вернулся отец.
А нас у неё, бедолаги,
Гурьба – к сорванцу сорванец.

Я – старший меж них той порою –
В отцовском форсил картузе:
«А что? Подрасту – и построю
Такую, что ахнете все!»

«Нет, сын, одному не под силу, –
Она построжала: – Не лги.
По мне – так уж лучше в могилу,
Чем лезть богатеям в долги!

Хоть пятки лижи, хоть завидуй,
Хоть бейся, как рыба о лёд,
Известно: голодного сытый
Во веки веков не поймёт.

Богатство страшней, чем короста,
О жизни по-русски суди:
Неважно, какого ты роста,
Важнее – что слева в груди…»


«Да ладно, – я морщился, – знаю,
Что все богатеи – жульё…»
Но годы спустя, вспоминаю
Всё чаще советы её.

Мы в детстве задиристо верим,
Что в старом подворье своём
С годами и сказочный терем,
И царский дворец возведём.

Но вот, отродясь не бездельник,
За труд до преклонных седин
Ни новой избушки, ни денег.
И я ведь такой не один.

Нет, нет, моя хата не с краю.
Считай, полдеревни – родня.
Я всех поимённо здесь знаю,
Как знают они и меня.

Я знаю, не все меня любят,
А кое-кто крепко сердит.
Повздоришь – убей – не уступят,
Как мусульманину – жид.

Так что же мне – слать им проклятья?
Наверно, и сам виноват,
Когда даже младшие братья
Кричат, что для них я не брат.

Забыв наши братские цели
И даже о крови родной,
Подчеркнуто не захотели
Ютиться под крышей одной.

С издёвкой отборнейшим стёбом
Шпыняют: «Гы-гы, москали!» --
Избушку зовут небоскрёбом,
Как будто не в ней возросли.

Случалось, отвешивал малым
За шалость, как старший, шлепка.
Но хворым, не я ль отдавал им
Последний стакан молока?!

Да что там! Теперь, значит, квиты.
Молчу не без горечи я.
Да шут с ним. Да были бы сыты.
Да ладно. Да Бог им судья…

Обиженным, трижды распятым,
Пред Богом удел мой таков:
Я есмь и останусь им братом
И днесь, и во веки веков.

И с тою же нотою грустной
Напомню и то под конец.
Что старший в семье нашей русской
Для младших – второй их отец.

2
Все тати, что на пьедестале,
Суля мне то пряник, то кнут,
И гнули меня, и ломали,
И вновь в три погибели гнут.

Теперь сосчитаешь едва ли
То царских, то барских угроз:
То по хуторам расселяли,
То силой сгоняли в колхоз.

То барщина, то продотряды
Нагрянут и хлеб отберут.
А ты хоть подохни с досады:
Всю жизнь то ярмо, то хомут.

По явно нерусскому вкусу
В заботах о смене эпох
То сеять велят кукурузу,
То попросту чертополох.

Поди разбери их затеи:
Для нас, как для смердов тупых,
Такие рождают идеи,
Что сами балдеют от них.

Вослед за жидом Губельманом,
Иуды верша торжество,
Пытаются сделать Иваном,
С Россией забывшим родство.

Отнюдь не России радея,
Пинают нас, будто котят.
И только о русской идее
И слушать – увы! – не хотят.

А я… Под гипнозом я, что ли?
По пьяни пуская слезу,
Горланю: «О Русское поле!» –
А хлеб из-за моря везу.

Ни чёрту не верил, ни Богу.
Твердил себе: «Сам будь неплох!»
И вот удивляюсь, ей-богу,
Как сам до сих пор не подох?!

Ну что ж, поделом остолопу!
Кому я поверил? Врагу!
Бывало, кормил всю Европу,
Теперь вот – себя не могу.

О полюшко русское, поле,
Откуда ж коварней змеи
Злосчастное горюшко-горе
Вползло на просторы твои?!

Какая здесь рожь колосилась!
А ныне – стена ковыля.
За что же ты к Богу в немилость
Попала, родная земля?!

Какие здесь песни звенели!
Как радость была мне близка!
А ныне – ни песен, ни цели,
И хлебного – ни колоска!

Скажу без утайки, не споря,
Всё было – и беды знавал,
Но пашню от моря до моря
Отборным зерном засевал.


Имея такую огромность,
По-русски отчаянно смел,
Имел я и русскую скромность,
И русскую гордость имел.

Назло иноверцам брехливым
По-русски на беды чихал,
Зажиточным был и счастливым,
И – на тебе! – вдрызг обнищал.

Топлю, как и встарь, вечерами
Зевластую русскую печь.
Смакую в беседе с друзьями
Горластую русскую речь.

С досадой кляну вороватый,
До власти дорвавшийся сброд.
Весной для прокорма лопатой
Копаю родной огород.

Да прок от лопаты велик ли! –
Нужда прижимает к ногтю.
В колхозах к комбайнам привыкли.
А где они нынче? Тю-тю…

Старею. Негромок мой голос.
И вот, золотишком звеня,
Какой-то там дядюшка Сорос
Блажит, что жалеет меня.

Кошусь на елей иноверца.
Таких отродясь не видал,
Что нищим от чистого сердца
Суют задарма капитал.

Вон – Ротшильды. Знаю семейку
И цену их подлых причуд:
Елейно отвалят копейку,
А после – три шкуры сдерут.

Отнюдь не изысканным слогом,
С издевкой и сам над собой,
Как прадед с языческим богом,
Бранюсь с безответной судьбой.

Что, в самом-то деле, мне надо?
Работа. Да хлеб на столе.
Да чуть попросторнее хата
Для внуков. Да – мир на земле.

Но – с Думой частенько в разладе,
Совет Федерации крут:
Возьмут да заморскому дяде
И пашню мою продадут.

Землица, родная землица,
Ты слышишь, как стонет народ?
Неужто опять повторится
Проклятый семнадцатый год?!

3
Гляжу – за бугром-океаном,
Где властвуют доллар и блуд,
Меня то Иваном-болваном,
То лодырем русским зовут.

Зовут, проверяя, не слаб ли?
Не прячу ль за пазухой нож?
Зовут, понимая: ни капли
Ни в чём я на них не похож.

Открытую настежь и в стужу,
Поскольку для них я чужой,
Зовут мою русскую душу
Загадочной русской душой.

А в чём она, эта загадка?
Не в том ли, что им не под стать?
Что их воровского порядка
У нас не даю навязать?

С чего бы так яростно шкодят?
Да, видно, Иван не дурак:
Всем миром, кажись, верховодят,
А вот над Иваном – никак.

Что мне их валютная взятка
Из самой богатой мошны
И доллара мёртвая хватка –
Гляди-ка ты! – просто смешны.

И наш телевизор в ударе.
Ей-ей, что ни диктор – бандит:
Такие поганые хари,
Что плюнешь – слюна зашипит.

Зовут меня то шовинистом,
То злобно шельмуют: дебил!
Теперь вот – коммуно-фашистом,
За то, что фашизм разгромил.

Бациллой антисемитизма,
Заразой зовут из зараз,
За то, что я от гитлеризма
Их племя еврейское спас.

За то, что я их презираю,
Что вижу их подлость насквозь,
Припишут, что я разжигаю
Межнациональную рознь.

