Рассказы о войне ветерана 139

                ПАМЯТИ ПОГИБШИХ ЗА СТАЛИНГРАД

         Повесть.
      Автор Константин Симонов.

Продолжение 27 повести
Продолжение 26 http://www.stihi.ru/2019/07/27/1341

                XIX

 «Когда Сабуров проснулся, было уже три часа дня: он проспал почти восемь часов. В углу блиндажа кто-то копошился.
– Кто там? – спросил Сабуров.
– Я.
Перед ним стояла толстая девушка, рукава у неё были засучены, а поверх гимнастерки надет передник.
– А где полковник? – спросил Сабуров.
– На передовой.
– А где у вас передовая?
– А тут, рядом.

 Сабуров спустил ноги на пол и только теперь обнаружил, что во время сна кто-то снял с него сапоги и портянки.
– Сидите, – сказала девушка. – Портянки сушатся, сейчас принесу.
– Кто же это с меня сапоги снял? – спросил Сабуров.
– Ясно кто – Шарапов.
Девушка вышла и тут же вернулась, держа в одной руке покоробившиеся просушенные сапоги Сабурова, а в другой – портянки.
– Нате, надевайте.
– Как вас зовут? – спросил Сабуров.
– Паша.
– Что ж вы тут одна за всех?
– Одна, – ответила Паша. – Все на передовую ушли, и телефон там.
– Стало быть, вся охрана штаба на вас возложена? – спросил Сабуров, подвёртывая портянки.

 Паша промолчала, видимо не одобряя этого праздного вопроса.
– Кушать хотите?
– Хочу.
– Полковник приказал, чтобы вы, как проснётесь и покушаете, к нему шли. Вас автоматчик проводит.
– А чем же ты меня кормить будешь?
Паша огорчённо пожала плечами: этот вопрос ей доставил страдание.
– Кицытратом. Грешневым. Кушали?
– Случалось.
– Я в него сала положила. А чего завтра буду готовить, не знаю.
– Всё ещё не стала Волга? – спросил Сабуров.
– А шут её знает. То говорят – стала, то – не стала. А продуктов не везут. Вот и мучайся.

 Она вышла и вернулась со сковородкой каши.
– Кушайте.
Потом полезла в угол, достала флягу, встряхнула и, не спрашивая Сабурова, налила ему полстакана.
– Где Шарапов? – спросил Сабуров.
– С полковником. Он всегда с полковником, от полковника не отстаёт.
Она, не дожидаясь приглашения, села на табуретку напротив Сабурова и, подперев рукой подбородок, стала его разглядывать.
В полку она, наверное, уже всех разглядела, а он был новенький.
– Ну что ты смотришь? – сказал Сабуров.
– Ничего, так. Теперь у нас будете?
– Нет, не у вас.
– А чего же вы?

 – Временно сюда прибыл. Завтра отбуду. Как, можно?
– А почему же нельзя? – не поняв шутки, сказала она. – Может, ещё чего хотите покушать, так больше нет ничего. Может, чаю ещё хотите, так чай есть.
– Нет, не хочу, – ответил Сабуров.
– А Сергей Васильевич всегда чай пьёт.
– Кто это Сергей Васильевич?
– Да полковник.
– Ну, а я не хочу.
– Как ваше желание. Может, вам шоколаду дать?
– Нет.
– Сергей Васильевич сказал, чтоб вас всем, что есть, кормить.
– Спасибо, не хочу.
– Ладно, как хотите, а то у него одна плитка осталась, – как показалось Сабурову, с некоторым облегчением сказала девушка.
– Так где же автоматчик? – спросил он, доев концентрат.
– Там, в окопе.

 Сабуров поднялся:
– Спасибо.
– Будьте здоровы. Вы чего-то кушаете мало.
Сабуров вышел. В окопе около блиндажа его действительно ждал автоматчик.
– Ну что ж, пойдём до полковника, – сказал Сабуров.
– А что до него идти, товарищ капитан, – сказал автоматчик. – До него рукой подать.

