Развенчание женщины или Эмпирика любви

                ЯВЛЕНИЕ   

                Истина рождается не в спорах,
                а в муках, как все живое. 

 
-  Решил  сказать?..
                Он вышел из стены,
как будто проживал там постоянно,
прошел сквозь книги, подошел к столу,
                рукой пошевелил черновики
                и комнату обвел  скользящим взглядом,
как будто что-то отыскать хотел.
(Простой костюм, спокойные глаза,
руки неторопливые движенья
и проседь темных вьющихся волос).

- Решил сказать?.. Но ты уже  писал,
и отложил… Опять упрятал в стол?..
Чего-то испугался… но чего ?..
Разрушить тайну первых ощущений?
В словах увидеть слабости свои?
Или, быть может, начал сомневаться,
что не дойдешь до нужного конца?

- А разве в этом могут быть концы?..

- Да, могут быть…  Но ты на слове ловишь:
концы - везде, и нет конца во всем.
Ты написал об этом в «Энтропии»:
концы Концов – источники Начал, -
магическая формула движенья.
Но там Начала было из Концов,
а здесь  с чего собрался начинать? 
С каких концов?..  «Эмпирика любви»?..
Эмпирика?.. Всему начало - опыт?..

Он посмотрел с улыбкой на меня
И не преминул вслух поиздеваться:
- Где здесь концы и есть ли здесь начала?
Какая нота в этом прозвучала ?
Какую тему развиваешь, для?
Быть может лучше начинать с нуля?

- С нуля чего?
- Ну, может быть, сознанья?
- С большого взрыва?
-    Э-э, куда хватил!.. Вселенский хаос?..
- Да... И в нем – Любовь…

Он вдруг задумался и даже погрустнел:
-  Хотя… Все начинается со вспышки:
Желанье видеть, удивляться, жить,
Ну и конечно – первая любовь…
Лишь позже начинаем разбираться
                Любовь ли это, или увлеченье,
Или, быть может, – страстная любовь?
Петля любви… Любовная петля...

Он усмехнулся, глядя мне в глаза
 и снова осмотрелся (где бы сесть?),
 но  вместо стула подошел к окну
 и посмотрел сквозь черное стекло.

 - Поэзия… - распахнутое знамя
твоей души и музыка сердец,
и отзвук сокровенного желанья,
и низверженье серости людской,
и лучший способ познавать пространство,
и метод воспитания души…
Поэзия!.. Чего в ней только нет?..
И ты решил в ней повторить любовь?..

- С чего ж начать, когда движенье вечно?..

- Ну, а тогда... Не с самого ль себя?..
(Он вдруг чихнул и наконец-то сел,
                но не на стул, присел на подоконник.)
                «Вот книжный червь, - подумал я о нем,
                а он сказал:
                - Опасное решенье!..
Перед людьми предстать и – нагишом,
со… первых слов еще, со… первых звуков,
неловких, неуклюжих, как щенки,
ну а порой так попросту противных:
младенца рев, пеленки, ползунки…
взросление, потом открытие мира…

Потом  бродил мальчишкой по асфальту
и арии, как Моцарт, распевал,
легко переходя из лада в лад
и по руладам поднимаясь к небу.
Как там просторно!.. помнишь, как летал?..

-  Пока что не забыл…
-  Что ж опустился?
                -  Восторг не бесконечен, как слова.
      -  Вот видишь, значит есть концы во всем.
      -  И снова начинаются Начала…

      -  Ну да, конечно, - засмеялся он. -
                А дальше помнишь?… Первые стихи
ты написал едва ли многим позже,
и так же тебя музыка вела.
Другая муза… траурные марши:
Шопен, Бетховен плыли по стране.
Везде со стен домов свисали флаги
венозной кровью с черною каймой,
и люди проходили словно тени,
                как будто потеряли  свет и небо,
и плакали по своему Вождю,
                еще не зная, что ушел Тиран.

-   Тиран, Хозяин, Вождь… и Властелин...

- И все ж – Тиран…
-    Или Наместник Воли,
необходимой людям, чтобы жить.

Он посмотрел в глаза мне напрямик:
                - Почти что Бог?…Ты помнишь  те стихи?

-  Увы, забыл.
-  Нисколько не жалеешь?
-  Жалею… Все же было б интересно
взглянуть на то, что написал в двенадцать
при ощущенье рухнувших небес.

-  А-а… значит было это ощущенье? -
-  Конечно, было… Но потом ушло...

                -  Но многие еще теперь жалеют,
    что государство потеряло Волю
  и в хаос обратило все мечты.

-  Мечты, мечты… так много изменилось,
полопалось, перекрутилось в мире,
                издергалось, и былью поросло!..

-  Иронизируешь?.. Не над самим собой?.. 

- И над собой и над прошедшим веком:
он многих одарил не той мечтой.

Он усмехнулся и слегка кивнул:
- Да, к сожаленью, много в нем бывало
контрастного… Такие времена:
война, победа, зов преодоленья,
и достиженье новых идеалов,
и многое, что рухнуло потом.

Мы оба помолчали. Ночь текла,
как темная река перед глазами,
и в ней всплывали памяти куски
фрагментами, как на стенах собора.

- Но почему от музыки ушел ты?
- Не уходил. Скорей она сама
вела к стихам, от звука к смыслу слова,
из слов и звуков проросли  стихи.

-  Да, в музыке, увы, нехватка слов:
раздолье чувств, но нет конкретной мысли.
Страданья,  ужас, ненависть, любовь,
тоску, мечту, спокойствие, томленье,
нирвану, ощущение полета, -
она все может!.. Может возбудить
и передать, и натолкнуть на мысль,
но вот слова, ей это не подвластно…

- «Когда б вы знали, из какого сора
растут стихи…»*
                - Ну нет, не повторяй!
(Он даже ртом подернул с неприязнью.)
Из сора вырастает только сор!..
Парадоксизм, неточность выраженья,
красивость мысли, но, увы, не мысль:
прекрасная приманка для наивных.
Недаром с ней так спорила Марина.**
Вот Спенсер***, тот точнее излагал:
                от чувства к звуку, а от звука к слову…

(В конце страницы)
*-  фраза из стихов Анны Ахматовой
** - имеются в виду разногласия между Ахматовой и Мариной Цветаевой
     *** -  Герберт Спенсер, английский философ середины Х1Х века

                -  Примерно так…
                -  И  ты тогда решил?               
 
- Нет не решал, сначала просто пел,
                но как-то реже подходил к роялю
                и чаще в тишине искал слова.
                Потом прорвалось, но коряво, с болью.
                От этой боли и пошли стихи.

Он головой качнул и прочитал: 

                «Где-то за околицей,
                где туманы сходятся,
                где нависли грустные стога,
                диск луны серебряный
                вышел посеребривать
                мокрые речные берега.
               
 Звезды всплыли мятые,
 как снежинки ватные,
 лес затих, плеснуло на реке.
 Первое признание,
                теплое дыхание,
 губы на щеке…»    

                Надеюсь, ты хоть эти не забыл?

- Нет не забыл, хотя – «серебровато»…

- Ну, перестань, - двойное серебро:
серебряное серебрит пространство.
Да и потом - не рифма суть стиха…

Он помолчал и глубоко вздохнул:               
                -   Любовь и боль – вот верные подруги!
Двуликая монета всех вещей.
Об этом в мире написали столько,
что можно Гималаи создавать
и, к сожаленью, только повторяться.
И ты в словах готов соревноваться
 со множеством писавших?.. Сколько их!..
 
