Хуго Балль. Сатанополис. Гл. 5 Тэндэрэнда

Хуго Балль. Сатанополис ( Глава 5 из «Тэндэрэнда коий фантазмист»)

  Мистическое событие, кое происходит  в самом нижнем чернильном аду. Тэндэрэнда рассказывает  перед публикой истории о призраках и усопших, о сатанополисных Посвящённых и Завсегдатаях. Он выказывает знание персон и закусочных, близость к подземным учреждениям.



  Ускользнувшим  был журналист. Ужасающим образом затенял он пастбища Сатанополиса. Решили против него выступить. Собрался Революционный трибунал. Потянулись на поле битвы против того, кто ужасающим образом резвился на пастбищах Сатанополиса. Но не нашли. Он же всевозможные бесчинства позволял себе учинять, но пасся довольным и ел репейные головки, что цвели на лугах Сатанополиса. Тут отыскали его дом. Он располагался на холме 26-том с  половиной, где сковорода Троицы стоит. Фонарями на шестах обнесли дом. Их лунорога светили тускло в ночи. Все сбегались туда с клетками для птиц в руках.
  «У вас тут красивая канидовыбивалка.» — сказал хэрр Шмидт хэрру Шульцэ.  «Спинозный афронт!» — сказал хэрр Майэр хэрру Шмидту, уселся на свою клячу, коя была его болезнью, и, недоволен этим, поскакал.
  В то время тут стояло много вяжущих гильотинных фурий, и решали журналиста штурмовать. Дом, что тот, заняв, удерживал, был назван ими Лунодомом. Он же забаррикадировал его матрасами, из эфирных волн, и перенёс сковороду наверх, на крышу, с тем чтобы внизу находится под особой защитой неба. Он питался аиром, кефиром и конфетами. Также имел вокруг себя  тела усопших, кои во множестве с поверхности земли падали через его печную трубу сюда, вниз. Так что несколько недель с удобством мог это переносить.  Оттого был не очень озабочен. Чувствовал себя хорошо и изучал для времяпрепровождения 27 различных видов сидений и плеваний. Он звался Лилиенштайн.
  В ратуше Дьявола провели совещание. Дьявол выступил с Kis de Paris и Ридикюль, нёс некоторый неприветливый вздор и пел «Риголетто». Ему кричали наверх, де он напыщенный дурачок, ему же нравилось дозволять эти штучки. И совещались: дом, что Лилиенштайн, заняв, с пенсне удерживает, посредством ли танца испепелять или дОлжно блохам и клопам оставить на поживу.
  У Дьявола же начались ножные шатания, и сий излагал: «Пах Марата обрёл конец в кинжале. Он имел и матрасы, из эфирных волн, и лжебашни шатались вокруг него в просини их фундамента. Он себя и трупожиром натирал и нечувствительным сделал. Втянитесь же ещё раз в людские орды с барабаном на ремне. Быть может... что и этому свершиться по нраву б». Супруга Дьявола же была стройна, блондиниста, синюшна. Она сидела на ослице и держалась его стороны.
  Тут совершили  разворот и маршировали назад и пели под барабан, и шли назад, на Лунодом, и видели матрасы, из эфирных волн, и Лилиенштайна, как он при полном освещении прогуливался. И дым его обеда восходил ввысь из его печной трубы.
  И он раскрыл большой плакат. На нём стояло:
Qui  hic mixerit aut cacarit
Habeat deos inferos et superos iratos.
(Но он это не сам удумал, а происходило от Лютера.)
И второй плакат:
Тот Pantzer подтяни, страшится кто.
Help то, так help то.
Так как живётся и жить остаётся Scheblimini.
Sedet at dexteris meis. Тут воткнётся.

