МОЙ БОГ

Мой  бог  войны,  увы,  не  грозный  Сталин.
Не маршал  Ворошилов   на  коне.
Мой  бог -  мальчонка   с  мутными  глазами,
Гвоздями приколоченный  к  стене.

Весь  в  синяках.  Годков  пяти,  не  боле.
На  церковке  распят,   косым  крестом.
Накат  свирепой,  несказанной   боли,
Свивал  его  костлявым    узелком.

Заржавленные,  кованные  жала…
Вколочены  по  шляпку.  До  конца.
Решётка  тонких  рёбрышек   дрожала,
Под  бледно-серой  кожицей  мальца.

Каратели   устроили  вечёрку…
Граната  в  двери,   огнемёт  в  окно…
Он,  то  ронял  бессильную  головку,
То  колотил  затылком  о  бревно.

Бой затихал.   Отрывисто   и  глухо,
Ещё  бубнил  у  речки  пулемёт…
Зелёные,  лоснящиеся   мухи,
Копались  в  ранах,  залезали  в  рот.

Волосья  ворохнулись  под  пилоткой,
Всяк онемел,  себя  представив  ТАМ.
Разгвазданные  пальчики – ошмётки…
Видать, палач  промазал  по  гвоздям.

И  где же бог!?  Уснул?!   Забылся  в  скверне?!
Невинные  не  слышит  голоса?!
Один,  как  перст.   В  растерзанной  деревне.
Всех  пережил.  На  целых  полчаса.

Тела.   Кровьё.  Разбросанные  вещи.
Катала  смерть  кривое  колесо…
Он ещё  жил,  когда  сыскали  клещи.
А лестницу  к  стене  – не  дышит.  Всё.

Отмучился.  Орёт  воронья  стая.
Поживу  чуют  вещуны  невзгод.
Десяток   битых,  пленных  полицаев,
Затравленно  глазеют  от  ворот.

Надменный,   длиннолицый,  белокурый.
Натужно  на  забор  облокотясь,
Черномундирный,  тощий  роттенфюрер,
Глумливо   кривит   выбритую  пасть.

Вещает,  что  славяне  есть  ошибка.
Про  штурм  унд  дранг,  на  варварский  восток…
А  рядом,   в  лопухах,   тяжёлый,  липкий.
Тот  самый, с длинной  ручкой,  молоток.

Без  надобности,  брошенный  в  канаву…
Мир  стал багров!  Подлюги!  Лебен?!  Жить!?
- Отставить!?  Расстрелять!?  Имею  право!
А  пулю  ещё  надо  заслужить!

Мелькали  с  воем  зыбкие  фигуры.
- Держи  его!  Да за  руки  хватай!
Ещё  сучил ногами  роттенфюрер.
Давился  бурой  жижей  полицай!

Запомнил  длинный,   с  выдохом,  наотмашь,
Удар!  Удар!   Шатается!  Готов!
Запомнил  только  звук.  Глухой  и тошный.
Проломленных   железом  черепов.

В отряде  командир  сопел  над  ухом,
Достал  бутыль,  – Глуши, чтоб  душу вон!
Глотал,  как  воду,  мутную  сивуху.
Накатывал    свинцовый,  чёрный  сон.

Очнулся.  Встал,  бессильный,  как  калека.
Тень на стене  злорадно  извилась.
Вчера  я   перестал  быть  человеком.
Добро,  на  час.  На  длинный,  жуткий   час.

06. 07. 2019г.
Пятаченко  Александр