Но – Боже мой праведный, где я?
Погрязшего в мерзких грехах,
Ей-ей: что ни шаг, иудея
Я вижу в российских верхах.

И как бы ни хрюкал по-свински,
И как бы кто льстиво ни лгал,
Бжезинский, Гусинский, Яблинский –
Один антирусский кагал.

Известно мне, как они ладят,
Что свой, что чужой уркаган,
Одною рукою погладят,
Другою – залезут в карман.

Стыдить их? Куда – грамотеи!
Для них же страшнее ножа
И русская наша идея,
И русская наша душа.


Но как бы там ни затыкали
Оболганной истине рот,
И как бы меня ни пугали,
Нельзя запугать весь народ.

Живу – ни припасов в амбарах,
Ни сейфа с несметной казной,
Ни пышных хором на Канарах,
Ни родины нет запасной.

Но я – моя хата не с краю! –
Покамест на что-то гожусь,
Я в прятки с судьбой не играю
И русской судьбы не стыжусь.

Меж Западом и меж Востоком
Молва не случайна вовек,
Что я в этом мире жестоком
Добрейшей души человек.

А если и есть в ней загадка,
То что тут особо гадать:
Я всё – даже жизнь без остатка! –
Не дрогну за правду отдать.

Гляжу – записной идеолог
Картавит, коварство тая:
«Путь к правде предельно недолог:
У каждого – правда своя».

Откуда она – эта нежить?
Где взяли такого ханжу?
Умеет же на уши вешать
Доверчивым людям лапшу!

Ну – умник! Ну – комик! Умора! –
Чего там о правде тужить,
Верь: лучшая правда – у вора,
И шпарь припеваючи жить!

А хочешь – по правде бандита
Живи не тужи, обалдуй.
Где деньги, там всё шито-крыто.
А совесть… На совесть – наплюй!

Вот так вот во славу наживы
Гремит несусветная ложь.
Выходит, что ты тем правдивей,
Чем долларов больше гребешь.

И так как не может обманом
Добыть себе лишний пятак,
Глумятся над бедным Иваном:
«Лопух! Простофиля! Дурак!»

Очнись! Ты живешь по старинке,
А тут – ого-го благодать! –
На демократическом рынке
Всё можно – и душу продать.

Страшней, чем война и разруха,
Кошмарней, чем атомный гром,
Идет против русского духа
Информационный погром.

Пируют творцы чистогана
Во всю окаянную прыть,
И только Ивана-болвана! –
Никак им к себе не склонить.

Угробить? Что ж, скажем – погубишь.
Нетрудно: наивен. Открыт.
Но правду – не скроешь, не купишь.
А правда – учти! – не простит!

Двух истин в одной не бывает.
Как жизнь, что мне Богом дана,
Как солнце, что в небе сияет,
Как Родина, правда – одна!

И в том-то как раз и бессилье
Продажных моральных калек,
Что я в изолгавшемся мире
Честнейшей души человек.

Оболганный, нынче в беде я.
Информационной войной
И русская наша идея
Оболгана вместе со мной.

Ворюги коварней Батыя
Безумствуют: «Амба! Капут! –
Теперь не воскреснет Россия!» –
И в гроб нас живыми кладут.

Орда мирового кагала,
Пытаясь Россию подмять,
И гнула её, и ломала,
И вот навалилась опять.

Деньгой от Москвы до окраин
Меж русскими сеет раздор,
Чтоб русский подкупленный Каин
На русского поднял топор.

Как Цезарь когда-то: – И ты, Брут! –
Смотрю на домашних иуд.
В надежде, что старые вымрут,
И новые русские тут.

Таких, как ни горько, немало
И честь потерявших, и стыд.
Но Русь изначально стояла
И ныне на правде стоит.

А я – моя хата не с краю! –
Я – русский, и в русском строю
Всей жизнью своей присягаю
Не дрогнуть и в этом бою.

И как там беда ни ломает,
Живу, подтверждая молву,
Что правда всегда побеждает.
И я ради правды живу.

И вы меня хоть обезглавьте,
Един нашей жизни итог:
Не в деньгах,
Не в силе,
А – в правде
И радость,
И счастье,
И – Бог!

На том и стоят, не скудея,
Любые преграды круша,
И русская наша идея,
И русская наша душа.

Не нам, уподобясь Иуде,
Гоняться за длинным рублём.
Мы, честные русские люди,
Не сладко, но честно живём.

Не клоним пред недругом выю,
Бесстрашно стоим на своём,
И матушкой нашу Россию,
И матушкой правду зовём!

Добро и зло

Порою с горя грусть-тоска накатит,
Хоть волком вой, хоть в омут головой.
Да сколько ль ж, чёрт возьми, да, может, хватит
Стране терпеть издёвки над собой!

Кагал под стать Иуде и Батыю, –
Интернациональное ворьё,
Власть захватив, ограбило Россию
И тешится над русскостью её.

Власть предержащей неруси коварство
Под шум преступных рыночных затей
Измором подло гробит государство
И в вымиранье ввергнутых людей.

Задаром, что ль, оно гонимо всеми
За злую цепь кровавых передряг
Всемирной власти алчущее племя
Кочующих беспаспортных бродяг.

Они жируют, русских презирая.
Они влекут нас в гибельную мглу.
И кажется, что ни конца, ни края
В России разыгравшемуся злу.

Им ненавистна русская оседлость,
На них Христа растерзанного кровь.
А русскость – это доброта и щедрость,
А русскость – это правда и любовь.

И пусть сегодня наша жизнь ужасна
Вплоть до того, что оторопь берёт,
Не может быть, чтобы страдал напрасно
В любовь и правду верящий народ.

Жестока власть коварного кагала,
Но сколько б там Иудам ни везло,
Не даст добро, чтоб восторжествовало
К господству в мире рвущееся зло.

           Трали-вали
                Учиться, учиться и учиться…
                Ленин
Когда губил свинцовый дождь
В России города и села,
Призвал учиться юных вождь
На третьем съезде Комсомола.

Как распрекрасно он вещал,
До визга поднимая ноту,
Как громогласно обещал
И мир, и счастье, и свободу.

Он троекратно повторил,
Учиться, - подчеркнул, -учиться,
Учиться, не жалея сил,
Ну и, конечно же, трудиться.

И что ни слово, --  оптимизм
До фанатизма в утопизме:
Мол, вам и строить коммунизм,
Мол, вам и жить при коммунизме!

От жарких ленинских речей
У миллионов уши вяли,
Но миллионы трепачей
Их попугайски повторяли.

Указан, дескать, верный путь
Прямой дорогой к изобилью.
Поверьте  нам: еще чуть-чуть –
И сказка станет в жизни былью.

Увы, верны ли, не верны,
Под вот такие трали-вали
Перестреляли полстраны,
А полстраны в тюрьму загнали.

А те, кто вел народ, веля
Идти вослед толпой покорной,
Опять сегодня у руля
И вспять ведут дорогой торной.

И  те  же  речи – аж до визга,
И тот же клич  - Вперед! – в ходу.
И рай земной опять так близко,
Как и в в семнадцатом году.

Вопль провинциала

 Соратнику по крылу и  штурвалу
 генерал-полковнику  Леониду Лукичу Батехину

Мы одному с тобой молились богу,
Соратники из одного гнезда.
Одна и та же нашу путь-дорогу
Благословила алая звезда.

