Кафе в Ужуписе и лимонная канарейка

По логике это должен был быть обычный
рутинный день, но как раз в такие дни
как этот логика берет себе выходной.

Я люблю пятницы. Очевидно, я люблю их за то, что по пятницам у меня нет занятий в университете, а любимая работа начинается только часа в 4, так что у меня есть ещё минимум полдня, чтобы успеть вляпаться в какую-нибудь очередную необъяснимую историю. Вот и в ту знаменательную пятницу я проснулась с неестественным для меня желанием сделать этот день ярким и незабываемым. И плевать, что солнце передумало радовать меня своим почти весенним сиянием и предпочло скрыть за облаками свои молочно-золотистые лучи.
В тот день я потратила минут 40 на адский процесс завивки волос плойкой и еще полчаса на новый нюдовый макияж. Однако, результат того стоил. Всем своим видом олицетворяя актрису Золотого Голливуда, я направилась в Старый город.
Уверена, если б по Пилес  ходили трамваи, мне бы определённо попался счастливый билет. Впрочем, счастливый билет мне выпал по жизни. В этом я была уверена. Едва ли каждому прохожему удавалось видеть и чувствовать то, что видела и чувствовала я. Даже сейчас.
Я неспешно пересекла Аушрос Вартай , иначе Ворота Зари, и передо мной и вокруг меня полились краски, чьим оттенкам не существует названий. Я не берусь сосчитать их количество. Мои скромные потуги потерялись на отметке бесконечность +50. Но это едва ли треть от их общего числа. Что же касается музыки ощущений, то она была сродни нежной, ласкающей душу флейте. Благодарю тебя, господи и все высшие силы мира сего, за возможность жить под этим зефирным небом, вдыхать голубую прохладу воздуха, нежно касаться подошвами белых кед мощеных улочек старого Вильнюса, взглядом зажигать огни мандариновых фонарей, пить кофе за хлипким столиком на открытой площадке неизвестного кафе, продуваемой сентябрьскими ветрами – предвестниками зябкой осени; читать книгу, завернувшись в плед на подоконнике с чашкой горячего рубинового чая и вбирать, вбирать в себя город. Я – есть город. Мы едины, и это – наша с тобой общая тайна, друг мой.
Я свернула на мост в Ужупис , где сегодня почему-то не было ни души.
Мелодия скрипки, ты изменчива, как сама жизнь... Но всё же Ангел  - трубач, что уж тут поделаешь... А вдруг на самом деле это такая флейта? В Ужуписе все бывает. Абсолютно всё. Я проверяла.
Я свернула направо в кофейню «Coffee 1» . Вообще-то, в «Чайке»  на Тоториу кофе мне нравится больше, но сейчас мне было жизненно необходимо уединение. А ещё здесь очень милая бариста. Она даже «чуть-чуть понимаю по-русски». Очень приятная девушка. Купила у неё значок Ужуписа прошлым летом. До сих пор на рюкзаке ношу. Такие дела.
 – Привет! Капучино, пожалуйста. У тебя всё хорошо? У меня всё просто прекрасно. Лучше не бывает. I am saying "Perfect. Can't be better". И вот этот десерт, пожалуйста.
Такой я обожала в детстве. Шоколадная колбаса, а тут толстенький слайс. Чудно. Воспоминания детства. Нет! Забыть! У тебя нет детства. Есть только ты сейчас. Иной тебя быть не может. Ясно?
– О, спасибо большое!
Надо бы всё-таки узнать её имя как-нибудь. Не сегодня. Я что, уже съела? Вот это скорость! Хорошо хоть кофе выхлебать не успела, или всё же... Полчашки. Ну я и проглот, нечего сказать.
Я рассеянно верчу в руках чёрную наполовину пустую и настолько же полную чашку. А затем залпом допиваю её содержимое, слизывая молочно-кофейную пенку. «Там ещё пенка осталась...» Тьфу ты, одна чашка латте на двоих - серые времена не моей недожизни. Давно прошли. И слава богу. Теперь я – это я, а не бледная тень той, кем хотела бы стать. Я – это я и точка. И я свободна.