 В хозяйстве Ремизова чувствовалась аккуратность. Вперёд от блиндажа, через развалины, шли ходы сообщения, прерывавшиеся только там, где можно было безопасно пройти в рост. Через пять минут Сабуров был на наблюдательном пункте, устроенном довольно остроумно. На самом краю обрывистого оврага, отделявшего здесь позиции Ремизова от немцев, стоял разрушенный дом, по остаткам которого беспрерывно била немецкая артиллерия. Ремизов подкопался под фундамент и внизу под ним сделал довольно просторную землянку с двумя замаскированными глазками в сторону немцев. Земля за ночь окончательно обледенела. На дне оврага лежал опрокинутый, сорвавшийся с откоса танк и валялось много трупов.
– Как позавтракали? – вместо приветствия спросил у Сабурова Ремизов.
– Отлично, товарищ полковник.
– Значит, Паша не подвела. Она кулачка: всё для меня бережёт. Никак её к гостеприимству не приучу.
– Наоборот, – сказал Сабуров, – даже шоколаду мне предлагала.
– Неужели? Ну, это прогресс. Тихо сегодня у меня. Зато, кажется, там на генерала нажимают. Слышите?

 Действительно, левее слышалась стрельба.
– По звукам судя, уже два раза до гранатного боя доходило. Я бы на вашем месте после таких пластунских подвигов сутки спал. Приказал не будить. Конечно, в крайнем случае разбудили бы, но пока ничего такого нет. Шевелиться – шевелятся, это да. Вот извольте бинокль.
Сабуров взял из рук Ремизова бинокль и долго просматривал ту сторону оврага. То здесь, то там перебегали люди. В просветах между домами промелькнул один, потом другой танк.
– Бомбили уже? – спросил Сабуров.
– У нас нет. Тот, левый берег бомбили. Всё «катюш» ловят. «Катюши», как всегда, арии пели утром. Отдохнули?
– Вполне.
– Сегодняшний день вы у меня прямо как прикомандированный офицер Генерального штаба – можете наблюдать за общим ходом боя. Впрочем…

 Ремизов, прихрамывая, отвёл Сабурова в сторону, они вышли из блиндажа и оба прислонились к стене окопа
– Впрочем, – повторил Ремизов, – хорошо, если бы вы пошли на правый фланг. У меня такое чувство, что они сегодня мной не интересуются, я для них уже отрезанный ломоть. Считают, что всегда успеют разделаться. Но всё же, на всякий случай, пойдите. У меня на правом фланге слабенько, – лейтенант Галышев батальоном командует, совсем мальчик. Всех поубивало вчера, что сделаешь? До вечера понаблюдайте там от моего имени. Если надо будет, команду примете.
А ночью вместе пробиваться будем. Тут уже я вас от себя никуда… Хорошо?
– Хорошо, – согласился Сабуров, удивляясь той непринуждённой мягкости, с какой разговаривал Ремизов, хотя совершенно ясно было, что он приказывает.
– Ну-ка пойдёмте в блиндаж, – быстро сказал Ремизов, когда тяжёлый снаряд разорвался наверху, в сотне шагов от них. Он потянул за рукав Сабурова. – Мне кажется, они очень хорошо знают, где мой наблюдательный пункт, но сверху меня не пробьёшь, а чтоб в эти окошечки прямое попадание было, нужно пушечку выкатить прямо на ту сторону оврага, напротив меня. Вот тогда попадут. Они уже два раза выкатывали, но мы сшибали. А в третий раз боятся. Ночью, правда, попробовали, но попасть не могут. Они ведь артиллеристы изрядно плохие. Вот, слышите, всё по нас…

 Они переждали налёт в блиндаже.
– Ну теперь, наверное, на четверть часика передышку сделают. Идите, вас автоматчик проводит.
Землянка командира батальона была вырыта так же, как и наблюдательный пункт у Ремизова, под фундаментом разбитого дома, и из неё назад вёл точно такой же глубокий ход сообщения.
Командир батальона Галышев, как и рекомендовал его Ремизов, оказался совсем молодым парнем, только недавно выпущенным из военного училища. Впрочем, он приобрёл уже фронтовые привычки, и когда они с Сабуровым присели у выхода из блиндажа, Галышев, вытащив из-за голенища кисет, скрутил таких размеров самокрутку, что Сабуров невольно улыбнулся.
– Дайте и мне, не курил со вчерашнего вечера.
– Где командир батальона? – послышался сзади них знакомый голос.
– Здесь, – сказал Галышев и радостно улыбнулся. – Здесь, Анечка, я теперь командир батальона.

 Сабуров повернулся и встретился глазами с Аней.
Аня, которая, входя, рылась в своей санитарной сумке, сразу удивлённо и устало опустила руки и теперь стояла, безмолвно глядя на Сабурова.
– Аня, – сказал он и шагнул к ней.
Она продолжала стоять неподвижно. Только подняла на него глаза. В них стояли крупные слезы.
– Как, вы здесь? – наконец спросила она. – Когда вы пришли?
– Ночью.
– Это, значит, вы пришли из дивизии, да?
– Я, – ответил Сабуров.
– А мы всё думали, кто бы мог прийти. Но я не думала, что это вы. – Она была так удивлена и взволнована, что впервые за последнее время снова обращалась к нему на «вы».