  Я могу  вам сказать: то мощно раздражало. И не знали, как дожны Лилиенштайна наружу заполучить. Но пришли к мысли: собачью траву и мёд по дому Лилиенштайна разбросать. Тут уж должен был он наружу. И преследовали его.
  По дороге же  спотыкался о сноповозки, кои стояли на улице, в связи с эпидемией Сонливости. Спотыкался о ноги Керосина, коий сидел на углу и скрёб себе брюхо. Спотыкался по дороге через будки богини-защитницы абортов, коя, детоизвергая на длинных шнурах, сему на, примерно, 72 звёздах Добра и 36 звёздах Зла давала пускаться в пляс. И преследовали его. Какая-то Апоплексия обваливалась в небесно-голубых томах. Синюшностраждущие слизни ползли. Кто этот фаллос видел, знает все другие. Пробегая мимо, травил и каракатицу, коя учит греческую грамматику и катит на Veloziped. Бежал мимо лампобашен и доменных печей, где тела мёртвых солдат пламенели в ночи. И ускользал.
  В садоводствах же  Дьявола зачитывался Манифест. Вознаграждение в 6000 франков было назначено для каждого, кто о местепребывании бежавшего из ловушки в Сатанополисе журналиста Лилиенштайна что-то обнадёживуещее сообщит или даст показания, кои на след немилого навести бы могли. То было зачитано под хор горнистов. Но всё зря.
  Уже его забывали и шли его дорогой, как тут обнаружился на Corso Италии. На небесно-голубых лошадках скакалось там, и дамы носили длинностебельные зонтики, так как было жарко.
  На  раскрытом зонтике одной из дам его и заметили. Он соорудил себе там гнездо, и был обнаружен при яйценошении. И скалил зубы и издавал резкий, пронзительный звук: «циррициттиг-цирритиг». Но это ему не помогло. Предалось огласке имя дамы, на зонтике коей он туда и сюда фланировал. Она поносится, оплёвывается и обвиняется. Ей даётся пинок под зад, так как её принимают за осведомительницу. Тут уж выпадает он из гнезда и яйца с ним, и поднимается ор.
  Но  содрали с его плоти лишь бумажный костюм. Сам же ускользнул и ушёл в оленьи рога зала вокзала, наверх, где держится дым. Там же, наверху, не смог бы долго продержаться, и то было совсем всем очевидно.
 И на деле,  через пять дней сошёл вниз и предстал перед судьями. Жалко же было на него глядеть. Лицо сморщилось от угольной копоти и руки замараны чернильным дреком. В кармане брюк же был у него револьвер. В нагрудном кармане подле портфеля настольная книга по криминальной психологии Людвига Рубинэра. Всё ещё скалил зубы с «цирритиг-циррициттиг». Тут вышли из своих дыр каракатицы и захохотали. Тут пришли цаккопадорэн и принюхивались к нему. Тут просвистывали волшебные драконы и морские коньки по-налево у его головы.
  И устроили процесс над ним, обвинив: в разрушении ужасающим образом пастбищ мистиков и привлечении внимания посредством различных бесчинств. Но Дьявол сделался его адвокатом и защищал его. «Клевета и Вялость, — вещал Дьявол, — что вы хотите от него? Видите, тут стоит человек. Хотите вы, чтобы я мои руки омыл бы в Невинности, или дОлжно с него кожу содрать?» И бедные, и нищие вспрыгивали и кричали: «Господь, помоги нам, мы в бреду.» Но  заталкивал их дланью назад и приговаривал: «Пожалуйста, после.» И процесс был перенесён.
  Но  на следующий день пришли снова, много народу, принесли ножи для бритья и кричали:     «Выдай его. Он хулил Бога и Дьявола. Он журналист. Он наш Лунодом запятнал и себе гнездо соорудил на зонтике одной дамы.»
  И Дьявол обратился к Лилиенштайну: «Защити себя.» И какой-то хэрр из публики кричал, повысив голос: «У этого хэрра нет ничего общего с «Aktion».»
  И  Лилиенштайн пал на колени, заклял звёзды, луну и толпу и кричал: « Автослаб есть Лучшее. Из какого дерева и лыка вяжущиеся воронкоподобные цапфы, то знает уже Древность. Soxhletаппарат  есть изобретение нового времени. Лучшее отводное средство есть же Автослаб. Состоит из растительных экстрактов. Послушайте меня: из растительных экстрактов! То не нуждается даже в упоминании, что предлагается продукт немецкой индустрии... (запинался он по нужде) Возмите туда этот Рецепт. Я заклинаю Вас. Дайте мне за это бежать. Что я Вам сделал, что вы меня, значит, преследуете? Глядите, я тот краль евреев.»
  Тут  прорвало их в бессвязных насмешках. И Дьявол рёк: «Шельмовство, шельмовство, должно бы это за возможное приниматься.» И хэрр из публики кричал: « На крест с ним, на крест с ним!»
  И был приговорён, свои пуговичные самокрутки съедать. И художник-туифелист Мейдэлэс писал с него портрет, прежде чем к  живодёру переправлен был. И все флаги капали от мёда и щёлока.