Катулл, Петрарка, Сапфо, Ариосто,
Ростан, Лукреций, Лорка, Буало!..
Не говоря, конечно, о Шекспире
или о тех, кого он подменял:
(Шекспир, или лорд Бэкон, мудрый лорд?)*

…Одних имен в года не перечислить.
 И это только тех, кого успело
                заметить человечество в себе.
 Ну, а других - тех просто  океан!
 Архипелаги человечьих чувств!
 И слов, и снов, и «бредов», и волнений…
 И все ушло, втопилось в мир людской

- Не все ушло.  Что -  лучшее, осталось.

. (В конце страницы)
* Френсис Бэкон –  английский лорд, философ, писатель, государственный деятель первой половины ХVII века, основоположник эмпиризма; существует мнение, что многие произведения, приписываемые Шекспиру, написал Бэкон или группа молодых литераторов под его руководством.


-  Ну да, еще осталось кое-что…
А что Любовь – Само-уничтоженье,
об этом хоть бы кто-то написал…
Быть может ты?

- Пока что не успел.

Он грустно шевелюрой покачал
и … поудобней сел на подоконник:
- Любовь и слово, музыка любви,
любовь – мечта, любовь – очарованье,
 любовь – надежда и любовь - борьба,
и, наконец, - корыстная любовь!..

Воистину двуликая монета -
орел и решка: там любовь, здесь боль,
скользящие из одного в другое,
как Мёбиуса гибкая петля.
С одной пласты сползаешь на другую,
не замечая, как туда попал,
и иногда не зная, где живешь:
                в любви или на темной стороне…

Готов соревноваться?..

                -  Нет, не так:
   сказать то, что другие не успели,
а может быть боялись рассказать.
               
                Он усмехнулся:
                - Даже папа в Риме
 провозгласил, что Бог и есть Любовь.
-  Ну, Библия сказала это раньше…
-  Не ищешь ли ты бога?
-  Вряд ли… нет.
Теперь уж нет, а раньше – может быть...

                -  Ты женщину тогда боготворил,
и бог любви кружился над тобою,
как  Херувим. А кто в тебе витал?..
Мечта любви?.. Красивая мечта…

Ее все ищут, мало кто находит:
любовь давно сменил меркантилизм,
и чувства подменяются рефлексом,
дающим нам возможность выживать…
                А ты задумал чувства утверждать
                в пришедший к нам утилитарный век,
                где деньги стали выше всех амбиций,
                а первенство - превыше всех идей?..

- Но всех роднит желание любви…

- Любви к себе, или любви к другому?..
                Забытым всуе не боишься стать?

-  Забытым – нет: мир забывает все.
Вот, разве что, нечитанным, пожалуй...

- Да-а… это так… Особенно теперь...
Идя «вперед», пришли к олигархизму,
и получили все, что он принес:
войну систем, коррупцию, продажность,               
                гламур, корпоративные пиры
                и, как всегда, обманутый народ.

Мир удовольствий - вот желанье века!
Искусство заразилось конформизмом
и вышло с ним на  битву против чувств.

                -  Но в битве без любви другой исход.

- Другой исход?..  Ты думаешь продолжить
что  будет дальше за любовью?.. СЕКС!
А, может быть, и больше – ИМ-ПО-СЕКС*…
или очередной Короновирус.
В конце страницы
      *Импосекс –  развитие у женской особи мужских половых органов; здесь - в    смысле сексуальное перерождение, мутация
               
                .
    
                - А, может быть, - ПРОЗРЕНИЕ ИСКУССТВА?

Он замолчал и наконец-то встал:
-   Начни с  того, что ты умеешь делать:
свои  сомненья в песнях изложи.
С того, как задавал себе вопросы,
и как тебя по ним вела любовь.
Хотя бы вот… -
                Он вытянул листы
из вороха на письменном столе
и положил поверх лежащей кипы:
                - Так многое порой дают нам сны…

Он двинулся к стене, но обернулся:
                - А почему ты не спросил, кто я?
Ведь мы с тобой увиделись впервые.

 Но тут, конечно, рассмеялся я:
-  Я просто знаю, кто ты… Ты – мой бес,
моя дразнилка, мой упрек пространству.
Возможно даже больше – Люцифер*…

Ты - мой Непроходящий непокой...

В конце страницы
*Люцифер – (лат. - «Светоносный), в римской мифологии – олицетворение         
              утренней звезды (Венеры), в христианстве – падший ангел, Сатана.


Он усмехнулся:
- Вот на этом кончим.
Коль разобрался сам, то я пошел…
 (Лукавый взгляд, над ним волнистый локон
и серые спокойные глаза).
«Ах, книжный червь, - подумал я опять, -
зачем я для себя - тебя придумал?
Чтоб было с кем мне по ночам болтать?»

- Когда не можешь не писать, - пиши.
Быть может прав тот, кто сказал нам: «Любим!»               

И он ушел:  шагнул  к своей стене
и постепенно растворился в книгах.
В какой из них жила его душа?
В  одной?.. во всех?..  И в каждой понемногу?

Я подошел к столу и взял листки,
что он случайно вытянул из кипы,
и снова усмехнулся: «Ловкий бес,
сумел найти, что я не ожидал,
и что он предварял самим собою».

Передо мной лежал мой старый «Сон»:

«…Который час? - спросили у него,
 И он ответил пробегавшим: Вечность!..»

Новая стр.

       ТОТ СТРАННЫЙ СОН…

               
«Который час?» - спросили у него,
 И он ответил пробегавшим: «Вечность!..»

Я видел сон…

Мы с девушкой одной,
играя, бегали по закоулкам
какой-то сцены старого театра,
похожего на брошенный амбар:
сдвигали рамы, трогали холсты,
как белки, пролезали сквозь решетки
и драпировку старых декораций,
скопившихся за годы.
                Веселясь,
мы шли вперед, за нами шли другие,
и наполняли эту сцену жизни
своими молодыми голосами,
звенящими, как радость удивленья.

Здесь было все: телеги, жернова,
колеса, бочки, седла, этажерки,
канаты, фонари, прожектора,
противовесы, цепи, хомуты
и снова – декорации, столы,
поломанные кресла, канделябры…
И все кругом – как яркий карнавал!

Нам было радостно и интересно,
и в каждом взгляде было удивленье
и новизна, открывшаяся нам,
и все кругом сияло, словно праздник.
Но главное – мы были вместе с ней.

С той девушкой, мы были словно дети,
По сцене и по жизни были вместе,
Рука в руке, глаза в глаза во всем:
Бежали вместе, радовались вместе
Тем новым неожиданностям, что 
Дарила обстановка закулисья, 

И духом общим связаны, как будто
Существовали в коконе одном,
Нас охранявшем от другого мира.
И в кокон мы впускали только то,
Что нас затронуло и поразило.

Я весь был в ней, она была во мне.
Как это много – духом быть единым
И, как само собою, жить в другом!..

И вдруг...  Вдруг что-то изменилось в ней,
Как будто чей-то голос пролетел
Или беззвучно чей-то дух пронесся.
Его не слышал я, но вот она…

Она как будто сразу испугалась
И начала отыскивать глазами
То, что услышала и поняла,
И я невольно начал вместе с ней
Отыскивать вокруг, что так смутило,
Обеспокоило ее лицо.

Кругом толпа играла карнавально,
И я не мог найти то, что искал,
Не мог понять, что тронуло ее
И что она пыталась отыскать.
И вдруг увидел в стороне мужчину,
В цилиндре, фраке, в шелковой накидке,
С холодными блестящими глазами
И тростью с набалдашником в руках.

