Поэма Тридцать пятая береговая батарея

Сегодня в "ауте", с тупым оцепенением,
Слез давящих не в силах удержать.
Пришла сюда с игривым настроением,
Теперь не знаю, как все рассказать.
Как с этим послезнаньем дальше жить?
Ведь вечно с содроганием буду помнить,
Нельзя словами передать и оценить
Трагедию, предательство и подвиг...

На мысе где лежал когда то Херсонес
Описан в древности самим  Страбоном
Не вырастет зеленый буйный лес,
Здесь каждый метр железом нашпигован!
Под ноги не смотри. Теперь здесь благодать,
Все чистенько, в бетоне и граните.
Но тыщи павших предков из небес молят
"Храните память вы о нас... Храните..."

"Линкор подземный", батарея тридцать пять,
Фашисты называли 'Максим Горький' ...
Я побывала. В шоке... Но приду опять
Впитать в себя инстинкт Победы стойкий.
Ты тридцать лет ждала своей войны
Чтоб показать всю силу в полной мере,
Как могут воевать российских матерей сыны
И умирать вверху, и в подземелье...

Был третий штурм. Настырный и кровавый.
Фашист умелей и гораздо опытней в войне.
Враг смелый, дерзкий, наглый и упрямый,
На наших наши танки шли - 'КВ".
Трофей законный, взятый из-под Керчи,
За 20 дней там перемолот Крымский фронт,
Есть немцам чем стрелять, людей калеча,
Есть пополнение для германских рот.

У нас запас снарядов в Поти, Туапсе
Лежит брезентиком прикрытый с октября
Советский интендант он, как и все
К войне Россия не готова никогда.
Да для врага мы все здесь были 'русиш'
Будь ты бульбаш, хохол, калмык.
И "schweine" будешь, если струсишь,
Предателем, коль с боя побежишь.

Представила себя сейчас средь них
В последний знойный жаркий день июня,
Среди скопления раненых, больных,
С надеждой, верой на судьбу иную.
Их заберут отсюда - рядом пристань,
Петров же здесь, Жидилов, Кулаков,
До ночи продержаться, флот он близко,
Ну а пока пора отбить врагов.

На пару километров для начала,
Чтоб выиграть время до подхода кораблей.
Не ведомо еще решенье адмирала,
- Не будет он менять железо на людей...
Он был средь них, еще своих героев,
Он многих уважал и знал в лицо,
Их был доверия по праву удостоен,
А для историков он станет подлецом.
Он адмирал, он старший здесь по чину,
Он капитан, спасавший свой корабль,
Который обрекли уйти в пучину.
О чем он думал, вглядываясь вдаль?

Но сослагательству история не внемлет.
Что было бы? И что могло бы быть?
Наверно, к счастью, имеем что имеем
И только в спорах продолжаем ныть.
Погода жаркая. Сейчас бы дождь и облака…
Напомню - шел последний день июня.
Все послезнанье вон, ну а пока
Присмотримся к вокруг снующим людям.

Вот старшина- морпех, сломавши ветку,
На кончик ветошь прикрутив,
С любовью и заботой чистит 'светку',
Патронами обойму снарядив.
Она с Ижевска, он же с 'Коминтерна',
Из плоти он, железная она.
Он у нее навеки будет первым,
Она последней у него была,
У них любовь еще с одесского лимана,
Когда гоняли перепуганных румын,
Разбила сердце, покорила моремана
И навсегда осталась с ним.
На прикладе девятнадцать меток,
Умеет с гансами общаться старшина.
Побольше было б таких 'светок',
Давно б окончилась война…

Погибнет с ней в руках, внезапно.
А с ним она найдет и свой покой.
Не с девятнадцатым, а двадцать пятым
Заколотым немеющей рукой.
Снарядом мощным их накрыло,
Смешав живое- неживое в ком.
Воронка стала им одной могилой!
На месте этом нынче строят дом...

Вот санинструктор прошагала мимо,
Через плечо две сумки с крестиком внахлест.
Лекарства кончились. Лечить заботой милой,
Застиранным бинтом, микстурами из слез.
Стройна, высока, молода - ей бы на сцену-
Затмила точно бы Серову красотой,
Но с верху пот и пыль, внизу же моря пена.
Несовместимое с девичей косой,
Ее найдут в начале 'нулевых' ...
Среди бойцов, которых та спасала.
Взорвут паттерну, не выведя своих,
Тогда там бардака хватало.

Вот представитель власти-милиционер
Собрал вокруг коллег- энквэдистов:
Василий Бузин - и сейчас пример
Служения без всяких компромиссов.
Да, вид усталый, но горда осанка.
Глаза же выдают - который день не спавший...
По ордену Почета опознаны останки,
На семь десятков лет был без вести пропавшим...

