Свидание

Марат Валеев

 
          По несчастью или к счастью,
          Истина проста:
          Никогда не возвращайся
          В прежние места.
                Г. Шпаликов
1.
И вот Егор снова в родной деревне. Уехал он отсюда лет сорок назад и навещал родные пенаты изредка, ну, раз в пять-шесть лет, может быть. И с болью в сердце замечал, что сельцо его всё дряхлеет, рушится. Населения от прежнего осталась половина, не больше. Из одноклассников здесь не было уже никого. Пацаны большей частью, увы, уже поумирали, а девчонки, естественно, давно превратились в семейных матрон и даже стали бабушками. И тоже жили кто где, но только не в родной деревне.
Егор неспешно шёл по знакомым улицам, по которым когда-то бегал босиком, степенно здоровался с теми односельчанами, кого узнавал, и доброжелательно кивал на приветствия тех, кто узнавал его.

А вот и старый бревенчатый дом с резными, полинявшими, но всё ещё голубыми наличниками, при виде которого вновь так знакомо всколыхнулось уже немолодое сердце Егора. Когда был пацаном, обычно старался с независимым видом пройтись или проехаться на велосипеде мимо этого дома. Но глаза его при этом всегда предательски скашивались на чисто вымытые окна, за которым виднелись цветы в горшках, а сердце екало: а вдруг Она смотрит?..
Она — это его одноклассница Верочка Лапина, первая красавица в их сельской восьмилетке. Её Егор любил с первого класса. Он-то любил, но она и не догадывалась, или делала вид, что не догадывалась, о чувствах Егора. Да и мудрено ли? За ней приударяли все мальчишки не только из его, но и из соседних классов, такой она была хорошенькой: с волнистыми каштановыми волосами, большими карими глазами, опушенными длинными ресницами, с матовыми щёчками и алыми капризными губками. И ещё с маленькими аккуратными ножками, которые с каждым годом становились всё длиннее и стройнее.

Верочка понимала, что красива и имеет власть над мальчишками, и потому её хорошенькое личико всегда имело слегка надменный вид, который, впрочем, нисколько не портил её, а наоборот — ещё больше притягивал к себе взоры пацанов.
Многие из них всяческим образом пытались добиться внимания Верочки, но безуспешно: её интересовали только учёба (Верочка, как и полагается красавице, была ещё и отличницей) и подруги.
И даже когда уже закончили восьмилетку, на выпускном вечере, накануне расставания, Верочка никого из воздыхавших по ней и заметно повзрослевших мальчишек отдельно своим вниманием так и не наделила. Она с равнодушным видом станцевала с каждым, кто её приглашал, в том числе и с Егором.
Даже рассвет встречать на берег реки не пошла, а отправилась спать домой пораньше, отказавшись от услуг всех провожатых. Да и был он у неё — мама, которая, в отличие от многих других родителей, оставалась до самого конца выпускного вечера рядом с дочерью-красавицей.

Егор тогда уже дома обнаружил, что его правая ладонь, в которой он во время танца трепетно держал хрупкую кисть Верочки и боялся встретиться с ней глазами, тонко и нежно пахнет духами. И он не мыл эту руку ещё два дня после выпускного, время от времени принюхиваясь к ней и с закрытыми глазами представляя невозможное — как он в облаке аромата этих взрослых женских духов прижимает Верочку за тонкую талию к себе и страстно целует её в капризно изломанные губы...
Потом их пути — не только Егора с Верочкой, но всего класса,— надолго, а с кем и навсегда, разошлись. Кто-то поехал продолжать учёбу в средних школах соседних райцентров или центральных усадеб совхозов, кто-то поступил в профтехучилище в городе.
Егора после десятого класса забрали в армию. Добросовестно отслужив, он остался в городе, в котором стояла часть. Его сагитировал сослуживец ефрейтор Витя Колобов, сам из этого города. Конечно, Егор сначала съездил домой, порадовал своим возвращением и почти тут же расстроил родителей решением не оставаться в родной деревне.