Ужели он?.. Я быстро с удивленьем
Взглянул на девушку. Я знать хотел, спросить,
Сказать хотел – во сне сказать не просто, -
Смотрел в нее и взгляд ее искал.
Но не нашел. Она была со мной,
                Еще со мной, но взгляд его искала
и неподвижно  на него смотрела,
                не отрываясь, словно на судьбу.

Какая связь? Откуда? Почему?
Что тронуло ее? – подумал я.
И почему такое беспокойство
При взгляде на него?..  А он?.. Что - он?..

Он тоже на нее смотрел в упор
Своим холодным, словно мертвым взглядом,
Затем неторопливо на меня
Взгляд перевел, какое-то мгновенье
Смотрел в глаза мне, словно изучал
И понимал, что с ней мы были вместе,
Затем отбросил трость и поднял прут -
Железный прут из хлама под ногами -
И этот прут, как длинный ржавый меч
Послал в меня…

                Хотел вонзить, но я…
Я не успел понять его движенья,
Но все же увернулся. Прут скользнул мне
Вдоль ребер справа, сразу под рукой.
                Я ухватил его, прижал к себе -
Ребристый стержень с грубыми краями.
Но тот мужчина продолжал уже
                тянуть его обратно на себя,
все так же молча, неподвижным взглядом
в глаза мне глядя, потянул сильней,
еще сильней. Его глаза сужались,
рука крепчала, он как будто рос…
И вот тогда, так словно фехтовал я
уже не раз, я сделал резкий выпад
и стержень, как клинок, вогнал в него.

Сквозь черный плащ, сквозь белую манишку
Вошел он удивительно легко
Ему под сердце, словно грудь его
Была не грудь, а лишь подушка с ватой, -
чуть дрогнув только в тот момент, когда
ткань прорывал своим тупым концом.

Мужчина прянул, сделал шаг назад
И начал на колени опускаться.

Я повернулся к девушке. Она,
вся побледнев, смотрела на мужчину,
и вдруг безвольно стала оседать,
как будто это ей пронзили сердце.
               
Едва успел я подхватить ее,    
не понимая, что же происходит,
что сделал я, и что же стало с ней, -
и что за связь у них существовала
при мне, или, быть может, до меня?…
И здесь пропало все: театр и свет.


… Я с женщиной сидел в пустом кафе,
за столиком, должно быть с близким другом,
рассказывал об этом странном сне,
понять пытаясь, что же значил он.

Внезапно он возник, исчез внезапно,
внезапно подарил мгновенье счастья
и тут же отнял это у меня…

И почему, хотя был только сон,
я чувствую его настолько сильно,
что до сих пор горит моя ладонь,
сжимавшая тот грубый ржавый стержень,
и кожа на предплечье там, где стержень
ее касался. Странно… почему?

Возможно, этот сон был в чем-то вещим,
И для меня значительным настолько,
Что даже тело помнило его?

Не знаю, может быть, я был не прав?
Быть может, я убил любовь чужую,
Надежду, романтичную, как сказка,
Пусть даже не желая, а случайно?

В конце концов, я первый раз убил.
И потому, хотя был только сон,
Горит ладонь и кожа на предплечье,
Как будто был ожег на месте том.

Но нет, я помню тот холодный взгляд,
Бесчувственный, немой и неподвижный,
Когда, меня увидев, понял он,
Что у него пути другого нет,
И руку он за стержнем протянул,
И стержень тот в меня вогнать пытался.

 - Скажи, - спросил ее я, - почему?
И только здесь я, наконец, проснулся.

…………………………………
Теперь я знаю, то был вещий сон.
Все эта сцена повторилась в жизни:
И девушка, и тот брюнет в плаще,
Пришедший словно из другого мира,
И женщина, которая была мне -
Хотелось мне так думать -  только другом,
И ощущенье жаркое в ладони,
И множество находок и потерь.
Но вот никак мне не собраться, чтобы
Все записать, что с нами было в жизни,
И что я в ней прочувствовать успел.

Как жаль, что не смогу я описать
Все те прекрасные мгновенья жизни,
Все удивительное, что встречалось
И часто забывалось по дороге,
И не нашло пути к черновикам.

В ней было много… Часто по ночам
Мне снится прошлое, во сне перевоплотившись,
И снится то, чего не прожил я,
Но лишь предположил или предвидел,
И снится то, что не было со мной
И, верно, никогда уже не будет:
Фантазии мои, мои мечты,
Полет свободный духа над пространством.

Как жаль, что не смогу я записать
И тысячных долей своей же жизни,
Хотя бы самое прекрасное из них,
Так поражавшее мое воображенье
И звавшее опять идти вперед. 

Была бы удивительная книга:
Без споров, без идей, без направлений, -
Простая книга, словно сборник песен,
Евангелие от моей души…


                И все же я пытаюсь…

…………………………….


                Убедительная просьба к читателям
                не отождествлять автора и его героя.
                Это несомненно разные личности.





      ЧАСТЬ 1


             ОСОЗНАНИЕ ЧУВСТВА


Подтверждением роста -
то, что нам не забыть.
Если б было так просто
всех понять и любить...


                1.  ВЛЮБЛЕННЫЙ МЛАДЕНЕЦ               
 
                Мир  повторяет все,
                лишь нас не повторит.
                Омар Хайям

     В ПЯТНАДЦАТЬ ЛЕТ

Зачем сейчас тебе писать,
Когда и суток нет с отъезда,
Ногами дни пересчитать
К ступеням твоего подъезда,

Взять клок бумаги, карандаш
И снова сочинять стихами,
А рифма мысль мою тотчас
Всю передернет вверх ногами.

Что написать тебе хочу,
Что напишу в пылу порыва,
Все мысли. Что перехвачу,
Запенит словно кружкой пива.

И, что выходит, - все не то:
Фальшивый звук прибитый словом,
И рифма в окончанье строк
Смеется, издеваясь снова...

               
                АЙКЕ          
 
               
Лучше падать, чем стоять на месте,
Ниже, чем ты есть, не упадешь.
Почему-то подмывает врезаться
В мир большой из облаков и звезд,

И глаза твои – частицы мира,
Пряные, лучистые глаза,
Узнавать за миллионы милей
И любить одни твои глаза.

Ветром набегают километры,
Дождь в лицо и неба крутизна,
Я бегу, бегу навстречу ветру,
Я ищу, ищу твои глаза.

Может быть, найду их где-то рядом,
Кто-то остановит, коль найду?
Миру в грудь готов влететь снарядом:
Лучше разорвусь, чем упаду.

Только набегают километры,
Снег в лицо и неба крутизна,
Все еще бегу навстречу ветру,
Все еще ищу твои глаза.

Все еще в надеждах и сомненьях
Нежное дыханием шепчу:
Женщина, в людском обыкновении,
Как надежду, я тебя ищу.


             -«»-

Взгляни в глаза, ты их запомнишь.
Там не гроза, там ходят волны
Чужой души.

Ты не спеши, не думай косо,
В моих глазах свои вопросы
Не вороши.

Ты не играй, не стоит силы,
Мои глаза Земля носила,
                Как вешний май.

Ты помни день, в котором вечность,
Ты помни взгляд, где бесконечность
Любви моей.

И если будет, в изломе судеб
Не сможешь правду ты мне сказать,
Не говори, не лги, не надо.
Мне хватит одного лишь взгляда, -
Взгляни в глаза...


                -«»-

Золото кулонов и часов,
Золото крестов и куполов,
Золото твоих льняных волос,   
Золото июльских абрикос.
   