Он был зыбкий и освежающий, как молодой предрассветный туман. Впрочем, почему как? Туман, он и есть туман, и неважно выглядит он при этом как человек или нет. Антропоморфная персонификация, чего уж там.
Он ставит на стол маленький подносик с синим кофейником оттенка полуночного неба  и две такие же чашки. Золотой узор. Совсем чуть-чуть. Но это же... Из сервиза моей бабушки! Мой любимый набор. Разве так бывает? Хотя, почему бы и нет. Всё бывает. Будем пить кофе из бабушкиного кофейника. Всегда руки чесались.
Он сел напротив.
–  Приношу свои искренние извинения за беспокойство. Мне здесь назначена встреча. Очевидно, с вами.
Маленькая лимонная канарейка опустила мордочку в кормушку.
Встреча со мной? Разве? Но я молча киваю. Мои уста пока не готовы выдавать членораздельную речь, в то время как чувство такта не позволяет в наглую игнорировать собеседника. Поэтому я с вовсе неприсущей мне невозмутимостью наблюдаю за тем, как еще более невозмутимая антропоморфная персонификация неизвестно чего, но-скорее-всего-тумана невозмутимо разливает кофе, скорее-всего-капучино, из тёмно-синего скорее-всего-бабушкиного кофейника в такие же тёмно-синие скорее-всего-бабушкины чашки. Ну и дела. Поистине, неисповедимы пути твои, господи.
Маленькая лимонная канарейка звучно щёлкает своим изящным клювиком невидимые зернышки из вполне-таки видимой кормушки.
Интересно, что за кофе?
Заключить пари с самой собой?
I'm going slightly maаааd… 
Я взяла чашку с кофе и сделала первый глоток, который безоговорочно навеки расположил меня к этому “туманному” незнакомцу.
Капучино
На миндально-кокосовом молоке
Не на миндальном
Не на кокосовом
А именно на миндально-кокосовом
Такой я пробовала однажды когда-то давно погожим то ли майским, то ли июньским утром на открытой площадке кафе с балеринами, и рядом точно также лимонная канарейка изящно пощелкивала своим маленьким, но сильным клювом крошечные зернышки из красной кормушки. Или тогда шел мелкий дождь?..
Тут раньше не было канарейки. Интересно, когда она успела здесь появится? В понедельник её здесь ещё не было. Это я точно помню. Кажется.
Миндально-кокосовый капучино из бабушкиной тёмно-синей чашки с тонким золотым узором.
Канарейка, которой раньше не было, но которая была здесь всегда, неожиданно перестала грызть свои невидимые зерна и что-то коротко чирикнула.
Мой незнакомец чирикать не стал, но по крайней мере наконец-то заговорил:
– Позвольте вновь просить прощения за мою крайнюю бестактность. Я сегодня чрезвычайно рассеян. Уверяю вас, обычно я не допускаю подобных упущений. Но раз в пару сотен лет со мной такое бывает. Моё имя – Линас-Предрассветный-Туман.
Туман
Ага, значит, я-таки не ошиблась. Антропоморфная персонификация. А волосы у него и впрямь белые как лён .
– А вы, насколько мне известно, Сауле Сваёне?
– Сонни. Сонни Сваёне, – машинально поправила я.
– Что, в общем, одно и тоже, – пожал плечами Линас-Предрассветный-Туман , – там, откуда я родом, ваше имя транслитирируется как Сауле, как впрочем и в большинстве известных мне реальностей.
Невероятное чудо позволило мне невнятно кивнуть в знак согласия, при этом, как мне казалось, я даже выглядела не слишком удивлённой и почти не встревоженной. Всё вполне логично, если пропускать события исключительно сквозь призму моей исключительной логики. А это я всегда хорошо умела.
– Я собственно по какому к вам делу, – тем временем продолжал Линас-Предрассветный-Туман , – необходимо оформить кое-какие бумаги на вступление во владение недвижимостью. А поскольку я был и до момента подписания вами договора являюсь поверенным герра Майера...
– Погодите минутку, – краснея до кончиков волос, робко перебила я, – но вы не могли бы объяснить всё по порядку? Какая недвижимость? Откуда?
Линас-Предрассветный-Туман, он же поверенный герра Майера, нахмурил свои густые, изящные брови, чуть тронутые неужто-белым-пухом.
– Странно, я думал, вас уже успели осведомить, иначе почему вы здесь?
Последний вопрос прозвучал почти как упрёк.
Я в свою очередь изогнула свою не менее изящную бровь и с еле заметной толикой иронии ответила:
– Ну, я думала, в кофейни ходят, чтобы пить кофе, разве нет?
Мой новый знакомый актерский талант оценил, о чем свидетельствовали слегка поднятые края его тонких губ.
– Что ж, тогда пейте кофе и слушайте. Мой рассказ не займет много времени.