Как много лиц... Как мало их имен
История и время сохранили.
Вас помним и на праздник помянем,
Вы больше жизни Родину любили.
Стон раненых разносится кругом,
Казалось, что сама земля стонала,
Десятки тысяч пущены на слом,
Какая армия бесславно погибала!

Есть нечего, как нечего и пить.
Снарядов - 'ноль' и мины на исходе.
Эскадру ждут - 'Она уже спешит,
Четырнадцать идут. Они уж на походе'.
Но только здесь не Крит и не Дюнкерк
Не близкая душой Одесса-мама.
'А если не достанет мест на всех,
Тогда уйдем мы в горы к партизанам'.

Держались ночь, держались еще день.
Потом по новой  - день и ночь еще держались.
За каждую воронку, камень, каждый пень,
Они за честь страны своей сражались.
Но тщетно все... Нет у причала кораблей.
Прорыв на Балаклаву в крови захлебнулся.
Стрелялись комиссары в нишах галерей...
Творился ад. Бог почему то отвернулся...

Тот редкий случай, когда не было измен.
Готов был каждый к бою, и ко смерти.
Пугал бойцов один лишь только плен
Поэтому и дрались словно черти.
Ножи, дубины и саперные лопатки
В ход все пошло что было под рукой
Зубами в горло. Злой, звериной хваткой
Приморская вела последний страшный бой

Нет сил держаться за мирскую твердь?
Сломался стержень иль разум помутился
Два выбора осталось: плен и смерть
А тут уже на что ты сам сгодился.
И прыгали с обрыва в море, в камни.
С отчаяньем помянув святых
И верили они что гениальный Сталин
Впоследствии за смерть их отомстит.

Безумству храбрых пели громко песни
Ведь если есть соломинка - держись
По-всякому - жизнь смерти интересней
Хотя и сложная все ж штука - жизнь.
Но раз ты жив - еще на что-то годен
Судьба потом определит - на что и как
Сумеешь пользу принести народу
Ну а пока... пусть торжествует враг.

Их выгоняли где прикладом где штыками.
Сгоняли в кучи, превратив людей в стада.
Кто был бессилен тут же добивали.
Что жизнь плененных? Пыль и ерунда.
Отдельно комиссаров и евреев,
Их далеко нет смысла отводить -
Ближайшие окопы и траншеи
Чтоб было беспроблемней хоронить...

Их повели. Нестройною колонной по четыре.
Растянутый на много километров строй
Обочины дорог стали могилой
Давая обессилившим и умершим покой
Голодные, безумные от жажды
Казалось сломлен, раздавлен и разбит
Прав Фридрих Прусский был сказав однажды
"Убивши русского попробуй повалить..."

Вели их долго. Пить давали.
У стадиона даже что-то дали съесть
Затем границы строя подровняли
И разрешили на часок присесть
Потом подняли, снова их погнали
По пыльным улицам с развалами домов
Где год назад и про войну не знали
Фашистов не воспринимая за врагов...

На постаменте из-под адмирала,
Великий Ленин с указующим перстом
Смотрел на них... несломленных смущая.
Наверно зная - вскоре сам пойдет на слом.
Народу уйма - оккупанты понагнали
Из полу обвалившихся землянок и хибар.
Кого смогли найти, кого не расстреляли
Сынов и дочерей Давида распознав.

Поодаль суетились корреспонденты
Приехали  со всех сторон Оси
Поймать победы славные моменты
Над покоренной святостью Руси.
Снимать хотели униженных и убогих
Растерянных, раздавленных рабов...
Устало еле волочащих ноги
Похожих на столетних стариков.

"Ах. нас снимают. Что же братцы?
 Последний раз идем в строю.
Покажем этим вот мерзавцем
Как любим родину свою.
Мы пленены, но не убиты.
Мы живы, значит должно с честью жить
Всем этим показать бандитам
Страну Советов невозможно покорить".

И вот над строем обреченных
Запел высокий голос молодой
'Вставай проклятьем заклеймённый
Весь мир голодных и рабов'.
Строй моментально поравнялся
Пытаясь под ритм гимна 'ногу взять'
Во взглядах злобно-радостных читалось
'Мы еще вспомним вашу мать'.

Споткнулся журналист лощенный
И оператор энергично замахал 'отбой'
'Кипит наш разум возмущенный
И смертный бой вести готов'...
По одному вытаскивая с строя,
Как коровам на нос вешают кольцо,
Протыкали губы, рот героям
Медной проволкой коверкая лицо...

На смену песни недопетой
Мычал «Варяг» неровный строй
Не зная текста большинства куплетов
Не в тон, ни в рифму в разнобой...
То был последний их  парад
Никто не плакал и  не ждал пощады.
Умеет жить и умирать моряк
Плюя врагу в лицо, с бравадой...


Идешь по батарее... не спеши.
Отставь в сторонку хлопоты мирские,
Задумайся о прошлом, им дыши,
Здесь мозг прочистят запахи морские.
Смешались ароматы степных трав
С безвкусием прогретого бетона.
Здесь армия все трудности поправ
Зачислена на стены пантеона.

