Дафна, после всего

ДАФНА, ПОСЛЕ
Кэрол Маски-Дюкс, р. 1945

И так весна цвела себе же вопреки.
Подружки нацепили юбки покороче,
курили сигареты, стоя у обочин.
А мы, на пару головы склонив,
стоически над переводами корпели.
И в Маркуса вникали – ах, этот Маркус, Марк Аврелий!
Но вот пришла пора: из роз пагод,
сирени пылкой, небес в курчавых облаках.
Кусты роняют с веток мелкий текст,
прогуливаем перевода класс,
разнос смотрительницы тот же час для нас.
Он захотел услышать имя сразу, едва она
с автобуса сошла. Закатом тени удлиняет
пред древним мраком. Цветы у ног её
при свете фонарей ошеломлённых.
Леда, Зевс в костюме, галстук,
шипенье лебединое ей в ухо.
(Она со мною только этим поделилась.)
И одиночества могучие крыла раскрылись
и сомкнулись в нас; понятен стал страдательный залог:
«Окрашена всегда душа в цвета мечтаний».
И неспособная к движенью, вдруг обернулась временем
прошедшим – едва успев лишь распрямиться
над отцовскою могилой, где имя в бронзовых
виньетках. А вкратце, на латыни: «завоевать иль
укради». Овидий жмёт плечами: Vos mos non,
sit sponsa... Возможно, прозвучит это смешно:
Ты деревом, а не невестой станешь.
И каждое колечко древесины кроется корой,
и место приготовлено для новых, ветвятся корни.
Недаром говорят, что от любви до мести – только шаг.
Она для этого особенный глагол нашла.
В нём лес и девушка бежит, о помощи взывая.
И тишина. И обратилась, как это бывает,
в одну из этих, руки к небесам вздымает.
(Свидетельница я, и голову склоняю.)
А крылья спрятала на дереве, среди ветвей, она,
и это означает, что не пора ещё его спилить,
пустить на щепы, швырнуть во всемогущий зев огня -
клубится дым, но пепел не взлетает.

March 25, 2019
Черновик: 2019-07-22
Carol Muske-Dukes, a former California poet laureate, is a professor at the University of Southern California.
Her latest poetry collection is “Blue Rose.”

DAPHNE, AFTER
Carol Muske-Dukes

So Spring blossomed in spite of itself.
Uniform skirts up-rolled high by wild girls
curbside, smoking. Still, two of us, heads
together, translating. Our selves as Stoic
teens, thinking Marcus, Marcus A.!
So: month of rose pagodas, of lilacs
impetuous, blue. Twigs spill from
her dropped text, as she flees
translation class, the nun’s query.
He demanded her name first. Just
steps from the bus stop. Sunset:
shade before ancient dark. Blossoms
beneath her, beneath the shock-light of
staggered street lamps coming on. Leda’s
Zeus, his suit & tie, swan’s hiss in her ear.
She told me only. The great wings of
aloneness closed in us, we learned how
the passive voice was magnified: “The soul
is dyed with the color of its thoughts.”
Powerless to move, she became past
tense of strength once standing tall
at her father’s grave. His name in brass
florets. But Latin offhand—“to seize or
abduct.” Ovid’s shudder: Vos mos non
sit sponsa . . . Once we might have found it
funny: You will not be a bride, you will be
a tree. At each ring where her flesh became
bark, a path opened: root split. Some
believe that anger can take the place of
love. She found the verb for it. Having to
do with the forest & a young girl running fast,
calling out—then silence. Becoming as she
had, one of them, reaching skyward. Their
witness, bowing. Those wings hidden in
the tree, meaning she was not ready to be
cut down, not ready to be chopped into little
sticks & tossed into fire’s assumed supremacy—
all that smoke, her ashes refusing to fly.