Ирма

Сокурсница Вереевой Юлии по Литературному Институту Ирма, с которой после лекций бодро покрывали расстояние от небольшого зданьица ВУЗа к метро, устроила для Вереевой настоящую экскурсию. Эта Ирма, до экскурсии, совсем почти была Вереевой незнакома, и всё только появлялась она, в любой момент дня не считаясь со счётом пар, в ВУЗе, шатающаяся, распространявшая вокруг себе резкий, острый пивной запах; глаза коротко стриженной Ирмы были всегда ввалившиеся, очерченные бессонными тёмными синяками, и одежда какая-то, характерная: например, какой-то такой... балахон... ну вроде как верхняя одежда... тёмно-синий, такой, балахон чуть не до асфальта, и на том балахоне неаккуратно намалёванная жирными белыми линиями старуха с косой. Вереева потом из общения с Ирмой поняла, вроде бы, так, что всё, что есть в Ирме странного, считая с точки зрения основной части населения Москвы - так это всё странное такое в Ирме оттого, что она бешеная фанатка рок-группы "Алиса". Но, прослушав рок-группу "Алиса", Вереева совсем не нашла там ничего в творчестве этой рок-группы, что бы так резко и фатально могло отзываться на поклонниках. Сама Вереева очень уважала рок-группу "Агата Кристи", это значительно жёстче "Алисы", так и то Вереева так не ходила; ну, эту тему замяли для ясности.
 
В рамках устроенной Ирмой для Вереевой экскурсии, во-первых, украли из того Мак-Доналдса, что как раз у станции метро, - украли нереальных совершенно размеров, чуть не в полчеловека, рулон туалетной бумаги, и сбыли этот рулон по дешёвке торгующим чем ни на есть на ступенях у входа в метро старушкам. И сухонькие были старушки, мышиные, с застрёнными лицами, и полные бывали женщины, те и другие, впрочем, в страшное были одеты тряпьё; и торговали всем подряд: цветами, кружевными скатертями, свитерами и шалями, расчёсками, отвёртками, гайками и шурупами и клеем "Момент" (этот последний в центре Москвы, видимо, неплохо расходился среди интересующейся молодёжи). Старушки (и полные женщины, к которым наименование "старушки" как-то не идёт) встретили торговое предприятие улыбчиво - видимо, бизнес был достаточно популярен. Пока воровали, Ирма охотно и немного замедлено-немногословно, как под остатками кайфа очередного, делилась подробностями предприятия: мол, давно так воруют из Мак-Доналдса, везде все подряд... бумага хорошая, рулоны громадные... по дешёвке сбываются моментально; и так вот... уже давно процветает в Москве... это дело... (добывают деньги, как правило, на очередную порцию выпивки, в основном - крепкого пива) - так уже давно... это в Москве... что Макдоналдсы совсем уже с этим задолбались. ...Непосредственно из самого туалета рулоны убрали... и теперь у них хранятся рулоны... вот так.

Рулоны хранились в специальном запертом отсеке, а из этого отсека, вроде бы, разматывались по туалетам.

- Но... - тянула дальше Ирма, -

И можно было понять из Ирминых пояснений, где словами не сразу подбираемыми, где жестами, что двух воровок, Ирму и Верееву, эти запертые отсеки не остановят, потому что (тут Вереева потеряла мысль: не то ли потому, что у Ирмы отмычка, а не то ли потому, что есть у неё прямо ключ от этого самого отсека). Как бы там ни было - отмычкой или ключом - открыли отсек буквально в две секунды, и скоро уже были при деньгах.

