Кафе Третий Piм. Зимний вечер в Ялте

Остановись, мгновенье! Ты не столь
прекрасно, сколько ты неповторимо.

И. Бродский, «Зимним вечером в Ялте»,
январь 1969

Хотя повырастали из одёж
Над пропастью во ржи (при чём тут рожь)…
…
И всё же это пропасть — пропасть всё ж…
А. Межиров, «Прощание с Юшиным»,
1971

I

Окраина имперьи. «Третій Рім»:
мы спрятались в кафе — меж временами.
Глядим на шторм и молча говорим
о мучениках царственных. Над нами
бело витает облако белым —
четыре девы, мальчик в гюйсе* синем;
царёвы дети дочерьми и сыном
нам собственными грезятся — самим.

II

Пять ангелов — пять деток убиенных.
От фото, что в Ливадии на стенах,
глаз не отвесть! И нового письма
икона есть, пронзительна весьма,
в Крестовоздвиженском дворцовом храме,
куда и мы, в смятении и сраме,
всё ж, бледные, ступали на порог —
о тех скорбя, чью смерть предрёк пророк.

III

Чья смерть страшна, у тех прекрасен лик.
Но горяча растравленная рана.
…Анастасія, Ольга, Татіана,
Марія, Алексій... В случайный блик
вмещён фонарь — на дамской зажигалке.
Тебе — эспрессо, мне — с жасмином чай.
И в поле зренья вносят невзначай
пернатый трепет голуби и галки.

IV

Когда ты ищешь сигарету в пачке
рукою правой северной батрачки,
подаренный серебрян-перстенёк —
на среднем пальце — кажет мне намёк
на аристократичную фривольность.
Суп луковый прощаем за сверхсольность,
поскольку наблюдаем за стеклом
мир внешний, нас хотящий на излом.

V

В надрыве, доходящем до истерик, —
безгрешна чайка с именем «мартын».
Безгрошным Ялта — краденый алтын.
Знай: грецкий «ялос» означает «берег».
Путины нет. На ялосе путана
стоит в безплатной пустоте платана
январской, одинёшенька! Видать,
здесь витязей на брег не ходит рать.

VI

О! Видишь — в вышиванках малороссы.
Ты спрашиваешь, что они несут?
Скорей всего, херню. Твои вопросы
смур прикровенный из меня сосут.
Ни сейнера на рейде, ни фелюки.
Маяк, который нынче — будет кость,
застрявшая в кривом зобу падлюки,
сквозь сумерки моргнул... При чём здесь злость?

VII

Ау, коньяк! Салют тебе, «Марсель»!
Донецкий бренд, неведомый досель,
гортань неприхотливую согреет.
Над маяком баклан упорный реет,
хохол, грустя, «співає пісняка»,
ему бы вторил жид наверняка,
но вот кацап, гадюка, дню довлеет;
и не поёт, а мекает и блеет.

VIII

Да мы ж с тобой — горазды песни петь!
К моим очкам твоя преклонна чёлка.
Давай же пожужжим, златая пчёлка,
ужели звуки не раздвинут клеть?!
Соединяет мелос, а не плеть.
Хотя и в это верится всё реже.
Любившему сидеть на побережье
добавь пииту в невод или сеть:

IX

какой дивертисмент бы ни лабал ты,
иным пейзажем тешатся прибалты —
те братья, что всегда уходят в лес;
теперь у них вояки из СС
назначены героями народа.
Скажусь Козьмой, блюдущим политес:
«Леса, моря и горы суть природа;
се наша мать! С народами, и без».

X

Мы тоже — мир. Спасаемый иль адский?
О нас ли плакал Праведник Кронштадтский
в Ливадии, держа в руках главу
почившего о Бозе Государя**?
…Сопляк, бухой, кричит бармену: «Паря,
когда, в натуре, подадут халву?»
Прожектор чает правды, молча шаря;
и чайки почивают на плаву.

Январь-апрель 2006
_______________________________________________
*гюйс — большой воротник (с тремя белыми полосками) на форменке — матросской верхней суконной или полотняной рубахе.
**имеется в виду Государь Император Александр III Александрович, скончавшийся 20 октября 1894 г. в Ливадийском дворце; знаменитый протоиерей Иоанн Ильич Сергиев (Иоанн Кронштадтский) специально прибыл к больному Императору из Санкт-Петербурга.