Летит экспресс...

Летит экспресс куда-то в даль...
Куда? И Чёрт не знает!
Лишь машинист, вагон, сигнал
Ответ располагают.
В купе, за шторами в окне,
За картами склонились
Четыре розовых спины —
Пока ещё не спились
Весь путь тугой, а он далёк,
На столике с фанеры
Цветастых карточных колод
Стояли капониры.
Ни раз, ни два, сносили их,
Меняя планировку,
И новых козырей блатных
Сменяя расстановку.
Потом и новый бой вскипал 
Начавши «карторубку»,
А победитель выпивал
Прогревочную водку...

В другом купе, чуть-чуть левей.
Ворчали морщась бабки
И на игру, что поправей,
Прикидывали ставки.
Вязали внучикам своим
Шарфы из шерсти белой.
Платочком тонким, носывым
Очки шкребли умело.

В вагоне далее сидел,
На койке притаившись
В плацкарт, едущий пиит,
С утра хмеля напившись.
За кудри дамы выпивал,
За глазки цвета моря
Стаканчик пенной поднимал,
Стишки творя про горе.
А дама — девушка-краса
Пиитовых фантазий, —
Оставив Фебова гонца,
Сошла у «Виноградий».
И, выдохнув презренный «ах»
С уменьем... Как умело!
Пииту вскипятила пах,
Хоть даже не хотела!

На койке выше, над станком
Верлибров и сонетов,
Дремал художник молодой,
Держа альбом портретов.
Там на измученных листах,
Графитом иссечённых.
Таились лица на местах,
Для музы закреплённых.
Кружились талии в дыму
Из грифеля и стружек.
Дрожали линии в пылу
И в пятнышках от кружек...
И лица как на все один!
Фигуры под копирку!
И глаз сереющая синь,
Истёртая до дырки.
Ещё давно (почти что год)
Прекрасный дамы голос
Вломился в сердце без забот,
Впечатав музы образ.
«Теперь болей, рисуй, страдай.
 — Сказал маляру разум —
Достать чернил! Мой друг, февраль!»
И он достал их сразу.

А в тамбуре курил мужик,
Годов эдак под тридцать,
И испускал брезливый ик,
Припоминав столицу.
Перон один, перон другой...
Ему плевать быть может.
Кому любовь, кому запой,
Его ж ничто не гложет.