 Он стоял и молча смотрел на неё.
– У вас раненые есть? – повернулась Аня к Галышеву.
– Есть двое.
– Сейчас мы их в овраг снесём. Значит, вы здесь? – Она смотрела на Сабурова так, словно всё ещё не могла в это поверить.
– Здесь.
Не меняя выражения лица, она потянулась, обняла его за шею обеими руками, коротко поцеловала в губы и снова опустила руки.
– Как хорошо, – сказала она. – Я очень боялась.
– Я тоже, – сказал Сабуров.

 Галышев молча наблюдал за этой сценой.
– Сейчас пойдём, – ещё раз сказала ему Аня и подвинулась к Сабурову.
– Ты что, насовсем здесь? – Теперь, после поцелуя, она, словно оправившись от болезни, во время которой у неё отшибло память, стала ему говорить опять «ты».
– Нет, – сказал Сабуров. – Как только соединимся, вернусь к себе.
– Проводи меня немного по окопу. Там меня санитары ждут.
– Сейчас я приду, товарищ лейтенант, – сказал Сабуров Галышеву и пошёл вслед за Аней.

 За поворотом, там, где Галышеву уже не было их видно, Аня взяла Сабурова за ремень и спросила:
– Ты ничего не говорил?
– Что не говорил?
– Чтобы вместе. Я очень хочу, чтобы вместе. Я тебе не говорила, но очень хочу…
– Пока не говорил.
– Мне показалось, когда мы с тобой сюда, на этот берег, переехали, что здесь не до того, чтобы говорить. И тебе так показалось?
– Да.
– Но ведь теперь так всё время будет. А может быть, и хуже. И здесь и там у тебя, везде одинаково.
– Да.
– Так почему тебе стыдно попросить?
– Мне не стыдно, – сказал Сабуров. – Я попрошу.

 – Попроси… Очень страшно было, когда вчера нас совсем отрезали. Я подумала, что, может быть, больше тебя никогда не увижу. Я хочу вместе. Нет, нет, не слушай, делай как хочешь. Но я всё-таки хочу вместе. Вот если бы сейчас сюда бомба попала, мне это не страшно, потому что вместе. Я храбрее буду, если мы вместе, понимаешь? И ты, наверное, тоже. Да?
– Наверное, – с некоторым колебанием сказал Сабуров, подумав, что, если Аня будет рядом с ним, может быть, он действительно меньше будет бояться за себя, но за неё, пожалуй, будет бояться ещё больше.
– Наверное, – не заметив его колебания, повторила Аня, – я знаю, у тебя так же, как у меня. А у меня так. Ну, я пойду раненых переносить. Тебе нельзя отсюда уйти?
– Нельзя.
– Я знаю. Ты не представляешь, сколько их у нас сейчас в овраге, никогда не было столько. Это потому, что через Волгу переправиться нельзя. Я пойду, – ещё раз сказала она, протянув Сабурову руку.

 Только сейчас Сабуров заметил, что у неё другая шинель – не та, в которой он видел её раньше.
– Откуда у тебя эта шинель?
– Это не моя, мне с убитого дали. Вот видишь, – и она показала на маленькую дырочку на левой стороне груди. – А так совсем целая. В мою мина попала и изорвала в кусочки.
– Как мина?
– Мне жарко было, когда я вчера раненых выносила, я сняла её и сложила аккуратненько – знаешь, как на койке шинель складывают, – а в неё как раз мина угодила.

 Сабуров задержал её руку в своей. Он увидел, что шинель ей не по росту и рукава подвёрнуты. Сукно натёрло ей руку, и там, где был край рукава, на руке остались поперечные ссадины.
– Ну-ка дай другую, – сказал он.
На другой руке было то же самое.
– Видишь, как натёрла, – заметил Сабуров. – Ты скажи, чтобы тебе дали другую шинель.
– Хорошо.
– Непременно скажи.
Он крепко сжал её руки в своих, поднёс к губам и по нескольку раз поцеловал каждую руку там, где были ссадины.
– Ну иди, – сказал он. – Я увижу Проценко и попрошу, чтобы мы были вместе.
– Он не откажет, – сказала Аня. – Ни за что не откажет.
Она глубоко засунула руки в карманы, наверное, чтобы Сабурову больше не было её жалко, и пошла по ходу сообщения».

 Продолжение повести в следующей публикации.