В одежке драной… Ни жилья, ни хлеба…
Война… Разруха… Голод… Нищета…
Но как сияло русской славой небо!
Какой была прекрасною мечта!

И мы взорлили в солнечные дали,
И возмечтали: к звездам долетим!
Нас сталинскими соколами звали,
И мы гордились званием таким.

Была идея: коммунизм реален.
И мы не сомневались: быть тому!
И богом был для нас товарищ Сталин,
И мы молились искренне ему.

И ты средь туч и молний реял смело.
Но вдруг с высот, что гордо покорял,
Спикировал в уют политотдела,
Как мы считали, дурака свалял.

Но ты был настоящим коммунистом.
А мы – своё: «Оратор! Выступлер!»
Карьеры ради, дескать, стал речистым
И в генерал-полковники попёр!

У нас, крылатых ухарей-гвардейцев,
Чудить-мутить натура широка,
И мы на всяких там политотдельцев
Поглядывали этак свысока.

Но ты был тверд. И преуспел. Удача?
Так ли, не так, казалось бы – гордись:
Москва. Квартира. Должностёнка. Дача.
Всё есть. А жизнь… А как сегодня жизнь?

Мне не в пример, ты и поныне в силе,
Да и со мной ничуть не во вражде.
Твоя ль вина, что я, клонясь к могиле,
В провинциальной мыкаюсь нужде.

Увы, товарищ генерал-полковник,
Один ли я так обойден судьбой?
Прорвавшись к власти, явный уголовник
Нас числит всех никчёмною толпой.

А сколько ж их таких, с ухваткой вражьей,
Сегодня в наших правящих верхах!
И почему вдруг коммунист вчерашний
Сегодня нам с тобою лютый враг?!

Им словно бы не писаны законы,
Всё оплевали – правду, доблесть, труд.
И нет войны, а гибнут миллионы,
До пенсии не доживая, мрут.

Глашатаи марксизма-ленинизма,
Сплетясь с ворьём в змеиный их клубок,
Глумясь над нами, фарс капитализма
Долдонить навострились назубок.


Поднапустить в глаза умеют пыли.
Вопят: «Вперёд!» – а пятятся назад.
С пелёнок большевизм превозносили,
А ныне ель-цинизму лижут зад.

Могучим был СССР. Великим.
И вдруг такой позорнейший развал.
Но почему же никакой Деникин
К отпору добровольцев не созвал?

Иль судорогой страха рот скривило?
Что ж не нашёлся ни один смельчак
Поднять мятеж, как генерал Корнилов,
Верховным стать, как адмирал Колчак?

Ну, ладно, скажем, был генсек – Иуда.
Ну, а ЦК? Или – Политбюро?
И тут не объявился ниоткуда
Спасать их хоть какой-нибудь Шкуро!

Блажили: совесть, ум и честь эпохи!
Нам дескать, путь указан Ильичём!
А на поверку что же? Пустобрёхи,
Трусливые, как цуцики, причём.

В раздумье горьком чертыхнусь уныло.
Тоска! Уж лучше б сразу на погост.
Нас  чуть  не  двадцать  миллионов было,
А Ельцин цыкнул – все поджали хвост.

Зато в каком от доллара восторге! –
С власть захватившей сворой на паях
Вчерашние парторги и комсорги
У олигархов ходят в холуях.

Наперебой – кто в клан «едрёнороссов»,
Кто в кодлу Жириновских хохмачей,
В либерализм общественных отбросов,
В авантюризм чубайсовских рвачей.

А ты, товарищ генерал-полковник?
Недавно я услышал, что и ты,
Поскольку, мол, заслуженный сановник,
Сподобился достойной высоты.

Опять нас, маловерных, вдохновляешь
Сиянием регалий и наград.
Завидую? Да брось, прекрасно знаешь,
Что про таких в народе говорят.

Галдят, плюются толпы безработных:
«Вот, мол, идей высоких проводник,
Завел не в коммунизм, так твою так, негодник,
А в капиталистический тупик!»

«Друзей, – вздохнешь, – охаивать негоже».
Но исстари, хоть трижды генерал,
Платон мне друг, а истина дороже,
Как Аристотель некогда сказал.

С себя вины я тоже не снимаю.
Свои стишки кропая между дел,
Пел дифирамбы Октябрю и Маю,
Да многое не так, как надо, пел.

Рифмуя, метил даже в трубадуры.
А что? Неплох про шуры-муры слог.
Но под ярмом цензуры-диктатуры
Встать в полный рост за истину не смог.

И подмывает воплем скандалиста
С досады взвыть на весь на белый свет:
«О, тяжела ты , участь коммуниста!»
Но это же, конечно, не ответ.


Перебирая поражений даты
Под грузом оскорбительных утрат,
Мы скажем, что ни в чём не виноваты.
Чёрт побери, а кто же виноват?

Летали смело. Преданно служили.
А что в итоге? Горечь и позор.
Выходит, что всю жизнь слепыми были,
Да так и не прозрели до сих пор.

Наш марш гремел, что сказка станет былью,
Что будем жить мы в сказочном раю.
А мы… Мы лбы в усердье расшибили
И ахнули у бездны на краю.

Гордясь, что жили в гордую эпоху
Во имя счастья для родной земли,
Выходит, не тому молились богу,
Выходит, не по той дороге шли.

И не закрыл идейной амбразуры
Никто в философическом бою –
Ни генералы от литературы,
Ни генералы в воинском строю.

Как пушкинский старик перед корытом
Разбитым перед нищею избой,
Я оставляю свой вопрос открытым
Не только лишь перед одним тобой.

От приговора нравственных законов
Увертки никакие не спасут
Ни единиц, как мы, ни миллионов
Партийно-государственных иуд.

Как с тормозов сорвавшись, полным ходом
Гремит страна, как поезд под откос.
И всё острей встаёт перед народом
Трагический в его судьбе вопрос.

И не имею права промолчать я,
Чиню сам над собою самосуд,
Не потому, что мне страшны проклятья,
А потому, что люди правды ждут.

Я знаю, что история рассудит
И всем воздаст по чести и уму,
Да только вот когда такое будет,
Известно только Богу одному.


И пусть я слаб, пусть голос мой не громок,
Я бью в набат – внемли и стар и мал! –
Чтоб сдуру опрометчивый потомок
Таких бы дров, как мы, не наломал.


Спрашивай себя!

Гордишься, что рожден в России:
«Россия – Родина моя!»
И вдруг обронишь, что другие
Куда богаче есть края…

Что ж, есть, допустим, и такие.
Но, всю Вселенную любя:
«А что я сделал для России?» –
Почаще спрашивай себя!

Итог

Из крепостной тоски-печали,
Глумясь над русским мужиком,
Его пинками в рай погнали
И наподдали в зад штыком.

Ему марксизмом-ленинизмом,
Чтоб в ад не вздумал улизнуть,
Тот рай был назван коммунизмом
И предуказан верный путь.

А если кто-то плёлся вяло,
Иль этот путь пытался клясть,
Врагом народа объявляла
Марксистско-ленинская власть.

Ноздрями фыркая с презреньем,
Мол, все Иваны – дураки,
Нещадно с мирным населеньем
Вели войну большевики.


