А то

Открытая ветрам голая вершина. Ветки трещат.
Компромат.
Солнце палит
не сдавая.
Нет леса, есть лес...
Появился, исчез.
Сказка сама.

Картина японская – вишня чудес,
легкость сакуры, балки вес,
твоей любимой из поэтесс.
Моченая в алкоголе,
вся на букву «Рэ»
цвела, над ней летали ласточки, небесный рэп.
И плыли облака по синеве небес.
Пришел красивое чмо
с предложением наперевес,
сначала притворился кроликом в норе,
потом чайной чашечкой Алисе,
изысканной редкой литературы деликатес.
Алмаз в сто крат.  Солнце наглее греет.
В сараях за школами
писал куплет,
печатал текст,
переписывал Фрейда, поясней.
Просил, в любви погрезь,
я давно ничей,
вишни нет, я моченой брусникой проистек.
Целый век иль полтора
морс холодный пей.
Самоцвет, не до конца просвет засвеченный, и в воду вдет
как серебряная нить фантазии
в озерный раритет.
Или в болотные эти, которыми нежат
за школами тебя касалось, я делаю пас!
Неон на зете вскипает.

Божественный вес
поднимай.

Идее счастья предшествовал
тяжелый день и бессонный,
как пол мозаичен,
и высок, как гнездо, где не певчий ютится ремез,
понимающий в пронзительном свисте.
Когда остальные сидели и червями хрустели,
сдурели что ли?  Не понимают.  Иди ко мне, а то.
Экие тираны, что неправильно лежит
умеет по-другому литься,
то розов, а то фиолетов,
но никогда не без сюжета,
с пристрастием языковеда
дедуктивный метод.
Неизведанная ниша,
что открылось стало ближе
и вперед быстрее движась,
хоть любитесь, хоть завритесь,
загляните за кулисы, там наш совместный свинной бисер,
обманом себя теша
вы пятились назад, а я полз,
теперь вы от е битесь.
В парадигме необходимости света,
которым звезды являлись,
для простоты обесцветясь,
но причиной весомы.
Тихо, слишком хорошо.
Я здесь и буду первый.

Я не могу без, я не могу без, 
понимай.

Перемена тембра,
откровенно вою,
именем соавтора
и женою Ноя.
Незамысловата степень парадокса,
апория роль берет, как редактор квоты.
А авроры апельсин
во тьме давно растекся.
Положенный на лопатки имеет
своеобразную форму, как веер, специфичен
трагичен,
проблематичен,
с неким повальным безумием граничил
открытый мой вопрос.
В ощущении гнета
не спасает что-то,
веер тонок, а торс толст.
И сколько не делай отжиманий подходов
революционная прыть санкюлотов
добавляет сердцебиению охоты
и сны, сны снова приходят,
шире становится кость.
Так что ты попалась,
из будущего гость.
И то, что нам далось
в запамятной поре
между журнала троп,
любовное без мер,
синь-кита аудит
осей или осин,
не спит голодный вор
и реет гордый хер.

Преимущество в мещере
оплодотворение – нерест,
у лососей он вечерен,
а у утконосов перист.
Остальное, просто ересь,
но такое не для нас.
Понимаешь ты навряд ли –
ты характером легка,
я весьма прескверен, кстати.

В голове малины звон,
знаю, это гон,
сладкая моя бон-бон,
севший телефон,
ты одна на миллион,
вот такой вот поворот,
нескрываемый дурдом.
Падай в ноги!
Смотри мне в рот.
Я бываю клоун...

Но серьезно.
Ты мне снился
тревожен,
и впрочем
скребся
не крысой,
не мышью,
а тигром прижатым
к стене.

Падай лепесточками в онсен!

Я иду, ты пришел.
Рич...

Рассвет.  Теплая волна лодку обнимает
и переворачивает белый лист.