Золото червонное, как медь,
Золото кровавое, как плеть,
Золото течет в потоке лет…

Синий цвет ты любишь или нет?

От того, что синяя река,
В синих жилках белая рука,
Синие с серинкою глаза,
Серая с сининкою лоза,

От того, что это небо синее,
Это небо над чудной осиною,
От того, что сини облака:
Синее в разливах молока,

От того, что синь бывает иней,
А ночами незабудки сини…
Синий цвет…

Ты любишь или нет?
             
          --«»--

Люблю!
Люблю огромно! Вечностно!
Как любят дети всех времен.
Как любят -
только в Человечестве.   
Простите мне, опять влюблен.      

Что – мир сейчас! Какие мысли
способны пульс остановить!
Какими мерами исчислить
мое: Люблю, Любим, Любить…

Весна свалилась мне на плечи,
ударила,
                до боли зримая.
И даже воздух пахнет женщиной,
прекрасной той, прошедшей мимо.
……………………………………..


   
       ЧЕРТА ЗВЕРЯ


Но все рухнуло:

Дороги и машины,
библиотеки и филармонии,
музеи и закоулки,
улицы и витрины,
порталы, мостовые,
кладбища и соборы…

Все рухнуло и смешалось:

Вокзалы и рельсы,
Площади, и скверы,
парки, тропинки,
                скамейки на бульварах,
                театры и сцены,
музыка и стихи,
небо и воздух,
солнце и облака, -
  все!

Все рухнуло и завертелось
в кошмарной свистопляске,
в дикой какофонии звуков,
в воплях и визге:
ребенок и мысли,
родители и знакомые,
эти пряные письма,
разбросанные по кровати,

И женщина - в утреннем халате,
мечущаяся по комнате,
в остервенелом азарте
ущемленного Самолюбия,
в облике оскорбленного Зверя,
лишенного добычи,
кричащая изживотно,
свирепо, рвотно…

                Женщина,
лихорадочно прячущая
эти письма под скатерть, -
обиженная, но злобная,
жалкая, но свирепая,
униженная, но яростная,
как дикий хищник,
загнанный в клетку.

Женщина -
в бешенстве Владыки,
теряющего власть,
ненавидящая,
угрожающая,
                и взывающая уже только к одному -
                Мести.

Как крик роженицы, - «Мести!»
Как крик ужаса, - «Мести!»
Как крик о помощи, - «Мести!»


Вселенский хаос
в солнечной комнате,
разрушающий и чувства, и сознание,
и надежды, - все…


… Сколько способов
у человечества,
чтобы разрушить любовь?

Мораль общества,
семьи и родственники,
догмы и формы,
законы и среда,
слезы родителей,
глаза детей,
лживые друзья,
бюрократия чиновников…
 
Честолюбие и спесь,
Самомнение и хамство,
Зависть и тщеславие,
Ревность и корысть,
Гордыня и лицемерие,
Высокомерие, трусость и -
Себялюбие зверя,
               
Мес-ти!..

                И – уже собственное –
                недомыслие,
                неграмотность,
                просто слабость…

И - совсем уже пошлое -
квартирный вопрос…

И – совсем уже низкое, -
низкое, до потери сознания,
до извращения материнства:
запреты на сына,
изменение фамилий,
кликушество на папертях,
письма в РОНО и парткомы
                (телевидение еще не разыгрывало шоу грязи)
                …ссоры и слезы,
                обещания и обманы,               
ложь и подтасовки…
(И… Дирежер! – Тот брюнет в шелковой накидке
и с тростью с набалдашником в руках)

Цивилизация - в Действии,
Эмансипация - в Ярости,
Самоутверждение - в Ненависти.
И… ДО – МЕР-ЗОС-ТИ  - «МЕСТИ!» 


…Так сколько способов отнять,
когда не умеешь дать?
Сколько способов разрушить,
когда не можешь создать?..
…………………………………..


                …И ни неба не видно, ни земной версты, -
                все занесло порошею.
                И только внутри – клочок чистоты,
                маленький, как горошина……..


…И глухая не проходящая боль
перед обратной стороной мира,
перед открывшейся чертой женщины,
перед двоякостью рода людского.

                Мутация женщины -
                Черта зверя,
                Черта – хищника…


                -«»-

…С любимыми не расставаться?..

Нет, расставаться, хоть на миг.
Но не прощаться, не прощаться…

…Когда - вдали, среди других,
В работе, музыке и в споре
Всегда носите их с собой.
                Иначе…

…Как же ты иначе
Узнаешь кто любимый твой.
 

              И только позже придут слова, написанные той болью:               


«Той женщине, что любишь до конца,
стихов не пишешь.
К ее рукам идешь нежней тельца,
Как тень неслышим,

И говоришь: Тебя люблю,
Возьми дыханье,
И, веришь, дня не оскорблю
Другим признаньем.

И, знаешь, мелким не понять
Огромность радости
В твоих ладонях засыпать
И утру радоваться.

И не страшней
ни боль детей, ни смерть отца
потери той,
кого ты любишь до конца».

 
                …И все остальное было уже только поиском
                той утраченной и никогда не повторившейся любви:



                «Я все время люблю тебя,
я просыпаюсь и думаю о тебе,
я иду по улице и разговариваю с тобой,
я ложусь спать и вижу тебя.
И я не знаю, что с этим поделать.

И вот я подумал:
Может быть, рассказать об этом тебе?»

Так говорил герой одного из фильмов,
И я подумал о нем:
Странные люди,            
они не понимают,
что говорят стихами:

«Я все время люблю тебя,
я просыпаюсь и думаю о тебе,
я иду по улице и разговариваю с тобой,
я ложусь спать и вижу тебя.
И я не знаю, что с этим поделать…»

Но скоро я отрину тебя,
Потому что не слышу твоего голоса,
Потому что не вижу твоих глаз,
Потому что не ощущаю твоего дыхания.
И все это давно превратилось
В собственную сказку о тебе,
Прекрасную сказку…
Но разве можно все время жить в сказке,
Даже если она звучит так красиво?

«Я все время люблю тебя,
Я просыпаюсь и вижу тебя,
Я иду по улице и разговариваю с тобой,
Я ложусь спать и думаю о тебе,
И я не знаю, что с этим поделать,

Ибо я – люблю»….   



               
               

               
С новой страницы
         2.     В ПОИСКАХ  ПОТЕРЯННОГО


                Самой первой твоей мукой будет
                найти ту, которую ты полюбишь.
                Овидий. Искусство любви

                -«»-

Зачем ты прячешь от меня глаза,
Спуская темным веером ресницы?
Твои глаза – как две живые птицы,
как ждущая весенняя гроза.

Зачем ты прячешь от меня глаза?               
               
Не прячь, прошу, я сам тебя боюсь,
боюсь, что снова где-то ошибусь,
боюсь и жду, не зная сам  чего,
несказанного слова одного?               

Устану ждать, в кулак затисну сердце,
взгляд потушу и взрослым стану вновь,
в анданте превращу пылающее скерцо,
в осадок – нерасцветшую любовь.

                Зачем ты прячешь от меня глаза?               
                Ведь я бы им так многое сказал…
 

                -«»-       
    
Скажи мне имя, имя - это счастье.
Скажи мне имя Бога и Любви.
Среди дождей, ноябрьского ненастья
Не бойся, только имя назови.

И дальше - говори всегда стихами
и реже - прозой, можешь даже петь,
пусть так же тихо, как вода в стакане
трепещет перед тем как  замереть.

