Повстречавшимся на пути ч. 87 гл. 3

И вновь пришлось мне взяться за перо, и не только в переносном, но и в прямом смысле. Возвращаясь домой после работы, я поднял перо коршуна. А дома на рабочем столе прочитал письмо от редактора, гласившее: "Может быть, дополнишь что-то после фразы последней части: "Быть может, потом или уже никогда"? Наверное, это были знаки, к которым я иногда прислушиваюсь. Ведь, описав последнее событие из жизни одного человека, почти хроникальное, я не рассказал о том, чего требовало моё внутреннее ощущение. Да и одна из читательниц, почти юная женщина, задала после прочтения вопросы, на которые, как мне кажется, я не дал полного ответа. Она не понимала, зачем нужны эти шествия и показные мероприятия. Ответы были в моей голове, и два последних знака свыше говорили мне, что на них нужно ответить.
Феникс шествовал в колонне среди детей, незнакомых людей, артистов и своей семьи. Путь был долог, и на жаре, выдавшейся в этот день, он казался бесконечным. Наконец-то все остановились у места захоронения Дениса Давыдова, расположившись полукругом перед чёрной деревянной оградой метров 10 на 10. Ближние ряды к ней заняли отряды школьников, за ними -гусары, французы, русская пехота. Все эти люди были одеты в костюмы воинов 1812 года. Справа и слева расположились люди, пришедшие почтить память генерала. Чуть поодаль, с правой стороны, - кавалеристы с шашками на гарцующих конях. Родные Феникса стояли там же, где и он сам. Один конь как-то странно себя вёл, вспахивая землю копытами и притоптывая на месте. Управляла им девочка лет шестнадцати. Феникс отправил свою семью в сторону от кавалеристов, сам же ушёл за ограду, обогнув её, в тень деревьев, занял позицию для фотосъёмки. Все затихли и были готовы к началу панихиды, и вдруг в этой тишине произошло неожиданное. Феникс заметил это сразу, так как находился рядом с кавалеристами. Конь, беспокоившийся до этого, замер, заржал и в один прыжок подскочил к кобыле, которой управлял пожилой бородатый мужчина. Встал на дыбы, и вот его огромные, сильные ноги уже лежали на спине всадника, придавленного к крупу лошади. Все стояли и ничего не могли понять. Феникс не знал, что делать. Один из всадников соскочил с лошади и побежал, вынув саблю из ножен, на помощь своему другу. Девочка-всадник слетела с седла, но, не отпуская поводья, просто повисла на спине коня. Бросившийся на помощь торцом сабли бил жеребца по ногам. Всё это длилось минуту, бесконечную минуту, как показалось Фениксу. Он только наблюдал за происходящим и ничем не мог помочь человеку. Наконец-то удалось отогнать жеребца в сторону, девочка заползла в седло, пришпорив коня, погнала к дороге. Пострадавший всадник оправился, осмотрев себя, погладил и успокоил свою лошадь.
Что это означало для окружающих? Конечно, инстинкты животных, но не для Феникса. Он видел в этом нечто другое. Это был некий страшный бой, моментальное стечение обстоятельств перед могилой боевого генерала. Может быть, какое-то напоминание о чём-то, о неожиданностях, о борьбе, о смерти, о жизни.
Началась панихида. Феникс стоял за могилой Давыдова гораздо ближе всех остальных, закрыв глаза. Мысли его были спокойны, лишь имя Деонисий, произносимое батюшкой, взбудоражило на одно мгновение его разум. Птицы, певшие до этого, затихли. Фениксу вспомнился прошлый приезд в Верхнюю Мазу. Так же, с закрытыми глазами, он вновь видел дождь, неожиданно начавшийся тогда при возложении венков. Припомнились слова его стихов, читаемых на концерте его женой. И то, что перед выступлением этим громыхнул гром, длинно и раскатисто, и с первых строк стихотворения пошёл ливень. Но никто не вскочил и не убежал со своих мест открытой площадки. Вспомнил то, как этот дождь так же неожиданно кончился, и раздались аплодисменты.
Подошло время возложения венков из еловых ветвей. Феникс снимал возлагающих цветы, отдающих дань памяти герою простых людей. Лица их были сосредоточены и благородны. В этот момент в воздухе чувствовалось что-то странное и звенящее. Возможно (как знать?), так выразилось единение духа присутствующих, братство народа, натягивая воздух, рассекая его энергиями единомышленников.
Было и в этом шествии, и в этом празднике, проходившем в простом селе русской глубинки, что-то необъяснимое и непостижимое. Феникс, не любивший чего-то подобного в городах, где присутствовала фальшь, видел тут нечто иное, естественное, чистое и светлое. Все уже разошлись, и лишь его семья да бабушка лет 80-ти остались у простенького железного креста. Легкая тучка прикрыла небо на минутку, и в этой грустной тени её было сделано последнее фото