До конца всё-таки Вереева эксклюзивную такую экскурсию не осилила.  Когда Ирма полезла копаться в мусорный бак, скрывшись в том баке с головой (бак был огромный и полупустой), Вереева лезть следом не то что не решилась, а просто не стала: "индийская юбка", гордо развевавшаяся, обхватывая при порывах ветра вереевские лодыжки - вылинявшая, истасканная многими обитателями Арбата "индийская юбка" - была всё-таки относительно чиста (после машинной стирки во всяком случае), а кофта, бывшая на Вереевой, если б не в тандеме с "индийской юбкой", от которой и сама кофта как-то блёкла и выцветала - кофта была приличная и даже нарядная. Так что Вереева, на устойчивых своих босоножках с широким, невысоким каблуком, стояла там у бака, и только могла слышать исходящие из бака Ирмины громкие реплики, что это совсем глупо с Юлиной стороны, что столько всего можно найти, но что это даже не главное, а что это особая такая фишка, копаться, и именно в мусорном баке, что вот она настоящая тут проверка, панк ты или нет. Наконец Ирма показалась из бака обратно, ничего не нашедшая, но крайне довольная. Другой покоробивший Верееву опыт оказался такой: лето стояло, жарища страшная - Ирма подобрала у скамейки полувыпитую бутылку из-под пива, а вот что там теперь было налито, поручиться было нельзя - и, не успела ещё Вереева ни гавкнуть, ни крякнуть, ни как там отреагировать, как Ирма запрокинула голову и страстно присосалась к этой самой бутылке. "Чужих объедков не подбирай, губы сифилисом обмечет", прозвучала тут в Вереевской голове не дословная фраза из Солженицинского "Одного дня Ивана Денисовича", так что Вереева делить с Ирмой содержимого бутылки не стала, и даже как-то попыталась тут выразить своё мнение, что так-то уж нельзя, но Ирма только отмахнулась.

Эта Ирма занималась в ВУЗе в мастерской художественной прозы очередного так называемого "мастера", имя которого вылетело из Юльиной головы. Кроме обучения у этого "мастера", Ирма замечательна была тем, что имела приличных, не таких уж бедных родителей и заодно московскую прописку; но чего-то такого она искала или чёрт знает как, что и почему; родителям своим она хамила матом, дома не жила; периодически родители её подбирали, водворяли домой, отмывали, накупали дорогих шмоток, Ирма жила после этого дома от трёх дней до недели, после чего уходила снова. В тот день, в который был тот мусорный бак, а потом чужая пивная бутылка, Ирма, совсем эту бутылку опорожнив и придя в благодушное настроение и состояние духа - сели Ирма с Юлей тут же на всё видавшую, в скверике неподалёку от ВУЗа расположенную - скамеечку; и с неподдельным удовольствием Ирма рассказала, что вот не далее как вчера, или позавчера может быть, она на своём домашнем компе оставила громадным шрифтом слово "***" и снова ушла из дому. 

В другой раз Ирма занята была непочатой, но тоже отвратительно нагревшейся на жаре пивной бутылкой; эту пивную бутылку вскрыла Ирма об одну из оградок скверика, и так вскрыла неаккуратно, что полетели осколки - и снова не помогли тут никакие Юлины жесты и междометия по поводу того, что можно ведь наглотаться битого стекла.

Ирма писала, на памяти Вереевой, какие-то длинные белые стихи - без рифмы, соответственно, но с просматривающимся ритмом - и что-то в том смысле, что её alter ego смотрит на неё, а она, Ирма, наоборот, на него смотрит - на своё то есть alter ego (так и писала, латиницей). И что мол думала уже Ирма, что alter ego от неё отвязалось - а оно, глядишь, снова пришло. Вереева показала потом эти стихи своему знакомому врачу, в прошлом хиппи, до сих пор щедро отдававшему свою жилплощадь под посиделки людей с Арбата (Вереева жила в то время у этого врача, и у него же разжилась большим количеством "индийских юбок", сменивших много владелиц и истаскавшихся совершенно). Врач ответил таким вердиктом, что стихи Ирмы - плохой закос не то под Егора Летова, не то ли под кого-то ещё, и тут же, чтоб доказать Вереевой, что он-де, врач по кличке Ксёндз, может гораздо лучше, сочинил сразу набело матерные стихи, которые я стесняюсь здесь привести, но впрочем были они с хорошей нестандартной рифмой и с полётом воображения. 

                22-07-2019