Скажи мне имя. Это - счастье, имя:
твое узнать и в сердце укрепить,
ловить его, как мотылька в камине
и крохами, как эту воду пить.

Лелеять языком, губами трогать,
щекой касаться где-то на груди,
к себе прижать и охранять под тогой
неведомой придуманной любви.

Носить в себе и звуком любоваться
его слогов и гласных, просто петь...
И - боже мой! - уже не сомневаться,
что с ним ты счастлив даже умереть.

Скажи мне имя, это имя - искус,
надежда жить, смеяться и искать.
Секрет ли в том, как остро нежен привкус
желания ласкать, ласкать, ласкать...

                -«»-
               

                БЫЛО

«Лучше падать, чем стоять  на месте…» - было…
«Зачем ты прячешь от меня глаза…» - было…
« И даже воздух пахнет женщиной…» - было.

         
…Ссора - не ссора:  ночь недомолвок,
мелочных, маленьких, недоказуемых.
Кажется, тени сотканы из уловок
и до конца невысказанных сказуемых.

…Утро - расходимся, пряча взгляды.
День - протаскиваешь ожиданием.      
Вечер -  многим куда-то надо,
а ты – ягненком, как  на заклание, -
тупо.

Болтаться по улицам не менее глупо,
чем круглым фонарем на столбе.
Еду домой, к себе.

Улицы, здания, люди, парадная,
Ночь,
           чем сегодня порадуешь?
Лестница, дверь, комната, и на столе  –
клочок бумаги, ключом прижатый.

Не верю!
Настежь двери,
лестницу – прочь, - в ночь,
улицу глазами охватывая,
ногами хватая ее поперек.
- Стой! (зеленый огонек).
Скорее, вокзал, давай, уезжает!
- Кто? Жена?
- Она, не знаю.
Нажми, папаша. К черту – слова.
Седая качнется голова:
- Нажмем, пожалуй.
               
Жалуй ли, не жалуй,
но за красными огнями уже не угнаться.
Только расталкиваемые на перроне
пассажиры злятся.
А она – в вагоне.

Мысли – вскачь: что делать?
Небо, земля, пространство, -
все сжатое до предела
рвется протуберанцами:
К делу!

                К делу, мысль! К делу, мозг,
мозг, который еще не выдавал.
(Давал, все давал, что было, не пряча.)
Прячу, прячу слезы мужского плача.
               
Плача ли, стона? Все – внутри.
Снаружи – безмолвен, как безъязыкая
Колокольня Ивана Великого.

Улица безликая  шевелится силуэтами,
вопросы топорщатся лапками креветок:
чего испугалась?.. Как ты? Где ты?..

Реклама равнодушно пульсирует искрами,
книжные витрины шевелятся мыслями,
упреком своим, недоношено-недописанных,
выплеснутым, как брызги.

Осень колышется аморфнее медузы.
- Что с тобой? – кто-то спросит.
- Не знаю, не могу объяснить.
Мысли - проседью, память – обузой.
Легче - не быть…

В парках - звездами листья кленов
и теплые слитки притихших влюбленных.
Шуршание листьев уже не тревожит,
только ветер множит и множит
прикосновения на шершавой щеке.
А она – налегке… Странно…
               
Люди и странствия,   чувства, пространства -
Странно.
Страны и зодчие, смерти и отчимы, дети и прочее  -
Странно.
Странно стареем рано… 

И, возвращаясь из поднебесья
того, что мечталось о «Ты и Я»,
думаешь,  чем же закончится песня
несостоявшегося  бытия?..
…………………………….

…Уже потом,
когда найдешь, чем излиться,
и, кажется, не так уж и одинок,
последней строчкой памяти раззвонится
резвый телефонный звонок.

-  Да. Я слушаю.
-  …Ты?..
-  …Я…
-  …Голос вспомнил?..
-  …Все помню...
-  …И я ничего не забыла…

                Значит, все-таки – было.
И мысли, нахлынув, заполнят...      


             НЕ ПРОХОДИТ

Не проходит…
Утро, день, обнимет ночь -
Не проходит.
Фонари гореть устанут,
Новый день в вопросах встанет, 
Ворох дел отвалишь прочь -
Не проходит.

Поразишься ли улыбке,
Песне гибкой в струях скрипки,
Голос влажный, голос зыбкий -
Не проходит.

Сам – то тверже обелиска,
То согласней одалиски,
Но далекое, как близкое, -
Не проходит.

Две недели, три недели,
Месяц, сколько ж, в самом деле?
Разрубить пора гордиевы узлы!

Кто-то лечит литургией,
Кто-то режет хирургией,
Знать бы способы другие -
Стать бы злым.
                А пока…

Виновата ли природа,
Кровь, генетика, порода -
Словно ветер душу тянет,
Видно, память, стонет память,
Шало тычется в бока,
По несбывшейся любви
                колобродит.

                Не проходит.
               
                НОЧИ ТЕБЕ

             -  Очарование? – переспросила она, глядя  на   
           облака над морем, освещенные солнцем. -  Да-а… 
           Вот только  разочаровываться не хочется…               
               
               
        Ночь первая

Писать тебе?..
Не знаю…
И поймешь ли?..
День ото дня в тебе - Тебя ищу.
Через себя протаскиваю прошлое,
Как пук колючей проволоки тащу.

Все помню
От мгновенья и до года:
Одессу, Ялту, южную природу…
Как в бухтах тучи строились в фрегаты, 
Шатался ветер, дыбились закаты,
Как солнце било, о волну звеня,
Как убегала с кем-то от меня.

А я смеялся:
Убегаешь от себя
И думаешь, что сможешь?
Не любя?

Все помню:
Поцелуй неясный смятый,
Слова людей, облепленные ватой,
Случайный взгляд, улыбку, взмах ресниц –
Переполох  кокетливых синиц.

А я шутил,
Я говорил о скуке,
Ты прятала глаза, дрожали руки,
Мне больно было, мир хотел очистить,
И думалось, что счастье – мыслить.

Теперь молчу,
Слова, как трафарет,
Ни чувств, ни мыслей не вместили.
Любил тебя? себя?..  Да? Нет?
И как Себя - собой осилить?

Под сводом мыслей, горблюсь, как атлант,
Как недоверием униженный талант.

Любил?.. Не знаю.
Не сказать такое.
Всю жизнь боялся скуки и покоя,
Был жив мечтой - осталась только ты:
Не божество, не гений чистоты, -
               
Реальность вся, такое не нарушить:
Ловить движенье губ и голос слушать,
Походку узнавать, изгибы плеч
И каждый взгляд  в себе беречь.

Ты – легкая, игривая?.. шальная?
Ты – скрытная, надменная?.. стальная?
Ты – нежная, как тени на реке?
Ты – твердая, как булава в руке?

Ты, только - Ты,
Тебя не перечислить,
Желанье видеть больше счастья мыслить.
Бегу в людей, в других, - забыть тебя.
И взгляд в других,
Как новый взгляд в себя.

Молчу, смотрю и удивляюсь снова,
Ночами «опожаренный» брожу,
Улягусь старым, просыпаюсь новым
И от себя в насмешку ухожу.
Трезвею где-то к середине дня,
Твою двуликость и себя кляня.

Потом найдет – огромное, как ветер, -
И трезвым – пьян, усталым – все же трезв.
Но, право! есть ли лучшее на свете:
Любить, надеяться, стараться что-то детям,
Любовью богатеть, как не был даже Крез,
Искать, в своих поступках сомневаться,
Седеть, но все с зарею обниматься,
Вперед лететь, в ошибках падать вновь,
Мечтой будить «закиснувшую» кровь,
Весной волненье чувствовать под кожей,
Быть молодым и где-то старым тоже,
Быть правым где-то, где-то –  ложным,
На все и ни на что похожим,
И снова думать: «Быть? Не быть?….»
И, как ни трудно – дальше жить?..

