Рихард Хюльзэнбэкк. 4. Я ничего не хочу

Рихард Хюльзэнбэкк. 4. Я ничего не хочу....

Я ничего не хочу больше видеть как только тебя, коли вижу,
но, коли зренью наступит конец, я тебя не увижу.
Так я стоЮ, как я вижу, и, что я стою, должен видеть.
И как мы это сказали, гром пал тут на город,
а как  докатился,  тут же «Ага» люди сказали.

Это хорошее время, одно где Ага за другим тянется следом,
но времена имеются также, когда говорилось,
что ничего повторённому стать не могло б предречённым.

Люди стояли на рынках и торговали тухлою рыбой,
и управляли старьёвщики миром.
Пасторов время и комедиантов то было,
и днём и ночью комедии всюду игрались.
И ничего, что к «Ага» бы сказать, люди не знали.

И расширялась Синедымозавеса,
и хорошо инженеры известны,
что помогли ей в окрасе и форме.
Да и писаки в газетах, что эксперементам
с этой синедымозавесой счастья желали.
И днём одним, все когда они вместе стояли,
сини, и дымозавеса, и синедымозавеса,
да и другие, кои со скоростью ветра
были пришедшими, и как прошло преклоненье
и реверанс пред Неведомым, кое сю Общность страшило,
тут и Большое «Ага» состоялось.

И тут с мощнейшими газами трубы
синедымозавесную песнь испустили,
и инструментов блестящие шеи от радости гнулись
и была благодарность всеобщей.

Синедымозавесным был год,
и на розовых цыпочках дети
и в накрахмаленных платьицах белых
шли через синедымозавесный тот город,
коий всему раскрывался тюльпаном.
Люди ж носили тюльпаны, свои обмотав ими шеи,
и сам тюльпан был повсюду великой синедымозавесой.

Это был год, где всё пало друг в друга,
и начиналось Великое Комкать.
И от углов всё ломалось, как от пирогов, кои гнилы,
и размочаливалась до фибр желта древесина.