Вертолет

Я могу говорить за себя лишь "сезам, сезам", пока снежные хлопья навстречу моим слезам, пока теплый ветер по голове не приложит. Нагноились внутри все прошедшие январи – где ж ты был, боже праведный, черт тебя побери, почему же я делаю то, чего быть не может?!

Почему мне никто не сказал, что себя сложней отыскать, чем подснежники в серой сырой лыжне (досчитай до скольки сумеешь – и подытожься)?
Мне пятнадцать, я вертолет, у меня горит обнимать целый мир – и никто мне не говорит, что настолько растянешься – боли не оберешься.

Девятнадцать, похоже, предел мне – я пьян от дел, всех уделал, кого хотел, кого освистел, – и любовь неумело меня ненавидит лишь на рефлексе, двадцать два, двадцать три, если видел – глаза сотри, ничего не подумай спрашивать, не смотри – сам не помню, тем более не записывал лекций!

Двадцать шесть. Я урод и чудовище в меру сил, серым мил лишь немногим, о помощи не просил – что однажды мне в горле взойдет поперечной жутью. Я хожу прорыдаться в окрестные камыши, где со мною рядом – буквально – нет ни души, у меня репутация психа, чем и горжусь я.

Двадцать семь, двадцать восемь... Какую тебе плиту? Я шучу, что ты делаешь, блин, убери тату, несолидно, что видно – не стыдно, но есть поправки... Двадцать девять, тридцатник маячит лупить под дых – я потом буду резать (себя), буду бить (других) и водить (эту жизнь, не имея ни прав, ни справки).

Я опять закрываю глаза и считаю до, я шагаю искать себя в сумерках городов – волосатых и провинциальных, как чёртов хоббит. Я искал себя – кто-то строил подземный ход, или плот, или дзот, или, черт его разберёт, что-нибудь, почему любовь ещё происходит.

Происходит, не убывая:
"Не убий, живая", –
говорит,
утирая багровый рот.

Вертолет.


29 марта 2019