…Что ж чувство?.. Задушить его не сложно,
Оно, ведь, искренне.
Дымить сознаньем ложным -
легко.
          Мозг – он наемный арестант:
Понять – во времени,
Почувствовать – талант!
А совместить одно с другим в движении -
Такое удается только гению.

Мир стар, мир этот трудно удивить,
Что от себя в насмешку уходить,
Что прятаться в заботы от идей…
А мне – не впрок, а я люблю людей.
 
Я откровеннее, и прятаться в горсти
Мне глупо.
                Виноват? – скажу «прости»,
И, хочешь, руки положи на плечи
Бродяги странного по чувствам человечьим.


              Вторая ночь

Скажу?
Скажу все завтра.
Но «завтра» - уже «сегодня».
Темная парадная,
Лестница, как сходни,
И хлопающая дверь железного лифта -
Словно гипербола ироничного Свифта.

Десять минут, двадцать, полчаса, час…
В голове – не мысли: брожение, квас, -
Предположения по стенам нависли.
«И ныне, и присно,
и во веки веков, Аминь!» – Сгинь!

Жду. А завтра – уже сегодня.
Темная парадная, лестница, как сходни,
И хлопающая дверь железного лифта -
Словно издевка ироничного Свифта.

И – ты… И все стало дискретно:
Лестница, лифт, Свифт, - конкретно,
Словно на яркой картине Филонова:
Разобрано на части и снова – собрано.

- Здравствуй.
- Здравствуй… Ты здесь?
- Жду тебя.
- Мог бы и не дождаться.
                (Реплика дня, втиснутая в пространство,
как инкрустации «ты» и «я»
от небрежения до прострации).

Идем по улице,
Она – гордо, я - ссутулившись,
И оба - молчащие, как иконы творца,
Бессловесно взирающие с амвона.
«К пра - от - цам!..

Если пришел, надо говорить.
                ( Быть или не быть? Бить или не бить?
Как бы глубинное не забыть?..
И почему так трудно любить…
Стрель-ца?)

Что это -
                равнодушие? неприязнь? самомнение?
Или защитная реакция души,
выросшая  до отторжения?

«Не - спе - ши…»

- Все. Я возвращаюсь назад. -
Чувствую, как напряжено ее тело.
Выдержит взгляд? повернет глаза?
Я же хотел ей что-то сказать?
Но почему на губах узда?
Где запредельность предела?..

 - Если хочешь унизить другого,
Прежде всегда, унижаешь себя.
- Да?.. Прощай.

Истинно – зря.

И снова – улица, фонари – в раскачку,
В голове мыслей – вульгарная скачка,
Во рту - пересохло, пресно.

И только откуда-то из груди,
Все осознания опередив,
Давится разудалая песня:

«Не зови, рвать, так сразу,  не зови.    
Полюбил ты заразу – оторви,               
Развесёлейшим глазом удиви,
Но не зови, брат, не надо, не зови.

Если больно, ты напейся, забури,
Прошатайся от зари  и до зари.
Это ветер, он качает фонари,
Но не дури, брат, не надо, не дури.

Ты лицо свое улыбкой обнови,
Ты других своей улыбкой одари,
Только память за собою не веди,
Обойди, брат, эту бабу, обойди.

Нет, не можешь? Так себя ты обмани,
Ты ее глаза другими подмени,
Подхвати девчонку, с нею загуди,
Прижимай же, прижимай ее к груди…

Нет, не можешь?..  Даже песня - поперек.
Ногу – в стремя, сколько будет там дорог?
Не забыл ты, как любовью бередит?
Не боишься?..  Значит, будет впереди.

Но, не бреди, брат, не надо, не бреди...»


…Что ж чувство?.. Задушить его не сложно:
Оно ведь искренне.
                Дымить сознаньем ложным -
легко…
         Мозг – он наемный арестант:
понять – во времени,
                почувствовать – талант!
А совместить одно с другим в движении -
такое удается только гению.

Мир стар, мир этот трудно удивить,
что от себя - в насмешку уходить,
что прятаться в заботы от любви…

А я не смог…
                Зови ли, не зови…


            … И третья

Писать тебе? Не знаю…
                И поймешь ли?…
Но все равно опять тебе пишу.
Все понимаю: объясненья пошлы,
И этим перед временем грешу.
Но не жалею,
                не унижусь сожаленьем.
Не тороплю, не требую решенья.
Вокзал, вагон,
                я уезжаю снова.
Забудусь старым,
                а проснусь ли новым?

Ну, улыбнись, вернусь я вряд ли скоро.
Ты отдохнешь от надоевших споров,
Поднимешь загражденья на глазах…
А жаль, я не успел тебе сказать
Того, о чем написаны тома:

Любил в тебе – Тебя.
А что – Ты,
                думай-ка сама.

Эксперименты вряд ли стоит ставить,
Я понял все: пора тебя оставить
И впредь не путать страсти и любви.
Нас опыт учит… Долго?…

Виз-а-ви.*


Проснулся…

Радостен?  Доволен?..
Нет, благодарен Вам
За то, что был я болен,
За то, что снова стал писать.
И я с сегодняшнего дня,
Как мысль под этим солнцем волен,
И не боюсь я заболеть опять.
               
И снова  жив мечтой,
И снова - ветры рвитесь.
Разочаровываться – Вы боитесь,

А я ищу себя очаровать.


(В конце страницы)       
            *  Визави -  лицом к лицу, фр.   
               
 

       ПИСЬМО БЕЗ АДРЕСАТА

Ну вот,
окончился и високосный год…
Твое молчание, не душит, не тревожит.
Взгляни, улыбка расслабляет  рот
и меж бровей давно не морщит кожу.

Я снова – прежний, как в июльском дне:
спокоен, прост, не мучаюсь в сомненьях,
и глаз твоих я не ищу на невском дне,
и для любви в себе не лицемерю.

Устал пылать, остались теплые глаза.
На них ладони положи согреться.
Не многое сумеешь  рассказать
в улыбке неустроенного сердца.

Но не грусти, что яркое в былом, -
ушедшее - да не затмит стоящего.
Мы все же больше будущим живем
и лишь немного – настоящим.

В ночных часах спокоен пульс земли,
дыхание ее тепло и истово.
Меня сегодня мягкого возьми,
а завтра  -
               подарю себя искристого.      


                Не бойся ни любви, ни одиночества;
                бойся не понять самого себя.      
                Алл Пантов


                ЧАСТЬ 2      

               
      


                ПЕТЛЯ ЛЮБВИ


                И режешь женщину из своего ребра,               
                как бог когда-то резал из Адама.


                1.  ОЧАРОВАННЫЙ

               
               -«»-      
               
Змейкой тело, грудь, соски, -
тушь, эскиз.
Что задумчив?
Поседели виски?

Пальцы вылюбили кожу,
скул базальт.
Там за веками, быть может, -
дым-глаза?

Мякоть-губы,
эти губы – как хурма:,
плод запретный, но пригубленный –
дурман.

Шорох, шепот двух запястий
у волос.
Откровение ли, счастье
прорвал;сь?

Как дыхание – движение ресниц.
Озаренная, крылатая,
проснись!
Прикоснись губами к векам,
одари, -
в эту ночь свободой ветров
говори.   