Зайди в него. Постой и помолчи.
Ни что от мыслей глупых так не лечит
Как звезды, замерцавшие в ночи,
Как лица, превратившиеся в свечи.
Среди тех лиц ты не найдешь знакомых
Они похожи живостью в глазах...
Остались вечно на последних бастионах.
Тела не память, превратились в прах,
Пускай они не все известны поименно.
Кто был на батарее - тот поймет
Как много лиц свято одухотворенных
Ушли без шансов и надежды на почет.

Прийти сюда ты можешь без цветов
Их без тебя возложат, без сомненья
Предупреждаю - будь же ты готов
К тому что поменяешь мира зренье.
Переоценка ценностей придёт.
Не сразу все прочувствуешь на шкуре-
Но капелька с годами камень бьет.
Ты приходи сюда на целый день в июле.

Придя на батарею - не спеши...
Здесь каждый метр пропитан русской кровью,
Услышишь крик не упокоенной души
В степных ветрах и шуме летнего прибоя.
Финальный штрих... Дается мне с трудом.
Девчонка я, а не пропахший дымом воин.
На тридцать пятой бой не конченный отцом
Сегодня с временем ведет капраз Володин.



Примечания.
1. Речь идет о так называемом Страбоновом Херсонесе -древнегреческом городе на южном побережье Крыма, о котором известно из свидетельства историка и географа Страбона. Город располагался неподалеку от Херсонеса Таврического. «Если плыть дальше вдоль (крымского) побережья, то далее идет выступающий в море… большой мыс… На этом месте расположен город Гераклейцев, который… называется Херсонесом… Затем следуют Древний Херсонес, лежащий в развалинах, и потом гавань с узким входом, где тавры обычно собирали свои разбойничьи банды, нападая на тех, кто спасался сюда бегством. Эта гавань называется Симболон Лимен («сигнальная гавань»)…(Strabo, VII, 4, 2).
2. Бронеба;шенная батаре;я № 35, или 35-я батарея (немецкое обозначение — «Maxim Gorki II»), — одно из наиболее мощных фортификационных артиллерийских сооружений береговой обороны (БО) Главной военно-морской базы Черноморского флота СССР, строительство которой было начато в начале XX века царской Россией для укрепления Севастополя как базы императорского Черноморского флота.
3. Речь идет об использовании 11 армией вермахта трофейной техники, захваченной после операции «Охота на дроф», в советской и российской историографии — Ке;рченская оборони;тельная опера;ция[2], 7—15 мая 1942 года — операция 11-й армии вермахта против Крымского фронта РККА. Закончилась поражением Крымского фронта и его последующей ликвидацией. С 8 мая Крымский фронт потерял 162 282 человек, 4646 орудий и миномётов, 196 танков, 417 самолётов, 10,4 тысячи автомашин, 860 тракторов и другое имущество. На Таманский полуостров удалось эвакуировать около 140 тысяч человек, 157 самолётов, 22 орудия и 29 установок PC.
4. Командующий ЧФ вице-адмирал Октябрьский Ф.С. 01.11.1941 года приказал вывезти из Севастополя большую часть боеприпасов и 2/3 зенитной артиллерии – два полка и три отдельных дивизиона. В Севастополе остались один полк и два дивизиона зенитной артиллерии. В результате вместо вывоза раненых, мирных жителей, ненужного для обороны военного имущества, материальных ценностей, экспонатов музеев и т.д. из Севастополя вывезли тысячи тонн боеприпасов. Причем в кавказских портах их просто некому было разгружать. Тысячи тонн боеприпасов штабелями лежали на причалах Батуми, Поти и других портов до лета 1942 года. Командование люфтваффе и мысли не допускало о такой глупости русских, иначе одной бомбы было бы достаточно, чтобы вызвать детонацию завалов боеприпасов на причалах Батуми и полностью разрушить приморскую часть города.
5. Russisch Schweine - пренебрежительно-оскорбительное прозвище русских которое может приписывать им некультурное поведение и нечистоплотность, в том числе моральную, либо применяется просто как оскорбление. Впервые появилось в германоязычной среде (нем. Russische Schweine) в эпоху Третьего рейха.
6. Идет речь о нежелании Октябрьского рисковать флотом для эвакуации.
7. Жаргонное название 7,62-мм самозарядной винтовки системы Токарева образцов 1938 и 1940 годов (СВТ-38, СВТ-40).
8. Русского солдата мало убить, его надо еще и повалить! - Фридрих Второй Великий.
9. Эпизод из рассказа «Вкус медной проволоки» Геннадия Черкашина.
10. Капитан 1-го ранга Валерий Иванович Володин - сын Ивана Петровича Володина, военврача, защитника Севастополя и 35 береговой батареи, директор музея 35-я батарея.