Посвящение отцу Ольги Аросевой 21

                ПРОЖИВШАЯ ДВАЖДЫ

           Книга, посвящённая отцу.
   Автор Ольга Аросева.

 Ольга Александровна Аросева(1925-2013), советская и российская актриса
театра и кино. Народная артистка РСФСР.

Продолжение 20
Продолжение 19 http://www.stihi.ru/2019/07/21/5031

                27 февраля
 «Возможно ль!! Целый месяц дневника в руки не брал. Отношения мои с Герой как будто запылились. Колёса стали вращаться со скрипом.
Дети обнажили своё отношение ко мне и к Гере. Оля и Лена заявили, что только из приличия они радовались переезду в новое жилище. На самом же деле им тяжело, когда отец с Герой живёт в хорошей просторной квартире… От подруг своих они знают, что их семейства в ещё более стеснённых квартирных обстоятельствах, но всё же живут вместе, даже неродные дети вместе живут… Много, много укоров наговорили мне дети, все трое в один голос. Моя оборона была слабой, потому что в словах родных моих дочерей много правды. И в это время я их любил и понимал сильно. Но не меньше любил и моего сына. Я их всех четверых прекрасно чувствую.

 Сегодня со вкусом записывал для Сталина мои разговоры с Ромэном Ролланом. Звонили от Кагановича, сказали, дадут квартиру больше и место для дачи. Каганович всё же носит в себе наследство тысячелетней культуры, у него есть хорошее отношение к человеку и даже известная бережность.
А Вячеслава (М.) просил о «Соснах» (Дом отдыха), к тому же я на них имею право. Он обозвал меня (по телефону) мещанином, а когда я в растерянности спросил, как же мне быть (т. е. к кому обратиться за защитой своего права), он сказал: «Ну, до свиданья!» – и повесил трубку. Ну что бы ему хоть объяснить по-товарищески. Прошло, кажется, это «по-товарищески»…

               4 марта
 Произнёс вступительное слово в Доме ученых в день 100-летия со дня первого издания «Калевалы». Аудитория была довольно чёрная. Поэтому моя речь, внутренне искренняя, звучала как фальшивая.
Вчера лёг в 4-м часу утра. Принимал Еврейский театр (25-летний юбилей). Режиссер произнёс хорошую речь. У него отвислая губа, он низенького роста. Комок энергии и любви к искусству. Пели еврейские песни. Танцевали еврейские танцы. Среди гостей был чешский журналист Мрквичка (Морковка). Он много раз подходил ко мне, начиная всякий раз так: «Я сам Мрквичка (я – Морковка)».
Ах ты «Мрквичка»…

 Сегодня утром зашёл к Лене. Узнал, что Оля подняла большой и позорный скандал, била старшую сестру Наташу. Все радости да радости мне… О скандале знает весь ВОКС. Стыдно. Обещал Олю отдать в лесную школу. У сына (в другой моей квартире) оказалась дизентерия. Голодает, плачет, тощает. Не понимает, почему его морят голодом… Хоть кто-нибудь подошёл бы ко мне и просто спросил: «Ну, как тебе, человече, не легко, поди?!».
И дотронулся бы тёплой рукой до моего плеча…
Писать хочу. Ужасно хочу. На днях получил от Гронского (ред. «Нового мира») грубое письмо с обруганием моего рассказа «Любовь рабочего Жана» и романа «Правда».

 На днях Кагановича назначили НКПС*. Все смущены.
Сегодня Енукидзе назначен президентом Закавказской республики. Ещё больше все смутились. Нужно аппарат рассредоточить.
Вчера Молотов сам мне звонил.
Хитрецы какие пошли теперь. Долго верил Кулябко (мой зам), но он решил сделать карьеру на моей шее. Ему досадно, если что-либо удаётся помимо него. А сегодня (после месяца работы) приготовил доклад т. Сталину и настаивает на присоединении своей подписи к моей… Прямо расталкивает локтями. Когда, дескать, мне представится случай писать Сталину, а тут за спиной простоватого Аросева – пройду. Холодно жить среди таких, холодно!

                5 марта
 Утро. Сын болен. Температура 39. Младшая дочь Оля больна – 37,1 (свинка). Ленушка здорова. Наташу не видел. Хотел бы её повидать.
Работа. Журналист Мрквичка! Опять Мрквичка! Очень почтительно на меня из-под очков смотрело растерянное лицо этого журналиста. Потом танцовщица Дина с её другом. С ней подписали договор, теперь расторгают. Бедная американка совсем растеряна. А большую рекламу себе делала. Левая. Это тоже в составе рекламы, иначе ей здесь не прожить!
Потом мои дела, служебные.