Абрамы, Карлы, Львы да Лейбы, –
Прочтёшь – дурной башкой мотнешь.
И хоть один не иудей бы,
И в держиморды каждый гож.

Ну, скажем, ладно бы, татары,
Или рабы против господ,

А тут – как на подбор – хазары,
Марксизмом избранный народ.

С глухой тоской на них взирая,
Иван стонал: «Да там же мрак!
Не надо мне такого рая…»
И слышал: «Цыц! Заткнись, дурак!»

А уж издёвок-то! А кличек!
Чуть что – «Ах, мать твою, растак!
Навозный жук! Единоличник!
Скотина! Лапотник!  Кулак!»

Другой бы выдюжил едва ли,
Вся жизнь – не жизнь, а вечный стон.
Большевики семь шкур содрали
И душу вытряхнули вон.

Концлагеря, расстрелы, пытки,
Ах, ну да что там говорить! –
Мужик, ободранный до нитки,
Не смел уже и рта раскрыть.

И вдруг – вожди ль с дороги сбились,
Иван ли плюнул : кончен бал! –
Он из последней кожи вылез
И где-то в нетях запропал.

И не с того ли окаянства,
И не навеки ли веков,
Теперь в России ни крестьянства,
И ни самих большевиков.

И ни шиша не понимая
В несостоявшемся раю,
Стоит Россия, как немая,
У самой бездны на краю.


Исповедь

В моей душе гнездится дьявол.
«Брысь! – говорю, – Подлец! Изыдь!»

Я  сроду в жизни  не лукавил
И не хочу лукавым быть.

Марксистской ереси заложник,
С солидным стажем коммунист,
Я с самых юных лет безбожник,
Закоренелый атеист.

Ещё бы! Даром, что ль, эпоха
Визжала мне, что вера – бред,
И что ни дьявола, ни бога,
И ничего такого нет.

Но вот старею. То и дело
В башке сумбур от мрачных дум.
За хворью хворь. Слабеет тело.
Хиреет мозг. Тускнеет ум.

И вздрогнешь вдруг от мысли жгучей:
А много ль сделал добрых дел?
Э, мог бы, мог бы быть получше,
Чем был. Да вот ведь не сумел.

Во всех трудах своих прилежен, –
Пахал. Летал. Кропал стихи.
Гордился тем, что был безгрешен.
Но были, были же грехи!

Порою вспомню, как страдала
Из-за грехов моих семья.
И ахаю, что не бывало
Грешнее грешника, чем я.

Выходит, все-таки лукавил
И осознать готов уже,
Что мной лукаво правил дьявол,
А Бога не было в душе.

Той боли, от какой немею,
Не пожелаю и врагу,
Но верить так и не умею,
И кажется, что не смогу.


Как  мы  преступно молчим
                Светлой памяти безвинно убиенных в США
                Русских  мальчиков Димы Яковлева и Максима Кузьмина
Веря ли в Бога – не веря,
Господи, как мы живем!
Ироду в пасть, лицемеря,
Деток своих продаем.

Вечно да будет хранима
Скорбная память по ним! –
Великомученик Дима,
Зверски убитый Максим.

Мы же, как жалкое кодло,
Только на кухнях ворчим.
Как мы трусливо, как подло,
Как мы преступно молчим!

Ах, мол, ах, батюшки светы,
Звери, исчадия тьмы,
Это ж не мы людоеды,
Детоубийцы не мы.

Тупо смиряемся с горем,
Тупо стоим на своем.
Это, мол, где-то… за морем...
Кто-то… А мы – ни при чем.

Власти, мол, тоже паскуды,
С харями, что кирпичи,
Это они, мол, иуды,
Это они палачи.

Ждем для них кары Господней,
Лютой геенны  лютей,
Ибо для многих сегодня
Деньги дороже детей.

Если ж и далее  ЭТИ
Будут командовать так,
НАС проклянут наши  дети,
Проданные за пятак.


   
   Интердевочки         
        В семье не без урода
                Русская поговорка
Раскоряча глазки тусклые
В алкогольной слепоте,
Оборзели стервы русские
В сексуальной суете.

Как последние дешовки,
От расстройства хоть помри,
Продаются подешевке
Лэди-блэди  дикари.

Что в Москве теперь, что в Питере,
Боже правый, упаси,
Отродясь таких не видели
Вертихвосток на Руси.

Раньше были богоданными,
Презирающими блуд,
А теперь зовут путанами,
Потаскухами зовут.

Бровки выщипаны в стрелочки,
Глянешь  --  ахнешь: я те дам!
Липнут курвы интердевочки
К проститутам и скотам.

Под поддонка ли, под вора ли,
Хоть в заморскую бордель,
Были б только евро-доллары,
С каждой поганью – в постель.

Где ж вы, павушки-лебедушки
В терему, в семье большой,
Где ж вы, матушки-заботушки
С русской чистою душой?

Лгут, скулят с чужого голоса,
Где ж вы, честные глаза,
Где ты, девичья, до пояса
Заплетеная коса?

Ах, забавшкам-шалавушкам
Лишь секс-символы нужны…
Где ж вы, семеро по лавочкам
Милых деток от жены?..

            Сквозь  зубы

Народу  мирно жить веля,
Родные заселять поля,
Вокруг Московского Кремля
Рождалась Русская Земля.

Тогда царем был Калита.
Он людям не чинил вреда.
Он знал, что горе ли, беда,
А надо строить города.

Тогда росла и крепла Русь.
И одолеть сумела гнусь.
А ныне гляну – отшатнусь
И зло сквозь зубы чертыхнусь.

Вот, скажем, Ельцин, например.
Ну не  подлец ли?  Изувер.
Все повернул на свой манер
И развалил СССР.

А  Путин. Вроде бы неплох,
Но Господи, помилуй Бог,
И на полях чертополох,
И в городах переполох.

И верховодят вор и плут,
И вдрызг оплеван честный труд,
И под  водительством иуд
 Сплошь города и люди мрут.

И если дальше так пойдет,
И не вмешается народ,
Останутся вокруг Кремля
Одни безлюдные поля.

   Поздняя  догадка

В КПСС рядовой коммунист,
По молодости --  воинственный,
Я пламенно верил, что Ленин --  марксист
Неповторимо единственный.

Мечтой озаривший века утопизм
Зубрил, не скрываю, усердно я
И был убежден, что марксизм-ленинизм
Наука единственно верная.

Потом я поверил, что Сталин велик,
Что он – это Ленин сегодня,
И к счастью народ поведет напрямик
Вернее, чем воля Господня.

И дальше, чтоб я, усомнившись, не скис
В пример мне вождей наших ставили:
Хрущев --   марксист,
Андропов – марксист,
Устинов --  марксист,
Брежнев – марксист,
И так далее.

Вот так вот один к одному --  идеал.
В  затмении, что ли, в азарте ли,
И я  под марксистскую дудку плясал
В ленинско-сталинской партии.

Для всех был кумиром Владимир Ильич.
Что ж это скрывать, что выпендриваться, --
Я  тоже в те годы непрочь был достичь
Звания верного ленинца.

Теперь-то, увы, хоть хвали, хоть ругай,
Назад не вернешь ту эпоху.
Вели нас в обещанный Лениным рай,
А завели на Голгофу.

