почему бы нет

Мрачен Моцарт сегодня, уныл и зол -
башмаки натирают и жмёт камзол,
а Сальери - с иголочки, этакий хлыщ и щёголь.
Моцарт сердится - траты и прорва нот,
и по времени - просто сплошной цейтнот,
словно черт посмеялся и пальцами громко щёлкнул.
Ну и черт с ним, довольно вина и полно деньжат.
Что за время, и место такое, ну чистый ад,
хоть и признанный гений, но этакая морока.
Вот Сальери - ремесленник, гибкость придал перстам,
а притёрся к известным, и, вроде бы, где-то там
на верхах размышляет о готике и барокко
в отношении музыки - стыд и срам.
Жизнь у Моцарта - скопище разных драм,
но Сальери не бросит. Завидует, но не бросит.
Забежит на минуту, в бокалы нальёт вино
и послушает реквием, скажет - о да, оно,
и поднимет богемский хрусталь, и промолвит - прозит.
Эта вещь на века, понимаешь, мой Амадей,
на верхах музыкальных не ждали таких идей,
и под реквием твой не напляшешься до упаду.
Моцарт смотрит на пряжки, на кружево, на жабо,
говорит - мне казалось, такое поймёт любой,
видно, я ошибался. Сальери, налей мне яду.
И Сальери нальёт, почему бы нет,
и напишет посмертный ему сонет -
мы-то думали - гений наш Моцарт, а вышло вон как.
Гений так не ушел бы в расцвете лет,
отсвистался искусственный флажолет,
так покойся же с миром, наш не гениальный Вольфганг.
Он уйдёт, не прощаясь, но дома, достав тетрадь,
будет реквием Моцарта ночь напролёт играть,
доиграет и скрипку положит, гоня усталость.
Моцарт был ему другом, неважно, что говорят,
попросил же в тот вечер по-дружески - дай мне яд,
он и дал, только жаль, для себя уже не осталось.