 Выверял стенограмму доклада. Кулябко сильно напирал, настаивая на своей подписи на докладе Сталину. Я старался подсунуть ещё Чернявского*2 (высокий, толстый, с женским задом, эрудицией – меньшевик, из литераторов), чтоб не выпирать этого Кулябко. Он не прочь был и втроём въехать в поле внимания Сталина. Однако мудрый еврей Чернявский отказался подписать, конечно, «не из-за себя, а из интересов дела».
Дома. Обед. Жена:
– Ты, оказывается, у детей проводишь целые дни.
– О, нет, очень мало.
– Мне говорили, ты всё время там, и завтраки тебе туда носят, а здесь торопишься, скорей, скорей туда.

 Между тем я у детей действительно, дай бог, если 20 минут в день бываю, а упрёки от жены получаю каждый день.
– Гера, это старо. У детей я буду столько, сколько мне надо.
– И завтраки туда носишь.
– Да. Мне полагается, я уступаю им, сам не завтракаю (два бутерброда). Ничего в этом плохого нет.
– А мне не можешь принести яблок, хотя бы от вчерашнего приёма.
– Этого нельзя, Гера, потому что завтраки мне полагаются, а таскать продукты казённые, определённые для приёма, нечестно.
– Да, да, детям так всё можно, а мне – нельзя.

 Сей деревянный, неоднократно затеваемый женой разговор, полный глухой и глупой зависти, так мне надоел, что я на последующие речи Геры не отвечал. А она продолжала говорить всё в том же духе:
– Мне нельзя, а им всё можно…
Пообедав, я заторопился.
– Ну вот, от нас всегда торопишься.
– Пойми, у меня там работа (Кулябко с докладом).
– Да знаю, какая работа: к детям. (Они живут в комнатке того дома, где учреждение). – Ты хоть Розенталь (доктор) не забудь вызвать…
– Разумеется, – ответил я. – Скажи только, когда.
– Сам узнай. Для детей всё узнаёшь, а для Бумсика (сын) не хочешь!
Между тем к Бумсику я только что сам лично привёз врача и теперь готов привезти второго. Гера буквально как сумасшадшая.
Я тут же подумал: этого сорта её разговоры буду подробно записывать в дневник, чтобы понять её…

 На пленуме Правления писателей. Записался говорить. Уехал домой перекусить. И снова на пленуме. Щербаков (не литератор, а ген. секретарь Союза писателей, курносый, толстое бабье лицо и бабье тело. В очках), потрясая руками и головой перед воображаемым врагом, на холостом ходу читал по бумаге написанную ему речь. Читал и пальцем водил по тексту. Его слушали внимательно. Все знали, что он только голосовой аппарат, через который передаются директивы, и на его невыразительное круглое лицо смотрели, как на блестящий круг радио, или граммофон, или на пластинку.
За недостатком времени мне не дали слова. Впрочем Щербаков потом уже обещал дать завтра. Я опять ушёл ни с чем.

 Слышал клочки разговоров на улице. Женщина об руку с мужчиной, оживленно:
– Нечего тебе обижаться на рабочий класс.
Два бухгалтера, один седой, другой не седой.
Седой – не седому:
– Разве это метод мобилизации масс?
Я потрясал кулаком в рваной перчатке перед лицом не седого.
В доме у меня тишина, но сын спит очень плохо…

                6 марта
 Ax, мой дневник! Пишу его как мой страшный отчёт перед самим собой и перед никем. Пишу по вечерам, когда всё стихает и прошлое делается прозрачнее. Мне, собственно, нет времени писать дневник, но какая-то потребность вкладывает мне ключ в руку. Она отпирает заветный шкаф, я вынимаю тетрадь и пишу. Потребность писать – потому что я круглый сирота и неудачник, и одинок…
Пошли с Леной в Большой театр. Там я оставил её, а сам направился в Дом писателей на пленум Правления. Как раз подходила моя очередь выступить с речью. Я произнёс слово об интернациональном значении нашей литературы. М. М. Шкапская*3 потом мне говорила: «Вот тут вы хорошо говорили, потому что обеими ногами стоите в этой области».

 С правления писателей пошёл к больной Оле. Побыл у неё с полчаса. Вызвал авто и поехал за Леной в театр. Спектакль уже кончился, Лена стояла, одевшись, в ложе, одна, с беспокойством в глазах (боялась, что я не приду за ней). С Леной возвратились в комнатку детей.
Лена, З. Я.*4 и Наташа обедали в Наташиной комнате (в квартире через двор, дети живут разбросанно!), а я был с Олей. Она спала. Я читал «Кола Брюньон» Ромэна Роллана. Потом правил стенограмму своего доклада.
Вечером отправился в Вахтанговский театр на «Интервенцию». Был у артистов. Они удивлены, что на сей раз я один. Я не менее удивлён этому.