Так кто же нас вел? Идиоты? Врали?
Глупцы? Неудачники, что ли?
А сами мы что же, как овцы брели,
Лишенные собственной воли?

Пусть кто разуверяясь, пусть кто и не веря,
Прикинет, любя --  не любя:

А, может быть, главная наша потеря  --
Неверие  русских в  себя.

Противно, конечно же, гадко
Вот так говорить о себе.
И все же такая догадка
Не  главное ль в русской судьбе?!

      Самобичевание
                Я читаю стихи проституткам
                И с бандитами жарю спирт.
                Сергей Есенин
Читал, читал роман, что «без вранья»,
Но вот склоняюсь над твоей могилой
И  сердцем чую: стаей воронья
Заклеван ты, наш голубь сизокрылый.

Не стану врать, что сам я без греха.
Нет,нет, в большевиках не комиссарил,
Но тоже был кропателем стихов
И спирт нередко с кем попало жарил.

Жену, как ты, другим не отдавал,
Детей, как ты, не растерял по свету,
И полагал, что лезть к жидам в кагал
Не подобает русскому поэту.

А ты…  Как поглядишь  --  помилуй Бог! –
Доверчиво, наивно, без разбора:
Друг --  Канегиссер, друг --  Мариенгоф,
Друг --  Блюмкин…Эрлих… Берман…Айседора…

За гений твой, за русскость не любя,
За удаль в самородной русской лире,
Они же подло скурвили тебя,
Споили! Оболгали. Затравили.

А ты… Да и один ли ты!  --
Сегодня по молве тысячеустой
Россия  жертва нашей простоты
И роковой доверчивости русской!

Мы всех жалеем, а вот нас-то кто?
Мы любим всех, да вот себя не любим,

И если так пойдет и дальше, то
Мы всю Россию-матушку погубим.

И нам во отпущение грехов
За то посмертно выдадут медали,
Что накропали штабеля  стихов
И проституткам их взахлеб читали.

              ВЕЛИКОРОСС
                Владимиру  Степановичу
                Никитину

Я в  большевистских не ходил вождях,
Ни коммисаром не был,  ни чекистом,
Но в  беспощадных классовых боях
Был безоглядно верным коммунистом.

Победы знал и пораженья знал.
Про коммунизм трибунно не долдонил.
Не Библию читал, а «Капитал»,
Хоть ни хрена в нем толком и не понял.

Во имя пролетариев всех стран
Плевать хотел на личное богатство,
Крепил союз рабочих и крестьян
И свято верил в равенство и  братство.

В борьбе бывало всяко — кровь и грязь,
Культ личности. Застой и  перестройка.
То злясь, то чертыхаясь, то стыдясь,
Я коммунистом оставался стойко.

Но как ни хорохорься, ни крепись,
При всём моём партийном постоянстве
Терзала душу каверзная мысль:
Подгнило что-то в  нашем  государстве !

Да, было много срывов и  преград.
Всё превозмог, мужая  год от года,
Не ради  привилегий и наград,
А ради блага моего народа.

И вдруг такой убийственный сюрприз ! -
СССР — страну социализма

Разграбило и развалило вдрызг
          Ворье из камарильи ель-цинизма !

Идею, что ль, внезапно невзлюбя
Где брат не раз губил родного брата,
И партия угробила себя
И диктатура пролетариата .

И вот стою у бездны на краю,
И ни рукою, ни ногой не двину,
И те, с кем вместе шёл в одной строю
Предательски подталкивают в спину.

И тут во мне очнулась русскость вдруг
И нашей русской воли непокорность,
И Пушкиным воспетый русский дух,
И русское достоинство, и гордость.

И встал я пред врагами в полный рост:
-Ну, подходите, -говорю, -дебилы.
Я - русский! - говорю, - Великоросс!
И я готов померить с вами силы !

А вы?.. Гляжу - какая всё же мразь
Влечёт Россию к полному раздраю !
И говорю открыто,  не  таясь,
Что эту мразь открыто презираю.

Ах, сволота ! Ах, скопище иуд !
Как рветесь вы вершить реванш троцкизма !
Но неизбежен всенародный суд,
И приговор врагам патриотизма !

И будет вечно над землей сиять
Зарей  победоносною  свобода,
И к правде звать и  правдой побеждать
Во имя счастья  русского народа!

Волчье-овечье братство
                Ибо, если вы будете любить любящих  вас,
                какая  вам  награда?
                Мф, 5, 46.
               
                Обалденно красива идея:
Для любой христианской страны
Несть ли эллина, ни иудея -
Все народы, все  люди равны.

Сказка? Грезы? Соблазн христианства.
Но на жизнь погляжу - открещусь:
Не оно ли на мрак окаянства
Обрекло нашу матушку-Русь?

Заарканило, вляпало подло
Русской мордой в заморскую грязь
Византийско-библейское кодло
И за бабу продавшийся князь.

И пошло - от купели крещенской
Что ни год, то беда за бедой
От резни под звездой Вифлеемской
До террора под красной звездой.

Той  звезды, где рубин  окаянства
Разорители Русской земли
В честь погибели Русского царства
Над московским Кремлем вознесли.

От такой краснозвездной напасти
Мертвецы застонали в гробах:
Иудеи в России - во власти,
Люди русские - в ихних рабах.

Большевистские волки и овцы -
Братья в стаде, где волк - иудей,
И топили в крови инородцы
Миллионами русских людей.

Лживой  вере радешеньки-рады,
По примеру идейных паскуд
Той же масти вожди - демократы
Шкуру с олухов русских дерут.

И лукаво молчит христианство,
И с ухмылкой взирает Творец:
Вот вам равенство, вот вам и братство,
Вот где рай для Христовых овец !

И с все с тою же льстивой  любовью
Иудеи на русских глядят,
И втихую мацу с нашей кровью
На еврейскую Пасху едят.

ВАНЬКА-ВСТАНЬКА
                Сказка  ложь, да в ней намек.   
                Русская  присказка.
Не стерпев Господню пытку
В христианской кабале,
Проявил Иван попытку
Рай построить на земле.

В тот же час Святою Троицей
Спущен был церквам декрет
Сделать умника пропойцей,
Чтобы раз - и ваших нет !

Тут над ним для больщенья
В храмах начался кураж,
Потому что с причащенья
Начинается алкаш.

Дескать, это- кровь Христова,
Поднесенная тебе
Как всему первооснова
В человеческой судьбе.

И пошло - пылали свечи
И вино лилось - река,
И попы толкали речи
Про Ивана - дурака.

У него, мол, у Ивана
Очень щедрая душа,
А на церковь у болвана
За душою - ни гроша.

Божий раб - Христу овечка,
Да и та не без греха,
А Иван ни Богу свечка
И ни черту кочерга.

В Божий храм, дурак, не ходит,
Причащаться не спешит,
То ли с лешим дружбу водит,
То ли с ведьмами грешит.

Может сдуру с шиком, с блеском
В ад, в геенну сигануть,
А о Царствии Небесном
И не думает ничуть.

Что Христос ему, что Троица -
Гой еси на небеси,
Как вскипит, как разойдется -
Лучше ноги уноси !

Во где ярости, во страсти !
Ох, Балда, чуть что - попам,
Не потрафит - так и власти
Смаху врежет по зубам.

