Лето ползет кисейным чулком по бедру

Лето ползёт кисейным чулком по бедру, Герд становится в позу перед домашним баром. Его прожекты вызреют лишь к ноябрю, а полдома забиты чужими, отданными насильно и даром. Надо нарезать голубой сыр и кривые лица, ослабить галстук, расслабить чресла и накатить, прикинуть, хватит ли на завтра опохмелиться. Но чтобы ни с кем не делиться – лучше не пить.

Герд мажет горячий плавленый сыр на хлеб, дует на пальцы, на воду и на сплавленный мозг, не берет на работу в бордель, простите, вертеп с диагнозом «деменция», или «никчемность», или «невроз». На слабую совесть давит всем своим весом, чтобы трепыхалась под ним по инерции, еле-еле. Перед сном – двойной секс и двойной эспрессо, чтобы голуби и ангелы за окном не гундели.

Читает в брошюрах и людях лишь содержание, метит территорию и врагов для дальнего поражения, а когда сбивается с меткости и дыхания, ездит по дороге только с односторонним движением. Считает этот мир лучшим из всех возможных, а себя старым ценителем и доминантом, отвечает апперкотом или вполне односложно, каменеет перед выбором нескольких вариантов.

Раз в год Герд все бросает, выписывает истекший чек, дарит наборы из имен и грубых затрещин. Но пасует, хоть не слабохарактерен, просто он человек. Голод срывает тугую крышечку и неистово горлом хлещет. Ночь ластится, касаясь его то платьем, то голым плечом, только теперь у нее нет ни поклонника, ни перспектив. Герд теперь знает, что к чему. И все ему нипочем. В нем плещется выпитое. И незаезженный едкий мотив.


Июль 2019