что, зеркало, скажешь

И захочется то ли на дачу, а то ли в скит,
в тихий домик среди берёзок, среди ракит,
чтобы птички, цветочки, зверюшки, луна в окне,
чтобы те, кто любили, уже не являлись к ней.
И тогда уж - наотмашь - гуляй не хочу, душа,
ни ресницы, ни брови не знают карандаша -
не нуждается возраст в каких-то уловках - к черту!
Только лучшее здесь, только фирменное сейчас,
а любовь на минуту, до сердца не достучась,
только ночь, а потом неизменное - да пошел ты.

А у мужа работа, разъезды, к чему скрывать,
кто там знает, с кем пил и с какими делил кровать.
Ну и ладно, да всё это мелочи, жизнь одна,
и под крашеной прядью упрятана седина,
слава богу, хорошая кожа, спасибо генам,
маникюр, педикюр, иногда - тренажерный зал.
Раньше чаще - любовник неделями зависал,
и любое занятие делалось офигенным,

извините за слэнг, за обсценную лексику, проще - мат.
Ну, а если напиться, так только, пардон, в умат,
а любовников - так поталантливее, из тех,
с кем разделишь успех, утомительнее утех.
Дети выросли, радуют статью и красотой,
но разъедутся скоро - зачем доживать святой
и обхаживать внуков - хоть радость, но не своя же.
Как приедут на дачу, так сразу качать права,
нет, чтоб с ней поболтать, нет, чтоб ей рассказать сперва,
как проходят проказы, влюблённости да вояжи.

Погостят, соберутся, и всё - отшумел пикник.
Остаётся лишь музыка, полки с рядами книг,
там и классика - Пушкин и Лермонтов, Блок и Фет,
Маяковский и Бродский, какой-то ещё поэт,
но забыла о нём... Не хватало ещё склероза.
Муж заглянет - пойдут рестораны, театр, кино.
Как же звали поэта? Да ну его, всё равно.
Дорогое вино и в копеечной вазе - розы,

И, конечно, бессонница - спутница умных дур,
посылавших когда-то любовников в пеший тур,
а сегодня скучающих, знать бы ещё - о ком.
Ночь приходит собакой и трогает языком
лоб и щёки - попробуй, засни. Муж опять в пути,
тот, кто мог навестить, не сумеет уже зайти,
хоть и помнит о ней - молодой шаловливой стерве.
Только нет номеров телефонов и адресов,
дача, будто бы скит, и ненужный давно засов,
и часы на стене, и разбитые к черту нервы.

И она перед зеркалом - чудо, как хороша,
всё, что было, не стоит и ломаного гроша,
только ей без гроша и на даче совсем не рай.
Скоро утро и хочешь-не хочешь, а выбирай -
память - это война и стреляет из всех орудий.
Чуть задремлешь, забудешься - тут же приснится он,
и улыбка, и слово, и даже цвета знамён.
Вот бы сдаться, прижаться к спине обнаженной грудью

и губами в затылок - проснётся в какой-то раз,
повернётся и с ней перекинется парой фраз,
и обнимет, и мир опрокинется в никуда,
и не будет потом ни стеснения, ни стыда.
Черт его побери - ей забыть бы о нём совсем,
но никак. И она говорит - я пойду, поем -
тяга к сладкому - месть одиночества, смерть фигуры.
Снова к зеркалу - это её не обманет, оно не врёт.
Хороша ещё - узкая талия, нежный рот
и глаза, что у лани, как сказано - умной дуры.

Рассветёт - и она королевой сойдёт во двор,
осень выстелит красным и желтым большой ковёр,
муж приедет и дети, и внуки, подарков тьма,
будет повод повеселиться, сойти с ума,
погулять, помолчать, пообедать и разойтись
до какой-то там сцены, в которой любой - статист.
Обсудить все новинки, тусовки, столичную болтовню.
Будет шумно и весело в деланной толкотне,
будет каждый при ней, для неё, но никто не с ней,
муж останется - будет привычное в стиле ню.

Это вовсе не старость, но возраст, покой и тишь,
что прощаешь кому-то, себе-то ведь не простишь,
и она принимает свой возраст и всё, что с ним -
что там, зеркало, скажешь? Оттуда - повременим,
потому что красива, что кожа ещё бела,
что такими глазами сжигают мужчин дотла,
только вот воскресить не получится, всё бла-бла,
этот слэнг, этот мат, эти пьянки, загулы, блеф...
А проснёшься и думаешь, время преодолев,
эта жизнь существует. А та - была.