Видения Джека

«Видения Джека»
(гимн разбитого поколения или ода одной Америки)

Столовка старая, где Джек с приятелем питались,
На гриле малая кастрюля с слоем жира.
Джек струи кипятка, с говядиной шипящей, слышит близко.
У кассы ящик старый, деревянный, будто пыль.
Фрик аут, Америка!
Так ты родилась!

Дешёвая киношка, под стеклянным козырьком,
Над ним не светятся огнива буквы.
С ошибками: «Кроткометражки, два по полных метра».
По 8 долларов в неделю, зашибает Джек.
Фрикуй, Америка!
Ты после сна!

Как лето, 47, Джек пишет письма,
Безумцу Морриарти, тот в дороге.
Джек был в Нью-Йорке, и в планах путь на Запад.
Но деньги: тень, голяк, по русски пляшут мансы.
Фрикнись, Америка!
Ты спасена!

А на углу, на 3-ей авеню, на улице 9-ой,
Убитое агентство, по найму спец доставок.
Оно над музыкальной лавкой, пред ней «Запад. Муз. Ко.».
И старые газеты, и старые картонки,
накиданы бродягою, ни ветром, но судьбой.
Фрик-бамс, Америка!
Ты разбит два!

Марш мастурбаций и бум тяги,
На то есть битый синко смысл,
Кривые крышки унитазов,
великий миг, ночная скорбь,
Сплелись в одно, без всякой гигиены и удобств.
В неловкой горести своей, тупые рукава рубашки,
Болтаются меж бесконечных, длинных чресел.
Фрик бум, Америка!
Ты боп-чума!

Джек скитался по улицам Нью-Йорка, грезил,
В ночь, писал на стенах без пальто,
Долгими пророк-шагами, нёс какой-то свёрток на восток.
К Первой авеню, казалось Джек замедлил,
Там был муж, хиповый мистик без штанов,
Он напоминал ему Иисуса, странного, как будто с сединой.
Джек спросил, но тот отрезал.
Фрик по полной!
Ты, Америка — чудна!

Дождь, весна на станции подземки,
Краткими шажками, распрямившись,
Джек ходил средь весневы духов.
Дама, белые перчатки, будто «Беллис»,
Грудь выглядывала: «Сюда!:)»,
на высоком каблуке, взгляд львицей,
Джек, весна пришла, весна!
Фрик «пау», Америка!
Би-боп, ура!

О дорога! В кузове, Джек со своей собакой,
Грузовик вёз мебель братно в Лоуэлл.
Утром городок по-прежнему чудесный,
Вкус был жаренный свинины на пару.
В голубой тарелке мятая картошка,
Сотни дольнобоев с станции, все сыты,
Фрик «рау», Америка!
Вкус жаренной свинины!

Предварительное пятничное пиво,
Стоя все на табуретах и смеясь.
Джек вкушал, что это будет первый вечер,
Пятидневного, чуменного запоя.
Фрик ту фрик, Америка!
Ты танцы!

Джек в дороге, Калифорния,
Там искать он будет Дина.
Заодно найти себя,
Ведь Дорога крепче сна.
Фриско фрик, Америка!
Гоу-гоу!

Ясный, острый, голубой, день октябрьский кончен.
Небо будто обваляли в сахаре с гвоздикой.
Город Пок, дворовый зад,
день великой стирки.
Милые, хорошие,
яблочно-пирожные полицейских жёнушки.
 Фрику фрик, Америка!
Ты больна собою!

Платьи выше задницы,
сексуально голые, ноги вверх побритые,
Девочки по вызовам, в Сан-Франциско, вызовем.
И в гараж с раскрытыми, воротами красными,
Джек и Дин затрахают, в унисон их втискают.
Фриско — ты Америка!
Мыслями разбитый — ты!

Господу за солнцами, небесами-фресками,
Джек и Дин «спасибушки»,
говорят Ему они,
за сексоголических, девочек по вызову,
за раскрыты цветики,
меж ногами ихними.
Фрик, а фрик, Америка?!
Ты балдёжна девками!

Помню Дин рассказывал, про ночное шествие,
К девушке по имени, Джозефина младшая.
Он спустился лестницей, по пожарной лестнице,
К спальне, в окна белые.
Вдруг окно раскрылося,
и оттуда вылезло, рыло мужье «милое».
Дин сказал: «Я ниже тут»,
Рыло не поверило, ведь за Джозефиною,
шла молва, мол ****ь она.
Дин не долго думая, спрыгнул с той-то лестницы,
Да упал он в клетку-то, полную собак,
И не растерявшися, Дин на четвереньки пал,
И залаял песнею, верною собачьею.
Те его обнюхали, в стаю быстро приняли.

А вот Джозефинин-то, муж-то с рылом «миленьким»,
Принял примерять на лоб, новые рога.
Фрики фрик, Америка!
Ты героев дна полна!

Люди в кафетерии, улыбаются, входя и садясь за стол,
Но вот, когда уходят, то лица их угрюмые.
В угрюмость погружает их,
мысль разочарования.
Всё оттого, что обещание, по первоприбывших улыбок,
Увы, на вы, не оправдалось,
А если ль так, то после краткой жизни умерло.
И во времени той краткой, коротенькой жизнёнки,
В которой то слепое, бессознательное свойство,
Такое же, как в принципе, у всех живых оргазмов,
Со всеми их душонками, так всё и происходит,
Зовётся просто – ДУЙ –
Итоговая высь, что лишь только возможна,
В людских, да отношениях,
И длится только миг,
Вибраторный посыл,
В пекучем поле действии.
Не так оно таинственно,
Оно молниеносно, любовь, лень-пень, сочувствие.
Так сходно же у нас,
(Кто сочиняет ночь безумную до ора:
Четырьсторон полово оргии, «бла-бла-бла» фейс ту фейс,
и бесконечные, трансконтинент поездки)
Случается тот миг, угрюмой маски,
Что объявляет о нужде поспать,
Напоминает нам, что есть возможность всё остановить,
А так же есть напоминанье нам, что миг не ухватить,
Что он прошёл, он вовсе  миновал,
И если мы поспим,
Сумеем мы призвать его
и снова-снова, с ним заговорить.
Смешав его с неограниченным, волшебным сочетанием,
Перетасуем старые, усталые карточки души,
В галлюцинированном сне.
И вот у тех людей, в бездумных кофе-барах,
До мига, когда собраны все шляпы и плащи,
И та угрюмость есть ещё й сигнал,
Какой они  друг другу отправляют,
Как бы: «Спокойной ночи, Дамы, Леди».
Или быть может сердца дна учтивость.
Что то за друг, что станет щуриться, в глаза друзей,
Когда пора угрюмо собирать пальто
 и тихо попрощаться?
Что знак «Вот мы встаём из-за стола, что обещал так много —
что это наше погребение печали».

Угрюмость пропадает, как только что-то кто-то говорит,
Они по направлению к двери — хохочут,
Отбрасывая эхо на колготу бедствия людского,
Они уходят прочь на улицу, по новому воздушному простору,
предоставляемым им миром.
Ах, сумасшедшие сердца,
безумные сердца всех нас.
Фрик пауэр, Америка!
Ты торжествуешь!
Фрикуй народ, Америка!
Ты больше!
Фрикаты грёз, Америка!
Ты лоно!
Откуда мы пойдём тропой большой!
Фрикуйтесь, люди!
И да будут фрики с вами!