Одичал, живя убого,
Иль встает не с той ноги,
Ведь любая власть - от Бога,
Пальцем тронуть не моги !

Бойся, олух, Божья гнева,
Ваньку-встаньку не валяй,
Схлопотал по роже слева
Так и справа подставляй.

Не перечь попам и власти,
В рай нахрапом не ломись,
Всем врагам желая счастья,
За врагов своих молись.

Жил, терпел тысячелетье -
Потерпи еще, потом,
Пострадав на этом свете,
Будешь жить в раю на том.

Но Иван не стоек в вере.
Горд. Строптив. И оттого
Богословы как на зверя
Ополчились на него.

Поелику у смутьяна
Власть от Бога не в чести,

Возмечтали род Ивана
Весь до корня извести.

На Руси красиво жили,
Чтили дедов и отцов,
Матерей и жен любили,
Презирали подлецов.

Но за дерзость, за гордыню,
За языческую прыть
Русь в безлюдную пустыню
Порешили превратить.

Чтоб в Интернационале
Стал никем баран-Иван,
Чтоб с него семь шкур содрали
Пролетарии всех стран.

Мол, расстреливать не будем,
Вешать тоже ни к чему,
Водкой русский дух замутим,
Душу вытравим ему.

Чтобы не был слишком мудрым,
Слишком шустрым воробьем,
Наркотой мозги запудрим,
На мякине проведем.

Чтоб как в Библии когда-то
Каин Авеля убил,
Мать, отца, сестру и брата -
Русский русского губил.

Русских гордых, гениальных,
Героических мужей
Превратим в колониальных
Беспробудных алкашей.

Истребив хозяев хмелем,
Злобы к русским не тая,
Инородцами заселим
Их исконные края.


Чтоб глушить чертополохом
Плодородие земли,
Чтобы проклятые Богом
Люди шерстью обросли.

Потому что не из русских
Ни Бог Сын, ни Бога Мать,
Потому что им  на русских,
На Ивана наплевать.

Поглядел Иван, балдея:
-Охти, - охнул, - тошно мне,
Олигархи - иудеи
Правят бал в моей стране.

Вторя им, как попугаи,
Брешут с ядом на губах
Пустобрехи-краснобаи
И в министрах, и в попах.

Для Ивана - преисподня
За открытый атеизм,
А для них уже сегодня
Персональный коммунизм.

-Тяжко, - учат, - жить без ласки,
Образумься, дуралей,
Ведь живешь как в страшной сказке,
Где чем дальше, тем страшней.

Встал Иван:
; Грозите горем ?
; Скопом все на одного ?
; Фиг вам ! Мы еще поспорим.
; Мы посмотрим, кто кого !

Ну, Иуда... Ну, паскуда...
Кто там первый, подходи !
…......................................
Это присказка покуда,
Сказка будет впереди.

Где намек и где урок,
Все свершится, дайте срок.

            Страшнее  Страшного суда

        Ибо каким судом судите,
                Таким  и судимы будете.
МФ,7:2


Я часто думаю о том,
Как в кровожадном озлобленье
Господь Гоморру и Содом
Испепелил в одно мгновенье.

О Боже, Боже...А потоп ?
Судом Всевидящего Зрака
Всех под одну метёлку - в гроб.
В водоворот. В пучину мрака.

Огулом. Чохом. Напрочь. Всех,
Чтоб никому нигде не деться:
И чей-то грех, и чей-то смех,
И вопль невинного младенца.

Ну - питекантроп ! Ну- дебил !
Чтобы никто не прекословил,
Губить - губил, топить - топил,
А что хоть где-нибудь построил ?

Являя лик Отца-Творца
И самых-самых честных правил,
Не то что райского дворца -
Избушки ветхой не поставил.

Адаму с Евой запретил,
Что запретить никто не вправе,
А Сам Марию совратил,
Иосифу рога наставя.

И это - Бог ? Помилуй Бог,
Коль без Него ни до порога,
Невольно ахнешь: чтоб Он сдох,
Не надо мне такого Бога !

Не пожелал бы и врагу
Быть еретическим поэтом,
Но и не думать не могу,
И не раскаиваюсь в этом.

Грозя земле и небесам,
Он страхом души всем поганит,
И за свою свирепость Сам
Перед судом людским предстанет.

И тут уж радость ли, беда,
Грядёт заслуженным итогом
Страшнее Страшного Суда
Суд человечества над Богом.

Наивный вопль


Когда года влекут к закату,
Невольно думаешь о том,
Куда иду, к какому ладу,
И с чем земной покину дом ?

И будь ты фон из фон-баронов,
Все беспощадней сознаешь,
Что из твоих из миллионов
Гроша туда не унесешь.

И тут хоть верьте, хоть не верьте
В возможность Страшного Суда,
Пред тем, что ждет нас после смерти,
Любой из нас Балдой Балда.

Допустим - враки. Тем не мене,
Все ж так и тянет угадать:
Кошмар ли в огненной геенне
Иль внеземная благодать ?

Согласно некой Высшей Воле,
Что в том неведомом краю:
Истошный вопль от вечной боли
Иль кайф в каком-то там раю ?

И все острее, как ни крутим,
Суд личной совести своей:
А что я в жизни сделал людям -
Вред или  пользу для людей ?

И в чем же, в чем оно - блаженство,
Чем нам дороже вечность та:
В страданьях - духа совершенство
Иль брюха ради суета ?!

                Видение

Какое чувство жгучее
Без трепета, без робости
Под грозовою тучею
Идти по краю пропасти.

Я знал грозу военную,
Контузии, ранения,
Я видел смерть мгновенную
И долгие мучения.

А тут опять, как пули в лоб,
О смерти объявления:
-Война...
    Торнадо...
Смерч...
    Потоп...
Пожар...
     Землетрясения...


И часто в мой приходит сон
Предсмертное видение:
В конце концов конец времен
И светопреставление.

И призрак смерти надо мной,
Как черный ворон, кружится,
И чудится, что шар земной,
Взрываясь в бездну рушится.

Взрывной волной подхваченный,
Проснусь, и наяву
Немею, озадаченный
Тем, что еще живу.

Не пряча глаз
Духовной жаждою томим
                Пушкин

Я сознаю свое ничтожество.
Я слаб. Я раб страстей своих.
Но ведь таких на свете множество,
И я не хуже всех других.

Я часто думаю обиженно:
О господи, ну почему
Я должен кланяться приниженно
Незнамо-ведомо кому ?

Ты где-то там в раю блаженствуешь,
Иже еси на небесех
Над всей Вселенною главенствуешь,
Поскольку, мол, мудрее всех.

Ну; если так, Тебе ли, мудрейшему,
Таких, как я, не понимать,
И почему бы  мне, слабейшему,
Не подсобить получше стать ?

Ты всемогуществом куражишься,
Как все чванливые вожди,
Но почему же не отважишься
На землю к  людям снизойти ?

Ты с Сатаной общаться требуешь,
Ты сам боишься стать рабом,
Так что ж от нас-то грозно требуешь
Бить пред Тобою оземь лбом ?

В библейских заповедях значишься
Как Бог-творец, как Бог-Отец,
Так что же от детей-то прячешься,
Как  семью бросивший подлец ?