                -«»-

Молчит, волнуется, смеется…
И сердце бьется под ладонью,
как у птицы,
и тихое дыханье рвется…

Ресницы вздрогнули и губы:
-  Ты любишь?
-  Да, конечно да.

Сквозь ночь проходят города,
летят снега, идут дожди,
колышутся в надежах дни,
в надеждах, поисках, сомненьях,
в движении чувств и слов движении.

Взгляд растворился в потолке,
щека – к щеке, рука – в руке.
-  Ты спишь, да?
-  Нет.
-  Но этот свет?…
Холодный свет, лиловый свет
от уличного фонаря,
бледней, чем зимняя заря.
Лучи безмолвьем говорят,
два тела – тесно: грудь к груди, -
нагих, сейчас открытых миру.

А мир молчит, окостенев,
бесстрастен взгляд, гвоздем к стене
прибита лира.


              -«»-

Сплетенье рук, волос сплетенье.
Слова сейчас – как преступленье,
лишь – вырванный из тела стон.

В сплошном движенье нет движенья,
прикосновенье – как мгновенье,
растянутое в долгий сон.

Мы падаем куда-то вместе?
Летим? Скользим? Плывем?
Не то…
Мы – в вечности,
мы сами – вечность:
мы – всё сейчас,
а все – никто.
 
Никто!
Осыпались назад
свои же страсти, беды, боли,
вкус меда, горький запах поля,
хулители и дудари.
И только память повторит
сплетенье тел, туман в глазах,
вразлет взметнувшиеся брови
и вкус  соленый на губах
твоих ресниц…

Как откровение стихий,
обрушивающихся в стихи.

                -«»-
            
Зачем любимых мы бросаем?
Но как берем!
Ах, жизнь, треклятая, косая,
гори огнем!

К чему стремимся беспредельно?
Судьба, лови!
От скуки разве, от безделья
в твоей любви?

Перенасыщены глазами,
улыбки – блажь!
Ночь - словно целое сказанье,
поэмный раж.

Звучи! Пусть провода немеют
от голосов!
Люби, пока любить умеешь
без тормозов!

И смейся,
господи, блаженство –
твой смех у глаз!
Так низвергаешь совершенства
в ожогах ласк.
               
          
                -«»-

Те пряные губы – загубят.
Мазки поцелуев
сильней аллилуй заголубят.
И ласки прекрасны,
но рот лепестковой обмазкой заласкан,
молчит.
А терпкое слово – горчит
и просится криком великим из горла,
счастливым полетом            
всех прожитых истин, и горя, и пота.

Кого-то, куда-то
зовут ожиданья, горенья.
Сознанья искрятся под кожей -
свершений заложники.

В изгибах любви,
как помятая губка, пожухнешь
и рухнешь подломленный.

Себя выскребаешь из неги,
из мягких коленей,
изгибов лебяжьей руки, -
остаться стремительным хочется.
Часы – коротки,
себя не раздашь на пророчества
и корчишься,
губами обвит.

Но, слава любви! -
она больше того, что дается.
И жжется желание,   
и небо охально смеется,
                оскаливаясь.

И шепот листвы тополиной,
и руки любимой
отринешь из жизни
и брызнешь под облако,
каленый и резкий –
                за голодом,

И слово – упруго и дерзко -
взовьется в накале высоком, 
как пламя,
                как песня,
                как сокол…

Но как же летать без любви?..   

    
                Легче добьешься в  любви конца, нежели умеренности.               
                Тот же Овидий  (Публий Овидий Назон)               


                ИСКРЕННОСТЬ               

                "О, как убийственно мы любим..."
                Ф.ТЮТЧЕВ               
             1. 
               
 Так бывает:               
в пути вдруг потянет назад, 
и еще на бегу, сквозь туманы заснувшие,
обернемся и смотрим себе же в глаза,
тем, которыми были мы в годы минувшие.

Усмехнемся наивности прежних идей,
удивимся количеству нажитых трудностей,
и гордимся,
                что выросло в гомоне дней
из количества выдержки качество мудрости.

В этой жизни, конечно же, стоит любить,
только сердце болит от напора событий.
Мне хотелось порой,
                только нет, не забыть
чьих-то глаз, чьих-то слов,
                откровений, открытий.

И среди суесловий, восторгов,  посул,
среди множества ложных и подлинных истинностей,
                как награду природы, как гордость, несу
величайшее из достоинств любви - 
Искренность.


                2.   
               
                Ника, родная, сложность моя,       
                прости, о тебе – в конце.
                Сегодня, хочешь, разолью моря,
                хочешь - горы расставлю в венце?

Хочешь, разбрызгаюсь сверкающим водопадом
или звуком выльюсь в трубе?
Могу изогнуться нежнее радуги…
А, хочешь, - выношенное,
                о тебе и о себе?

Время давнее, была осень,
тучи лежали плоские, как стол.
Сестра сказала:
«Жду тебя в восемь,
у Концертного,
                за Литейным мостом».

Сколько уж этих филармонических залов
выхожено, выслушано, высмотрено,
и опять?
«Жду тебя в восемь, - сестра сказала, -
и постарайся не опоздать».

Трамвай, мостовая, метро, эскалатор, -
все знакомо десятком лет:
тяжесть Невы в каменных латах,
блеклый, неверный, вечерний свет.
Что там - в прошлом?
Уставшие надежды,
              любовь романтика, трагедия бытия,
и где-то внутри – сохраняемая бережность
к тому, что называется «Ты и Я».

- Ты не опоздал? Удивительная картина.
А сейчас придет моя гроза.
- (?)
- Я же тебе говорила, - Нина.
У нее  - вот  такие глаза.
Правда, ну, правда, же!
Чему здесь смеяться?
Когда она смотрит, - щекочет внутри.
Ну, перестань, перестань улыбаться!
Стой… и смотри.

Семнадцатилетняя,
нащебечет с два короба
от дня сегодняшнего,
                до дней сотворения:
и то – здорово, и это – здорово, 
не жизнь, а розовое парение.

- Ну, хорошо.
Кого мы слушаем сегодня?..
Что она?..
Пострадала в тридцать седьмом?..
Да… Манера исполнения свободная?..
Музыка?.. Нет… Во мне самом.

- Нинка? Ой – здравствуй!
(Нечто, как офорт,
в платке и простеньком линялом пальтишке.
Скулы, курносость, большущий рот
и глаза… (действительно, - слишком).

Сам же – пуст, как человеческое сердце,
выжатое без остатка - корка лимонная,
умеренность менуэта вместо интермеццо,
конечно же, с обязательными вежливыми поклонами.

- Здравствуйте, Алл.
- Здравствуйте, Нина.
- Все собрались?.. Можем идти?..
Сестра о пианистке:  Ты знаешь, Нина,
у нее столько трудностей было на пути!…
( И в том же духе, наивное и правое:
обычный девичий обмен информацией.)
Вестибюль, лестница, гардероб направо…
- Вы заговорились, пора подниматься.
               
Привычная, приличная, концертная обстановка:
эстрада, «Steinway», шуршание платьев, -
все это – только короткая остановка
в пульсации мыслей тяжелых, как платина.

Но… после Рихтера кем заслушаешься?
Что она так над роялем сутулится?
Сестра:
-  Бесподобно! Не может быть лучшего!
Я:
-  Напоминает промокшую курицу.

И ты, уже уловив иронию,
брови раздвинув, глазами – в брызги,
смеешься, и даже в смехе – невольное,
глазастое, огромное желание жизни.