***
Герр Майер, как нетрудно догадаться, был немцем. Очевидно, он был одним из самых первых немцев, которые, собственно говоря, поняли, что они именно Deutsche . А, значит, герр Майер жил очень-очень долго и знал очень-очень много. Как, например, то, что ему позарез необходимо открыть неприметную кофейню в Вильнюсе, а точнее в малопривлекательном на то время районе Ужупис, чьи жители тогда даже не подозревали, что они вообще живут в каком-то Ужуписе.
Конечно, с открытием кофейни герру Майеру пришлось повременить, как минимум, до их возникновения в странах Западной Европы, что, тем не менее не помешало герру Майеру открыть неплохой такой трактир, позднее постепенно перевоплотившийся в желанную кофейню.
Не то, чтобы герру Майеру так уж приспичило открыть эту грешную кофейню, тем более в такой-то глуши как Ужупис, но того от него требовали неумолимые обстоятельства. Герр Майер знал, что кофейня ДОЛЖНА быть построена, и ГДЕ именно она должна быть построена: на окраине мира, на перекрёстке всех дорог, там, где сходятся рассветы и закаты, где, а точнее КОГДА, цветы никогда не увядают, ибо время там не властно над материальным, если оно само того не захочет. Словом, идеальное место для кофейни. Поток клиентов из разнообразных миров и реальностей гарантирован, ведь где еще существам схожей природы пропустить друг с другом по чашечке свежесваренного кофе, а для особых клиентов (а каждый клиент этой кофейни так или иначе был особенным) у герра Майера в запасе имелось пару бутылочек кое-чего покрепче. Так что бизнес немца-иммигранта процветал с самого его основания. Но герр Майер тем не менее был человеком, а людям свойственна время от времени смена деятельности. Вот и герр Майер в один прекрасный день понял, что быть преуспевающим владельцем доходной кофейни на продолжении нескольких сотен лет, конечно, чрезвычайно респектабельно и, безусловно, занимательно, но всё же рано или поздно начинаешь завидовать удивительным странникам посещающим твою кофейню и рассказывающим такие невероятные истории, что порой кажется, всё живое вокруг замирает от любопытства.
Герр Майер хотел сам рассказывать такие истории, побывать в тех фантастических реальностях, о которых с упоением повествователи его гости, и тех других, о которых они предпочитали умалчивать. Среди постоянных клиентов герра Майера было много местных. Именно среди них он тщательно выискивал человека, достаточно реального, чтобы одной ногой твердо стоять в этом мире, но достаточно странного и вдохновенного, чтобы другой шагнуть в неведомое вечное.

***
– Герр Майер полагает, что вы именно такой человек, Сауле, - мягко проговорил Линас-Предрассветный-Туман , - более того, я бы даже сказал, он абсолютно в этом уверен, раз покинул нас раньше, чем договор был подписан. Как по мне, чересчур поспешный поступок, но я не виню старика, он тут действительно засиделся. Любой на его месте давно уж на стенку бы лез. Видите ли, он ждал вас почти 70 лет, а для него как для человека это довольно ощутимый срок.
Линас-Предрассветный-Туман резко умолк и выжидательно уставился на Сонни Сваёне.
А Сонни Сваёне, то бишь я, задумчиво разглядывала остатки молочной пенки на дне своей чашки.
– Жёлтой канарейки тут раньше не было, – наконец проговорила я.
Повереный герра Майера коротко кивнул.
– Она появилась, потому что я хотела, чтобы она здесь была? – теперь я смотрела прямо на него.
Он вновь кивнул, но скорее глазами, чем головой, и вслух добавил:
– Его зовут Сауле, как и вас. Только он мальчик. Прилетел сегодня утром и сказал, что будет здесь жить. Мы сочли это добрым знаком.
– Мы?
– Постоянные клиенты и обслуживающий персонал осведомлены о решении герра Майера нас покинуть. Они все жаждут с вами познакомиться.
– Значит, всё, считай, решилось без меня, - спокойно констатировала я.
– Всегда можно всё переиграть, если на то Ваше желание, – пожал плечами мой собеседник, – только Сауле уже останется здесь, его не переубедишь.
Я почему-то почувствовала ответственность за судьбу этой канарейки, как мы, люди, обычно чувствуем ответственность за жизнь своих детей и домашних питомцев. Тем не менее никогда бы не подумала, что вот так соглашусь на подобную авантюру из-за маленькой лимонной птички и капучино на миндально-кокосовом молоке из абсолютно-точно-бабушкиного кофейника.
– Давайте сюда ваши грешные бумаги. И учтите, как только я их подпишу, никакого обращения на “вы”. Это правило моей кофейни, идёт?
– Ещё бы, – с энтузиазмом согласился Линас, – я всё ждал, когда ты это скажешь.
Лимонная канарейка Сауле сидела на ветке и тщательно чистила свой клюв. Он внимательно слушал каждое наше слово, хоть виду и не подавал. А когда я закончила подписывать бумаги и завела с Линасом беседу о различных организационных делах, Сауле весело запел, нежно сияя в лучах утреннего весеннего солнца. И брызгами сотен солнц была его трель, ручьем искренне восторженной жизни. Я сочла это добрым знаком. Я получила свой счастливый билет.

                Март, 2019
                Вильнюс, Литва


  Улица Пилес (Piles) – одна из древнейших улиц в Старом городе Вильнюса (и да, трамваи там, слава богу, не ходят).
  Аушрос Вартай (Au;ros Vartai), Ворота Зари или Острая Брама – «вход» в Старый город, ворота городской стены.
  Ужупис (U;upis), Заречье – район Вильнюса, отделен от Старого города рекой Вильняле (считается богемным, но все это – байки для доверчивых туристов, скорее оплот маргинальных личностей).
  Ангел Ужуписа – статуя трубящего ангела, символ квартала.
  «Coffee 1» - кофейня в Ужуписе, прямо напротив Ангела на U;upio 9.
  «Chaika» - кофейня в Старом городе на Totori; g. 7 (там делают божественный капучино).
  «I'm going slightly mad» - песня рок-группы «Queen».
  Линас с литовского – лён.
  Слово ein diutscher в смысле одного представителя немецкого народа появилось в средневерхненемецком языке во второй половине XII века.