Ему очень хотелось увидеть объект своего детского, а затем и юношеского влечения: Верочка все эти годы не шла из головы Егора. Он даже пару писем написал ей из армии, в которых наконец-то открылся милой однокласснице и признался в своих чувствах. Но письма его остались без ответа.
И только приехав после «дембеля» на побывку в деревню, он узнал, что Верочка неожиданно для всех вышла замуж за совершенно неприметного парня, своего дальнего родственника Мишку Попова, старше её на три или четыре года. Он работал автомехаником в райцентре. Вот там-то на момент возвращения Егора из армии Верочка теперь и жила со своим избранником, и даже уже растила ребёнка.

Жестоко разочарованный, Егор резко свернул сроки своего пребывания в деревне (втайне он надеялся, что свидание с Верочкой может повлиять на его решение остаться дома или уехать, а теперь что ж...) и через пару дней отправился к недавнему месту своей службы, в город со знаменитым вагоностроительным заводом, где и устроился работать слесарем.
Вначале Егор получил комнату в заводской общаге, а когда женился — перебрался в предоставленную ему заводом однокомнатную, затем, по мере появления детей, двух- и трёхкомнатную квартиры.
Тогда это было в порядке вещей, жильё, пусть и не элитное, но вполне благоустроенное, своим гражданам предоставляло государство — правда, по степени продвижения живой очереди. Егор был хороший работяга и семьянин и подолгу в этих очередях, включая на мебель, холодильник, цветной телевизор, машину, не задерживался.
 
2.
Счастлив ли он был все эти годы? В общем, да. Жена Людмила у него была симпатичная, спокойная, заботливая и любящая мать; сын и дочь выросли послушными и воспитанными, уже нарожали своих детей, так что сейчас у Егора и Людмилы уже трое внуков!
Егор хоть и достиг пенсионного возраста, но продолжал работать мастером на заводе — его опыт и знания ценили, да и приработок к пенсии не мешал. Всё у него было хорошо в жизни, всем он был доволен. И, казалось бы, за минувшие годы образ его первой и безответной любви должен был если и не стереться из памяти, то хотя бы потускнеть, а чувство остыть. Тем более что сама Верочка о нём, похоже, легко позабыла.

Однако он все эти годы продолжал помнить о Верочке и хранить свою детскую влюблённость в неё. Он понимал, что это бессмысленно, нелогично, контрпродуктивно, наконец,— она-то к нему относилась вообще никак. Ну разве что как к однокласснику, то есть наравне с другими мальчишками. Понимал — и ничего с собой поделать не мог.
Правда, это чувство было не настолько сильным, чтобы он вот прямо ночами спать не мог. Если бы это было так, то он бы всё бросил к чёртовой матери и помчался туда, в родные места, где жила его Верочка, и всё бы сделал для того, чтобы добиться её. Но нет, такого желания — кардинально поменять свою жизнь ради Верочки — у Егора никогда не было. Просто, повторимся, он всегда помнил её, думал о ней, и эти мысли были нежные и практически невинные.

И вот Егор взял отпуск и с разрешения жены отправился проведать родные места. Людмила была с ним здесь за всю их совместную жизнь всего один раз, и ей малая родина мужа совсем не понравилась. Да и откуда ей, выросшей в городе, не бегавшей босиком по раскалённым от жаркого солнца пыльным улицам, не плескавшейся в тёплой реке, протекающей под песчаным яром, было понять, что вот эта невзрачная деревенька (тем более — с Её домом, мимо которого он никогда не мог пройти равнодушно) и есть самое лучшее место в мире? Но надо отдать Людмиле должное, она всегда отпускала мужа туда, куда его влекло тоскующее по родным местам сердце.
 
3.
И вот он снова приехал на свою родину и, бросив дорожную сумку у двоюродной сестрёнки, отправился пройтись по знакомым улицам. Шёл и с болью отмечал, что ветер перемен для Сычёвки имел разрушительную силу. Совхоз прекратил своё существование, и в их отделении не стало ни полеводческой бригады, ни дойного гурта, а это означало, что десятки сельчан остались без работы и вынуждены были со временем перебраться в более хлебные места — в райцентр, в область.
Оставленные ими дома (продать их было некому) со временем разрушились сами или были разобраны на стройматериалы соседями, и таких следов, как от бомбёжки, в Сычёвке было уже с три десятка, что соответствовало трети всех дворов некогда оживлённого, процветающего села. Не было среди «живых» и отчего дома Егора — после смерти остававшихся здесь родителей, которые ни за что не желали переехать ни к старшему сыну в город, ни к младшему в ближний райцентр, их усадьба тоже оказалась порушенной.