Допустим, я тебе завидую,
Духовной жаждою томим,
Ну что ж, явись, давай в  открытую,
Не пряча глаз, поговорим !


Молитва атеиста

С тех пор, как начал по орбите
Крутиться-мчатся шар земной,
Живут друг друга ненавидя,
Бог-Вседержитель с Сатаной.

В какой-то одури надменной,
В противоборстве их крутом
Им власть нужна над всей Вселенной,
Единоличная притом.

Томимые такой заботой,
Друг друга рады бы убить,
Увы, обречены природой
Неубиваемыми быть.

Взахлеб мечтая о победе,
Чтобы была побольше рать,
Спешат на том и этом свете
Союзников навербовать.

По воле их, по их заветам,
Кто с кулаком, кто с топором,
Несовместимы тьма со светом,
Непримиримы зло с добром.

Такая жизнь страшнее смерти.
Погрязшие во лжи и зле,
Воюют ангелы и черти,
Воюют люди на земле.

Ну, а всего иного хуже,
Что два Верховных стервеца
Ведут войну за наши души,
За наши мысли и сердца.

Ведь если им дано бессмертье,
То при таких вот чудесах
Бессмертно и жестокосердье
И на земле и в небесах.


А это... Это что ж такое ?
Да это ж злей всех бед беда...
Оставьте вы меня в покое !
Пошли вы... Знаете, куда !

                Не зря

В России богатых не любят.
На них то брезгливо плюют,
То по-одиночки их лупят,
То скопом в открытую бьют.

Мир завистью полон и злобой.
Но дело тут не в грабеже,
А в нашей не то чтоб особой,
Но истинно русской душе.

У нас искони непокорство,
Не терпит наш праведный люд,
Что барство блюет от обжорства,
А нищие с голода мрут.

Сегодня богатые в силе.
На радостях - наша взяла ! -
Они всю Россию решили
Разуть и раздеть догола.

При путинских кликах победных
Зарезать спешат без ножа,
Да так, что осталась у бедных
Воистину только душа.

И тут чем сильнее разруха,
Тем больше опасны для лжи
Величие русского духа,
Бессмертие русской души.

С того и поперла наружу
Господ новоявленных прыть
Растлить нашу русскую душу
И русскую совесть убить.

Как медом разбавленный деготь
На детство и на молодежь
Бесстыдством обрушена похоть
И самая подлая ложь.

Но русским дано превосходство
Не с тем, чтобы денег не счесть.
А с тем, чтоб сберечь благородство
И русскую совесть и честь.

Мы русскою мерою мерим
Дела и заботы свои,
Мы русскую верою верим
В победу добра и любви.

Не зря в самых пышных палатах
При власти подлюг над страной
Поджилки дрожат у богатых
За самою прочной стеной.


                Гордыня
               
                Один  слоняюсь  по  квартире,
                В  тоске,  пока  не  надоест,
                С  досады,  что  в  подлунном  мире
                Чертовски  тяжек  божий  крест.

                Нет,  ни  к  чему  быть  равным  Богу.
                А  почему?  А  потому,
                Что  потерять  могу  дорогу
                К  тебе,  к  порогу  твоему.
               
                И  ты  б  тогда,  греха  не  зная,
                Благопристойная  вполне,
                Простая  смертная,  земная,
                Не  стала  бы женою  мне.

                Смиренно  Богу  я  внимаю,
                Но  откровенно  говорю,
                Что  Бога  я  не  понимаю,
                А  вот  тебя  --  боготворю.

                Как  изначально,  так  и  ныне
                Бог  всемогущ и грозен,  но

                Нет  у  Него жены  Богини.
                Что  не  дано,  то  не  дано.

                Любимой  тоже  не  имеет,
                И  нет  любовниц  у Него.
                Любить  Он,  что  ли,  не  умеет,
                Иль  черт-те  знает  отчего.

                В  Его  божественной  гордыне
                Ему  ль, мудрейшему,  не  знать,
                Что  невозможно  же  мужчине
                Хоть  раз  с  женой  не  переспать.

                И  потому,  назло  злословью
                Переступая  твой  порог,
                Я  думаю,  гордясь  любовью:
                Как  хорошо,  что  я  не  Бог!
                ***
                Ах, бедный  Бог,  несчастный  Бог, 
                Да  если  б  Он хоть  раз  бы  смог
                Познать  любимую  жену,
                То  превзошел  бы  сатану.
                А  если  бы  познал  и блуд,
                То  запретил  и  Страшный  Суд.
                Но  то  ли  в  Библии  подвох,
                Иль  как  мужик  Он явно  плох.
                Ах, бедный Бог…


                Русский  зов

                Люди  русские,  вставайте!
                Люди  русские,  внемлите,
                Знамя русское  вздымайте,
                Чтобы  реяло  в  зените!

                Чтоб  гремело в сердце каждом
                Гордым зовом  героизма
                Русское  для  русских  граждан
                Чувство  национализма.

                Искони на  белом  свете
                За Россию мы в ответе,

                Но доверчивы, как дети,
                И беспечны  мы, как дети.

                А меж тем  бедой глобальной
                Прет зловещей  вражьей  тучей
                Шторм  интернациональной
                Оккупации  ползучей.

                В  необузданной  стихии
                Это  что  же  за  напасть:
                Гастарбайтеров  в  России  --
                Камню  некуда  упасть!

                Под  чужими  небесами
                Жизнь  у нас  считают  раем.
                Почему ж тогда мы сами
                Так  бездарно вымираем?

                Всех жалеем, всех мы любим,
                Всем  -- кусок, да  пожирнее,
                Так  себя  не  тем  ли губим,
                И чем  дальше, тем  вернее.

                Вот где русскости  угроза.
                Эй, как в сказке  спящий витязь,
                От  чумы телегипноза,
                Люди  русские, очнитесь!
 
                Зорче, бдительнее  будьте,
                Час  опасный  не  проспите,
                Всех  любя, не  позабудьте
                И  о  собственной  защите

                От  смиренья  христианства,
                От  коварства  мусульманства,
                От  фашизма  сионизма,
                От  расизма терроризма.
               
                А не то,  змеино  зыря,
                Наши  гостюшки  удружат:
                Спящих в собственной  квартире
                Спящими и передушат!
         

                Вопль  детей  войны
               
                Нам  сольцы  судьбина  всласть  подсыпала.
                Круто… А, да  что  там  говорить,
                Нам  на  жизнь  такая  доля  выпала, -- 
                Никому  не дай бог  повторить!

                Нашу  память  не  источишь  молью.             
          На  века  на  ней  войны  печать.
Наша боль  полна  такою  болью,
                Что  ее  вовек  не исстрадать.

                Эх, на  фронт  бы  нам!..  Да  в рукопашную!..
                За  свои  достоинства и честь,
                Как  мечтой  мечталось  нам  бесстрашною,
                Мы  бы  показали, кто мы есть!

                Нет, малы, негожи… Не досада ли!
                Но  характер  наш  --  под  стать  штыку! –
                С  голодухи  в  обмороки  падали,
                Но  вставали  к  плугу и станку.
            
                По  преданьям закаленным  войнами,
                Грудью  путь  перекрывая  злу,
                Чтобы быть  отцов  своих достойными,
                Как  в  бою,  трудились  мы  в  тылу.