                13 марта
 Прошла пятидневка. Работа трудна. Дети не устроены. Бесконечно так тянуться не может. Обратился к Кагановичу. Это было как раз накануне его назначения наркомом. Каганович, как всегда, пришёл на помощь. Распорядился, чтобы расширили квартиру и дали бы участок для дачи.
Вспомнил, когда он говорил о вельможах и о честных болтунах – я тогда же подумал, что приготовляется отстранение от работ всей старой гвардии.
А Литвинов об этом говорил ещё в 1932 г. во Францисбаде.
Дети мои живут неудовлетворённо. Оля выздоравливает и опять начинает скандалы. Очень нервная девочка. И всё оттого, что разрушена семья. Думал отдать её в лесную школу, но нет, лучше, кажется, заняться индивидуальным воспитанием.

 Третьего дня были в гостях у Новикова-Прибоя. Конечно, гости поздно собрались. Новиков рассказал занятную историю с цыплёнком, вылупившимся из яйца благодаря тропической температуре (на Мадагаскаре). Вообще он весь живёт Цусимой, не замечает века. Его гости молчаливые. Смотрят на меня и друг на друга испытующе. Толстые женщины с глупыми улыбками, худые – с жалкими. Мужчины без улыбок, и лица их восковые. За столом – чистое наказание, все следят за тем, чтобы пили и ели. Следят с остервенением и горячностью. Это и есть хвалёное гостеприимство.

Получил письмо от редактора «Нового мира» Тройского. Он назвал рассказ «Любовь рабочего Жана» беспомощным в художественном отношении. Строг Иван Михайлович!
Вчера провёл день один, сам с собой в Астафьево. Читал Петрарку (беседы Августина с Франциском). Вечером говорил по радио о заграничной поездке.
Вспоминаю 8 марта (женский день). Митинг на заводе «Прожектор». Все молодежь и бабы. Темнота ужасающая.
– Советская власть действительно о нас заботится. Вот я теперь имею комнату и живу с четырьмя детьми и матерью и нам хорошо, а раньше я жила у брата… Больше сказать ничего не могу… (Из речи старушки – члена президиума). Вот высота уровня и критерий оценки Советской власти.
Второй день «Правда» подозрительно выступает против «Известий» и в особенности против Бухарина. Вылетел Енукидзе. Теперь Бухарин на очереди. Не помогут его искренне умилённые статьи. Был у меня сегодня маленький Будда, китайский артист Мэй Лань Фан. В пять часов дома гости: чехи, Миреа – архитектор, И. Ильинский*5. Вечером – балет.

\                24 марта
 Вчера был в Астафьево у детей, Лены и Оли.
Дневника почти не пишу, оттого что жизнь переполнена встречами, разговорами, новизной и разнообразием. Не знаешь, на чём пристальнее остановить свой взгляд. И жаден ко всему, и осмыслить хочется, и своя собственная жизнь стала до невыносимости скучной – а жизнь к тому же так коротка. Ещё каких-нибудь пять лет полной разбросанности и только. Конец.
Нужно работать. Третьего дня и вечера – на спектаклях Мэй Лань Фана. Мэй Лань Фан – китаец-актёр. Выглядит 25-летним, на самом деле – 41 год. Низенький, широколицый. Очень умный. По-китайски церемониально вежлив. Когда играет женщину, а он только женщин играет, даёт нежный и трогательно кокетливый женский тип. Со своими артистами обращается, как феодал, просил не приглашать их на вечера, где присутствует он, Мэй Лань Фан. Молчаливый китайский посол использует поездку Мэй Лань Фана в каких-то своих видах. У посла племянница, женщина лет 32-х, конечно, моложавая. Высокая, чёрная, гибкая, как змея, с ясными и сладкими глазками. В неё все влюблены. Ей под стать кукольно милая, с маленьким носиком, намалёванная Баттерфляй.

                3 апреля
 Сегодня Иден – лорд-хранитель печати – выехал из Варшавы в Прагу. 31.3 я видел его на балу английского посольства, 28 – на балу у Литвинова. Худой, высокий, густобровый, 38-летний английский министр. 28.3 улыбался светящимися глазами и держал рот чуть-чуть открытым, он будто пожирал славу, которая здесь, в Москве, вдруг попёрла на него. 31.3 после разговора со Сталиным (после посещения Большого театра) выглядел совсем другим. Глаза потеряли блеск, потому что смотрели не на окружающих, а в самого себя. Иден был уже и проще, человечнее, он больше не пожирал славу, он стал задумываться над ней, над Москвой, и над её людьми.