Правда, сам некогда крепкий камышитовый дом был ещё цел. Но лучше бы его тоже сравняли с землёй, потому что сейчас он использовался под сарай их бывшими практичными соседями, и это особенно угнетало Егора. Под крышей дома, в котором, плохо ли, хорошо ли, три десятилетия прожила их семья, теперь обитали и гадили под себя коровы и овцы, это кого хочешь вгонит в меланхолию.
Егор вздохнул и пошёл дальше. И вот он, знакомый, хотя и потемневший от времени и даже слегка как будто просевший, дом, в котором когда-то жила Верочка со своими родителями. Кувыркнулось и приостановило своё биение, а потом вновь запустилось и заколотилось в груди с удвоенной силой его порядком изношенное сердце.
И хотя Егор знал, что бывшая ослепительно красивой Верочка сегодня, должно быть, вполне себе солидная Вера Николаевна и давно живёт не с родителями, а с мужем и детьми и даже уже с внуками в райцентре, он всё же таил надежду, что вдруг случится чудо и он увидит её.
Но чуда никакого не было — никто не выходил из калитки двора Вериных родителей, никто и не заходил в неё. Наверное, в доме Лапиных сейчас никого и нет: дядя Коля, как слышал Егор, в прошлом году умер, а тётя Люба, может, ушла куда по делам или болеет — дело такое, возраст...

Егор вздохнул и, ещё раз покосившись на заветные окна Верочкиного дома, хотел было уже свернуть в проулок, чтобы вернуться к сестре. И тут к воротам Лапиных, распугав роющихся в пыли кур, подкатил старенький «жигулёнок». С пассажирской стороны, опираясь на трость, с трудом вылезла пожилая грузная женщина, в которой Егор сразу узнал маму Верочки, тётю Любу.
«Удивительно, как это старые женщины долго не меняются!» — отметил про себя Егор. Он вежливо поклонился и уже даже открыл рот, чтобы сказать: «Здрасьте, тётя Люба! А это я, Егор. Узнаёте?» Но что-то остановило его. Егор более внимательно вгляделся в лицо женщины, теряясь в смутных догадках: неужели?..
Но когда из машины выбрался и водитель, Егор без особого труда признал в нём Мишку Попова. Он был такой же худой и угловатый, с тем же вечно недовольным выражением лица, только теперь морщинистого. Хлопнув дверцей «жигулёнка», Мишка, даже не взглянув в сторону Егора, со скрипом открыл калитку и зашёл во двор — наверное, затем, чтобы открыть ворота и загнать машину внутрь.
Верочка же пристально смотрела на Егора, силясь узнать, кто же стоит у ворот их дома.

«Блин, неужели и я так состарился, что она тоже не узнаёт меня? — неприятно удивился Егор.— И хорош был бы я, если бы обратился сейчас к ней как к тёте Любе». А вслух сказал:
— Ну, здравствуй, Верочка! Или же тебя лучше называть уже Вера Николаевна?
— Егорушка! — радостно, совсем по-бабьи всплеснув руками, воскликнула Верочка.— Да какая я тебе Николаевна? Кстати, и Верочкой ты меня впервые назвал, а то всё Вера да Вера.
— Да вот как-то не пришлось,— смущённо кашлянул Егор.— Ты здесь, я там. А то бы, конечно...
— Чего «а то бы, конечно...»? — лукаво прищурила свои карие, кстати, светящиеся по-прежнему молодо, глаза Верочка.— Ты, насколько мне помнится, единственный из нашего класса не пытался ухаживать за мной. Неужели не нравилась?
И Верочка кокетливо склонила голову немного набок, как она делала всегда. И Егор всё больше и больше узнавал в ней ту, по которой сох в школе и о которой дни и ночи напролёт думал в армии, и даже когда женился и у него пошли дети, всё равно не забывал о Верочке.

