На круги своя

Он был рожден дуновением одуванчиков. Весенний, накликаный соловьями ветер зашумел в сочной пшенице. Гулко застукали друг о друга трубочки, чихая, выпустили из своих объятий белый, весенний снег. Ласково понес ветер пушинки, завертел ими над полевой дорогой. Семечки, как барышни с прозрачными зонтиками, мягко опустились в пыль отдохнуть. Вот тут и появился мальчик.

Да, бывают такие люди - они приходят в этот свет дивно, легко, не как все. С виду ему было не более семи-восьми лет, белокожый, белобровый, с белыми, слегка нестриженными волосами. Только глаза светились синевой майского неба. Он сладко потянулся, попрыгал на своих хоть и тонких, но крепких белых ногах, и, отвернувшись от поля, пошел к деревне. Ветер затрепал его серую рубашку и зашептал - 'Гриша Сивушкин, Сивушкин, Сивушкин...  Шшш... Шшшш... Сивый, сивый, рожденный ветром, у тебя есть год  среди людей... Шшш...'.

Его приняли сначала плохо. Говорили, что ребятонок аки молоко белый, к нрава нашим не приучен, нечистый мать его попутал. Но привыкли. Гриша Сивушкин бегал как все, дрался, кормили его кто чем, но голодным не был. Через время старая девка Парашка сжалилась над ним и взяла к себе.
'Мне то что? Своих деток нету, а корова молока дает. Неужто мальчонке жалко? Пускай живет, коль негде'.

Все бы так с ним, все бы хорошо - и друзей нашел, и корову Параша доить научила, и по хозяйству молодец, не лентяем слыл. Мал, да удал Парашкин хлопец - говорили соседи. Только вот сколько не работал, мозолей не бывало, сколько не бегал на летнем солнышке, белым оставался. В поле не ходил, а как спросишь почему - молчит, отворачивается. Парашка не спрашивала, только вздохнет, потреплет его белую макушку и, перекрестя, кладет на лавку спать.

Так прошло лето. Собрали урожай и вошли в затяжную, промозглую зиму. Гриша цокал зубами и лез на печь. Он не любил смотреть на снег, который смутно напоминал ему о чем-то далеком, непонятном. С первой оттепелью он был на дворе, бегал, кричал, прыгал вокруг Параши и смеялся когда она, охая, проливала из кувшина молоко. 'Вот мальчонка окаянный! '- причитала она и замахивалась тряпкой. Была весна, и он был счастлив, как все дети.

В апреле с Сивушкиным случилась оказия. Мальчишки бегали купаться в еще холодной воде, и его с собой взяли. Когда бежали, Гриша перецепился через корягу и растянулся на еще желтых кленовых листьях. Он встал и увидел, что весь перепачкался и полез в пруд выкупаться. Но желтизна не сходила, только будто больше желтел, даже волосы впитали краску и горели солнцем на голове. Параша посмеялась и сказала, что так даже лучше, веселее будет, пускай хоть совсем не смывается. Несколько недель Сивушкина называли и цыпленком, и лютиком, и еще разными обидными словами, за что получали от Гриши подщечины, пинки и разбитые носы.

Одним майским вечером, Гриша заметил белые пятна на ладонях. К утру только кончики волос остались солнечно желтого цвета. Яркая белизна горела костром на лице мальчика, синие глаза смотрели робко и слегка рассеянно, как-будто Сивушкин пытался вспомнить что-то важное.

В полдень он вышел в поле. Он стоял и щурясь, смотрел на солнце. Легкий ветерок раздувал уже совсем белые, пушистые волосы. Сивый, сивый,сивый - вдруг зашумел тополь. Сивый, сивый, сивый - заколыхалась рожь. Сивый, сивый, сивый - закричали где-то далеко серые гуси. Сивый, сивый, сивый - ищет своих детей птица чибис. Все меня кличут - удивился мальчик. Сивый - зашептал ветер ласково. Твое время пришло.

Только тут мальчик вспомнил, откуда он. Вспомнил - и его не стало. Грустно задул в трубочках одуванчиков ветер и умолк. Над полем стояла теплая, беззвучная, прекрасная весна.