Долго спорили...

       Долго спорили Иван Иванович с Иваном Никифоровичем по поводу того русский ли Гоголь или же украинец. Этот спор стал возможен оттого, что ещё и при жизни, как я писала, Гоголя растаскивали на части всякие разные "наши". Немудрено, что и после смерти продолжилось всё тоже самое. "Свой удел поделил на семь дел" - всякий "наш" человек. И как кого встретит, так и того делит на части, чтобы подходили те части поделённые к собственным частям.
       Между тем сам Гоголь хорошенько описал откуда он родом. В "Тарасе Бульба", когда встречается пан Андрей со своей возлюбленной польской воеводовой дочкой, и когда в порыве страсти преодолевает прежнее понимание Родины и говорит: "Отчизна? Отчизна там, где наше сердце, ты - моя Отчизна", и влюблённые нежно целуются - въезжает на сцене их поцелуя как бы на второстепенном плане во двор польское войско, долгожданная подмога и кто-то кричит: "наши приехали", именно тут, в этом месте, Гоголь пишет - "но не слышал никто из них (двоих) какие "наши" приехали" - то ли её "наши", то ли же "его "наши", потому что не было больше наших, а был мир, единый, огромный и необъятный. Потому что Андрей "поцеловал в сии благовонные уста, прильнувшие к щеке его, и небезответны были благовонные уста. Они отозвались тем же, и в сём обоюднослиянном поцелуе ощутилось то, что один только раз в жизни даётся чувствовать человеку". И единственно чему принадлежал Гоголь так это такому золотому мгновению жизни. Да ещё безднам её, куда не смеет заглядывать никакой "наш" человек.
       Слишком, господа, вы все определённы и вычисляемы!
     Как на роду у вас написано, так и на лбу у вас написано кто вы.
   Не зря подступает к вам чертовщинка окольной улицей, чтобы опрокинуть вас. Чертям легко вас просчитывать. А некоторых так и прямо довольно скучно, и покидают тогда уже их даже и бесы.

     Продолжение подобного наплыва мистики и прочей чертовщины на реальность можно встретить далее только у Булгакова. Многие сцены Гоголя и Булгакова совершенно невозможно отличить по духу. Когда Маргарита летит по воздуху над землёй, становится как ведьма, когда Сатана даёт бал или же смотрит Москву, когда Аннушка разливает масло, мы говорим - это мог написать Гоголь. И нет никого из русских писателей, кто бы вёл далее, за Булгаковым эту линию. Она у нас словно бы обрывается, едва успев появится на свет вместе с Гоголем, едва успев повторится в Булгакове. Несомненно данной чертой обладал и Пушкин, но лишь как одной из многих своих черт. В Гоголе же этот "мистический реализм" приобрёл полную силу. Иностранный маг Воланд - это сам Булгаков в советской действительности, где жизнь классово просчитана и партийна определена, а люди всё те же. Так что магизм Гоголя и магизм Булгакова - это их нездешность на поле тотальной обыденщины, не такая нездешность, которая у всех великих - борьба и контраст, а такая, которая совершенно не умеет иметь с тем дела. Оттуда, из "поднебесья" рождается и "Ревизор", и "Мёртвые души" - как взгляд со стороны, и оба этих произведения - не социальная критика, а полный метафизический "раздолбон". В пух и прах, в пух и прах - сложившиеся реалии, перебрать их по каждой косточке, по каждому сочленению, чтобы дать проступить через них чему-то абсолютно иному. Но проступившее иное не замечается. Гоголь как мальчик, как школьник волнуется и трепещет перед первой постановкой и представлением "Ревизора" - увидят ли, разглядят? Нет, не увидели - рукоплескали, да не тому. Какой удар, какое поражение при полном триумфе. И так каждый раз...

       Гоголь всегда хотел "слишком многого"... За что бы он не брался, в нём рьяно фантанировал почти юношеский максимализм. В некоторых случаях это доходило до смешного, как например, в преподавательской деятельности Гоголя, но в литературе этот максимализм и делал Гоголя Гоголем - с его замахом на "всю Россию" и с его чувствительностью к каждой детали. В любом случае реальная жизнь Гоголя была не менее мистична, чем его произведения.
      Почему умер? - Потому что "захотел"? Почему сжёг своё главное творение? Потому что "рукописи всё равно не горят?"

      Сколько крылатых фраз оставил миру Толстой? Немного, больше нравоучений. Достоевский? Ещё меньше. Крылья при писании появлялись исключительно у Гоголя, остальные брали чем-то другим. Взлететь и полететь - попробуйте в нашей русской действительности, но Гоголь был убеждён, несомненно, тайно, интимно знал - русская душа наполовину и есть полёт, и значит, он, Гоголь - плоть от плоти её.
Как можно без стихии? Ведь этак без стихии не стоит и жить!
На пиру, на миру, в полёте жизнь красна - в той славе, в которой со счастьем умирали греческие воины и спортсмены, и знаете, тут уже и не в русскости дело, а русский лишь метафизически предрасположен к шагу туда, в сей дивный край. Это такая исполненность существования, что аж самому страшно, до жилочек трясёт, тут вам не о сути, не о деле вещается, а захватывает вас поток и несёт, и несёт... И всё возможно... на этом гребне волны... всё значительно с этим универсальным бредом...