Да, время оказалось беспощадно и к ней: Верочка погрузнела, когда-то миловидное лицо заметно подурнело и покрылось сеточкой неглубоких пока морщин; из-под длинного платья виднелись опухшие лодыжки ног (Егор помнил, какие у Верочки они были изящные!), и это, видимо, из-за них она вынуждена была опираться на трость.
Но всё равно — это была она, Верочка, прелестный образ которой Егор всегда носил в своём сердце. И пусть он уже не совпадал с сегодняшним оригиналом, Егор изо всех сил старался делать вид, что совершенно не заметил разрушительного результата работы минувших лет над этим образом.
— И тогда очень нравилась, и сегодня просто замечательно выглядишь! — искренне похвалил её Егор.— И я очень жалею, что не ухаживал за тобой. Глядишь, сегодня был бы на месте этого везунчика Мишки!
— Ой-ой-ой! — звонко засмеялась Верочка (а вот смех её остался почти неизменным — с радостью отметил Егор).— Если бы да кабы…— и добавила, понизив голос: — А ведь ты мне тоже нравился... немножко. Но я же не могла тебе сказать об этом первой!
— А сейчас нравлюсь? — включился в игру Егор, интуитивно втягивая свой нахально округлившийся в последние годы живот.
— И сейчас... немножко! — снова разулыбалась Верочка.

Егор вдруг понял, что наступил тот момент, когда он может спросить о деле, так волновавшем его столько лет.
— Скажи, Вера, а ты получала мои письма?
Вера перестала улыбаться, лёгкая тень растерянности, смешанной с досадой, пробежала по её лицу. Видно было, что ей не хочется об этом говорить. Но она всё же сказала.
— Да, Егор, получила. Их было два. Но... как бы тебе это сказать... Ты их написал и прислал уже тогда, когда мне тебе нечего было ответить. Я уже была с Михаилом. Так что извини.
И с души Егора словно камень свалился. Значит, всё же получила и прочитала — и все эти годы знала о его чувствах к ней. Ну а что не ответила — это уже другой вопрос. Понятно, что была увлечена другим, возможно, даже полюбила, и как-то не с руки ей было отвечать на те мальчишески искренние, даже где-то, может быть, глупые и наивные письма Егора. А может, просто не хотела его расстраивать, хотя тем, что не ответила,— расстроила, может, ещё куда больше.
 
4.
Ну вот, вроде всё: увидел когда-то милую сердцу зазнобу, удостоверился, что она, увы, тоже состарилась, как бы он ни ухищрялся не мириться с этим фактом. А теперь можно со спокойной душой возвращаться к сестре и через день-другой собирать свою сумку и ехать домой, к жене, детям, внукам,— больше здесь его ничто не держало.
Однако Егор чувствовал, что он не сказал Верочке что-то ещё, очень важное. И он не знал, найдёт ли такие слова, чтобы Верочка поняла его. Вера же между тем продолжала с выжиданием смотреть на Егора, и глаза её всё ещё лучились тем огоньком, который загорелся в них, когда она узнала его и заговорила с ним.
— Спасибо тебе, Вера! — дрогнувшим голосом сказал Егор.
— За что? — удивилась его одноклассница.
— За то, что была в моей жизни... За то, что я знал, что ты там где-то есть, и у меня оттого тепло было всегда на душе... За то, что когда у меня были какие-то удачи или успешные дела, я думал: «Вот бы Вера меня сейчас увидела!..» Ну, в общем, за то, что ты помогала мне жить, вот!
Вера молча выслушала эту взволнованную, сбивчивую тираду, и Егор, к ужасу своему, увидел, как улыбка сошла с её лица, а глаза медленно стали наполняться прозрачными слезами.
— Вера, ну где ты там?! — послышался раздражённый голос Михаила.— Придержи створку ворот, а то она снова закрывается...
— Ладно, Вера я пошёл,— торопливо сказал Егор.— Прощай!
И, круто развернувшись, пошагал по переулку к дому сестры, стараясь при этом держать спину прямо. Так как он знал: Верочка смотрит ему вслед...