 Подвыпивший изрядно английский посол Чилстон рассказывал о содержании беседы между Сталиным и Иденом. Бубнов (Наркомпрос), отведя меня в сторону, говорил:
– Если хочешь знать содержание беседы, обратись к Штейгеру*6. Он знает её во всех подробностях.
– От кого?
– От Чилстона.
А Чилстон рассказывал главным образом одно – Сталин говорил: вот видите, англичанин (про Идена), но такой, который говорит честно и с ним можно и должно говорить откровенно. Я вижу перед собою честного англичанина.
Было ли это правда или продукт воображения Чилстона – история разберёт…
Отдыхаю в Морозовке, пишу о заграничных впечатлениях. Поздно, но пишу.

                4 апреля
 Совершенно бестолково вчера приехал в город. Весь вечер (лучшие часы) – в ВОКСе, разговоры пессимистические: никто не учитывает, каких усилий и трудов могло бы и не быть. Утром у Акулова*7 в ЦИКе. Просил у него разрешения поместить сына в Астафьеве. Ответит завтра. Потом у Юдина в ЦК. Юдин, перегруженный работой, думает, что перегруженность – это удел всех гениев (Ленин, например) и что можно перехитрить натуру и выработать особенную, не устающую партийную чуткость, выслушивал мои и Кулябки «проблемы» (текущие) в ВОКСовской работе и давал от культпропа ЦК свои решения. Выйдя от него, как всегда, в угнетённом состоянии и с весельем висельников, мы с Кулябко делились впечатлениями.
 Он со свойственным ему сарказмом говорил:
– У меня такое впечатление, будто нам в задний проход пытались вставить тяжёлые бюрократические чернильницы, пытались, пыхтели, потели, но ничего не вышло, чернила разлились по штанам… То, что мы говорили Юдину, было похоже на вот что: погодите, мы снимем штаны, удобнее будет… «Нет, ничего, – отвечает Юдин, – мы пытаемся как-то ввинчивать чернильницы через штаны…»

 Утешало нас то, что нам доклад читает Сталин и что есть слух, что культпроп упразднят… Хорошо бы. Смехотворное учреждение, особенно если учесть задачи, лежащие на нём. Работал. Провёл обеденное время у детей. Разговоры наши стали спокойнее. Уехал в Морозовку, продолжал писать об Андре Жиде.
Сегодня Крестинский в меру своих старческих сил поручил мне впервые работать с делегацией бельгийских учёных, заняться приёмом у турок и у нас по случаю отъезда наших артистов в Турцию. У меня обещал быть Ворошилов. Это в зависть бросило лысого замнаркома. Пытается сорвать.

 Благодаря кривой и неустроенной жизни (то на квартире, где жена и сын, то в тех комнатах при ВОКСе, где живут дети), я никак не мог приступить к писанию дневника, хотя эту тетрадку мотал с собой то туда, то сюда. При этом всегда боялся за её судьбу: надо было или запирать, или держать под рукой, чтобы досужий глаз не позабавился этими строками. Поэтому сегодня, в выходной день, когда я никуда не ходил (кроме гуляния с женой по Воробьёвым горам), попробую суммарно вспомнить за все эти не записанные дни встречи и дела, которыми трудовой день мой набит был, как дырявый мешок картошкой, дополна, через край.

 Пятого я был вечером на приёме в японском посольстве. Большое общество – главным образом корреспонденты. Вечер был по случаю пребывания в Москве кинорежиссёра (с присноблаженным и постным лицом) Камияма. Показывали кусочек японского фильма (весна, лето, осень, зима в Японии); и портреты (рекламные) Камиямы в разных ролях. На ужин столы были распределены так, что главные гости сидели вперемежку, но у каждого стола был свой шеф (она или он) и каждый стол называли именем какого-либо цветка, например: «Лилия», «Роза», «Хризантема» и т. д. Соответственно этому и на плане рассадки каждый стол был отмечен рисунком определенного цветка. В столовой посредине каждого стола была ваза с букетом соответствующих цветов. Столов было около 20. Во время обеда кавказский (грузинский оркестр), грузины танцевали лезгинку».

* Народным комиссаром путей сообщения.
*2 Сотрудник ВОКСа.
*3 М. М. Шкапская – поэтесса и журналистка.
*4 Зинаида Яковлевна, воспитательница.
*5 И. В. Ильинский – актёр театра и кино.
*6 Б. С. Штейгер – уполномоченный Коллегии Наркомпроса РСФСР по внешним сношениям. Сотрудник ОГПУ – НКВД.
*7 И. А. Акулов – советский партийный и государственный деятель, первый прокурор СССР. В 1935 г. – секретарь ЦИК.


 Продолжение в следующей публикации.