                Боже правый, что  мы  пили-ели!
                Ничего, ей-ей, по  временам.
                Мы  и улыбаться  не  умели.
                И  не  до  улыбок  было  нам.
               
                В  годы до безумия  шальные
                Мы, верша не  детские  труды,
                Хворями  недетскими  больные,
                Были  русской  гордостью  горды.

                Все  стерпели.  Все  перестрадали.
                Под  призывом «Гитлеру --  капут!»
                Это  мы  в  шеренгах  тех  шагали,
                Где  гремело  --  «Русские  идут!»

                В  благодарность  выпало  наследство,
                Так  сказать, за  здорово  живешь,
                В  дни  войны  -- расстрелянное  детство,
                В  старости  -- «Едросовский»  грабеж.

                Им  для  нас  копейки  ржавой  жалко.
                Им  бы  брюхо  личное  набить.

                Нам  от  них  --  лишь мусорная  свалка,
                Да и ту  спешат  перехватить.

                Ладно. Нам  ведь  хныкать  не  пристало.
                Ну, а вы, без чести и стыда,
                Жрете, жрете…  И  все  мало, мало…
                Жрите! Обожретесь, господа.

               
                Вопль  бездорожья

     Какая, казалось, досталась нам  ясная  доля.
     В  полнеба – заря. Как  восток  ослепительно  ал!
     Возьму  тебя под  руку,  выведу  в  чистое  поле:
     --  Ты видишь? Смотри, это я спозаранку  вспахал.

     И  вдруг…  О коварство  судьбы!..  Где  вы, детство  и  юность?
     Кто  -- Бог  или  рок ниспослал  окаянства  пургу?
     Возьму   тебя  под  руку, чтобы не поскользнулась:
     --  Не  бойся! Идем.    Я с тобой.  Я тебе помогу.

    Плутая во мраке безжалостном по  бездорожью,
    Одно  в  полустон  утешение  зная: «Держись!» --
    Возьму тебя под  руку перед  кромешною  ложью:
    --  Идем! Нам с тобой по пути, моя  Жизнь.

    И  снова  заря, что  огня  хиросимского  жарче,
    И   снова судьбы роковой сногсшибательный  шквал,
    И  чья-то  усмешка:
                --  Чего тебе  надобно, старче?..
     --  А черт  его  знает… Ах, если б я знал…







      Вопль сомнения

Сосед  язвит, что я --  не  Пушкин
И уж никак  не Лев  Толстой.
А я живу себе в избушке
Под  древнерусскою звездой.

Он  хлещет  спирт напропалую,
Он  призывает к мятежу.
 А я сижу себе, рифмую,
А я пишу себе, пишу.

Он  в бой зовет, на баррикады,
Он  с пьяных глаз вопит:
    --  Убью!..
А я строчу себе баллады,
Поскольку сам давно не пью.

Сосед с пути-дороги  сбился,
Он  --  безработный, он – дебил.
А я, кажись, остепенился,
Хотя когда-то  тоже пил.

Нет, нет, отнюдь не от гордыни.
 --  Вопи! --  советует сосед.
А что в том толку, если  ныне
На лирику и спроса  нет.

И  нет  покоя от сомнений,
И не  влечет  к  соседке  флирт,
И остается, как  Есенин,
С  соседом пьяным жарить спирт.

Сердца  людские, что ль, оглохли?
Забыт к поэзии  почет.
И рифм отчаянные  вопли,
Боюсь, никто и не прочтет.

 

               







    
 




               
               

                Содержание

«Опять весна. И снова я…» . . . . . 2
Тебе, солнышко……………………2
Позволь же…………………………
Ах, мечта…………………………...3
Признание……………………….....3
Русской Грации…………………....3
В плену……………………………..3
Искренне……………………………4
Если…………………………………4
Давай не забывать………………….5
Смешинка…………………………..4
Эхо любви………………………….5
Расплата……………………………6
Вопль из тупика…………………...7
Парус………………………………8
Старому другу . . . . . . . . . . . . . . . . 9
Провокация . . . . . . . . . . . . . . . . . .  10
Черносотенец . . . . . . . . . . . . . . . . . 12
Зарисовка с натуры . . . . . . . . . . . . 12
Бред от бессонницы . . . . . . . . . . .  13
Не убий? . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 14
У райских ворот . . . . . . . . . . . . . . .16
Смирение . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 18
Старый анекдот . . . . . . . . . . . . . . .19
Фантасмагория . . . . . . . . . . . . . . . .21
Смута . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 21
Куда опять? . . . . . . . . . . . . . . . . . .22
Услышь мои молитвы . . . . . . . . .23
Тупик . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .25
Перевертыши . . . . . . . . . . . . . . . . .25
Жалобы старого пса . . . . . . . . . . .28
Гон . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .29
Незнамо Поле  . . . . . . . . . . . . . . . .29
Протест . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . ..30
Рэ Фэ . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .32
Стон русского поля . . . . . . . . . . . . 34
Не прощу! . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .35
Скажи,Россия………………………36
По пьяни .. . . . . . . . . . . . . . . . . . . …38
А вдруг . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . …40
Точу топор . . . . . . . . . . . . . . . . . .  ..41
Презрение . . . . . . . . . . . . . . . . . . …42
На нары! .. . . . . . . . . . . . . . . . . . . …43
Русский вопрос  . . . . . . . . . . . . . . …44
Стон а-ля-Наполеон . . . . . . . . . . . …45
Ой, когда же, когда же . . . . . . . . ….46
Предупреждение .. . . . . . . . . . . . . …47
Призыв судьбы . . . . . . . . . . . . . . . …47
Русским мужикам . . . . . . . . . . . . . …48
Мы – русские . . . . . . . . . . . . . . . . ….48
Встань, Россия! . . . . . . . . . . . . . . . …50
Сталин нужен .. . . . . . . . . . . . . . . . …51
Одурь громких идей . . . . . . . . . . . …53
Семейный вопрос . . . . . . . . . . . . . …57
Психическая атака . . . . . . . . . . . . …60
В конце концов . . . . . . . . . . . . . . . …62
Эксперимент…………………………63
Величие . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . …65
Приглашение к разговору . . . . . . . ..66
Верю! . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .67
Русская пляска . . . . . . . . . . . . . . . . ..68
Зависть . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .69
На последнем рубеже . . .. . . . . . . . ..70
Русская идея . . . . . . . . . . . . . . . . . . ..70
Добро и зло . . . . . . . . . . . . . . . . . . . ..79
Трали-вали……………………………80
Вопль провинциала . . . . . . . . . . . . …81
Спрашивай себя! . . . . . . . . . . . . . . …85
Итог . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . …86
Исповедь . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . …88
Как мы преступно молчим…………..89
Интердевочки…………………………90
Сквозь зубы……………………………91
Поздняя догадка……………………….92
Самобичевание………………………..93
Великоросс…………………………….94
Волчье-овечье братство………………96
Ванька-встанька………………………..97
Страшнее Страшного Суда…………..102
Наивный вопль..………………………104
Видение………………………………..105
Молитва атеиста………………………107
Не зря…………………………………..108
Гордыня………………………………..110
Русский  зов……………………………111
Вопль  детей  войны…………………..113
Вопль  бездорожья……………………113
Вопль сомнения………………………..114