Нежность. Сколько в тебе этой нежности,
если льется от прикосновения?
Девочка, осторожней,
я почти безбрежен
в своих фантазиях и представлениях.

Девочка, внимание!
Мне – двадцать шесть.
Я знаю любовь и слышал проклятия.               
Девочка, не надо,
жестокость есть
в любой улыбке, любом объятии.

Девочка, ты знаешь, люди меряются
спектром вселенной:
                от богов до свиней.
Выдержка – единственное, во что еще верится…
Но девочка–ты оказалась смелей.

Ты приходила, распахнутоглазая
в душные стены белой больницы.
Я поджимался, - противопоказано
этой девчонке в меня влюбиться.

И все же хотелось, стыдно до жути,
замерзшему сердцу в тепле отогреться.
Славная,
            это – слияние судеб?
Быть может только – капризы сердца?

Помнишь, мне больно,
я мучаюсь пошлостью,
мне тошно от косности и равнодушия.
Меня выворачивает самоничтожностью,
и это – страшней лазаретных удуший.

Время исканий – слово не вырвется,
глазами - в стену, часы прострации.
Помнишь? Время дремотно, как идолица,
думаешь только, как не сломаться бы?

И ты, среди измотанных будней,
в системе обычно живущих людей:
спешащих врачей, субъективных судий,
девочка – ты оставалась сильней.

Чем? Не знаю.
                Кондовой ли мудростью,
или упорством наивного ума?
Своей беззащитностью в мелочных трудностях?
Чувством? Стремлением?…
Думай сама.

День за днем уходящие месяцы,
многое найдено, многое понято,
вчера – распутываю околесицы,
сегодня, трезвея, раззваниваюсь полднем.
               
Но только где-то внутри нашей искренности,
скользнула тонкая трещинка неверия.
Хочется, хочется,
надо бы высказаться,
но ты отделилась вагонной дверью.
      
В ту, уже недавнюю осень
мир продолжал быть холодным и неосвоенным:
ты уезжала к карельским соснам,
я – оставался искать по-своему…


                3.

                -«»-      
               
Тишина. Тупая тишина.
В ухо молотком стучит будильник.
Комната: три стенки, два окна, -
Крупногабаритный холодильник….

 Черное стекло ползет слезой,
 Дождь по крышам и аллеям косит.
 Мокрой обезлистевшей лозой
 По пустым бульварам ходит осень.

 Телевизор, бледный глупый глаз,
 Отключен, чтоб не гудел эфиром.
 В этих стенах не хватает Вас,
 Женщина неведомого мира.

 А без Вас – ни света, ни пути,
 И живешь какой-то мыслью задней.
 Это значит – годы к тридцати,
 День прошел, и измотался за день.

 Это значит - куришь до утра,
 Встанешь в семь, к постели тянет в восемь…
 Осень, трижды клятая пора,
 Голая по крышам бродит осень…

               
                -«»-

В этом сумрачном каменном городе,
Где чугунных решеток плетни,
Где вороны мудрее воронов,
Где в холодном тумане огни,

Где молчат купола и соборы,
Где граниты - мертвее льда,
Где сознанье взывает упорно
Не к полету, а в землю, туда,

Где отчаянный грохот трамваев,
Словно мат по груди мостовых,
Где дворцы – словно груды сараев,
А творцы – словно толпы босых,

Где на Невском - Европа и гопа,
Где во всем – где порыв, там - скандал,
Словно рухнувший с неба Акрополь…

Там я жил, там любил, там страдал…
………………………………………………

               
…И так – началось: уезжать, прощаться,
но отовсюду к тебе возвращаться
в минуты, когда слаб,
в минуты, когда отчаяние
не разжимает лап,
и дышится только случайно,

когда неверие страшнее прошлого,
когда – людей бы рядом,
да нет ни одного,
а ты свое процеживаешь прожитое,
и кроме сухожилий – ничего.

Кто подскажет, какие отрешенные,
какой дорогой - в какую обитель?
Каждая минута, как жизнь напряженная,
а жизнь – колесом по скользящей орбите.

И только письма с концов России:
мелкие листики слов и прочерков, -
недели и месяцы жизни фиксирующие
в этих коротких неделанных строчках:               


… Тверская Русь, мохнатый шум дубов,
Поля льняные, грустные пороги,
Крик галок над крестами куполов
И братская могила у дороги…

               
                …Летим по перегонам судеб,
Ища ответ любимых глаз.
Зачем бежим от тех, кто любит,
К тем, кто обманывает нас?…


… В Ташкенте знойном, как горло домны,
Один орнамент другого красивее.
Я, кажется, все здесь глазами обнял,
Но сам остался в лесах России…


……………………………
Так ты нужна мне:
всегда бесконечно.
Я твой всегда, зови, не зови.
Приду к тебе из жизни исперченной,
из быта обыкновения ненайденной любви,

Оттуда, где живешь от случая к случаю -
 скучный и пыльный кавказский осел:
то ли – труженик, то ли – мученик,
гений, ничтожество… Или – все?

Сейчас живи, Ника,
тебя не трону я,
не запутаю стропами
душевных тяжб.
Хочешь, Ника,
и сердце  стреноженное
у ног твоих послушное ляжет?

Выживу сам, куда-нибудь выбреду -
руку протяну: «На, возьми».
А если жизнь, как отраву, выблюю -
шею подставлю: «Бери, казни».
               
Нет для меня цензов вернее, -
губы б твои не дернулись болью.
Не было поцелуев чище и нежнее,
но в жизни, увы,
преснеешь без соли.

Живи, Ника. Именем твоим,
хочешь, буду молиться, как верующий?
Живи, Ника,
когда-нибудь напоим
души свои любовью бреющей.

Вырвемся, знаю,
                вытянем из пике, -
мертвые петли в дразнилки бросим.
Пусть трусливые шарахаются в тупике,
пусть скулящие прощенья просят.

Радуйся, Ника,
счастьем твоим
буду жить до последней минуты.
Смейся, Ника!
жизнь раскроим
и заново сошьем из новых суток.

Что нам время, которое прожито?
Время – память, понято – отброшено,
и если прошлое по полочкам разложено,
то значит – снова время жить!


…Сейчас, Ника, тишина - как сон,
усталая клонится к столу голова.
Хочешь, скажу тебе
                искренние, как стон,
и тихие, как сигаретный дым, слова.

Женщина,
все, что было и не было,
все, что было от скуки ли, для дела,
все, что руками своими сделал,
хочешь у ног твоих положу? 

Женщина,
в безделье ли, или в жестком деле,
и в лени сонной, и в судорожном теле,
в неделях и месяцах, прожитых на пределе,
только одной тобой дорожу,
                Женщина.

Собой захлебнусь или вытяну, крикну,
смерчем ли стану, святым ли  ликом,
только пред тобой головою никну               
и ворожу:
Да святится имя твое,
                Женщина.

А мне по-прежнему
хочется  в небо забраться
и упасть, рассыпаться в звонкой строке.

Ника,
почему я до сих пор не могу разобраться:
Если ты – Ника, то где же тогда   
скрывалась богиня НикЕ* ?..
……………………………..


· - НикЕ -  богиня ненайденного, несбывшегося, неосуществленного;
                в мифологиях народов мира не упоминается.


            ОДИН 

Жесткость памятных дат,
точность памятных чисел,
От чего-то зависим, -
дорогих мелочей.

Зов – судьба, быт – судьба.
Как уколом по мысли -
систематика  чисел
и глазницы вещей.      

По ночным площадям,
по задумчивым скверам,
по пустым мостовым,
по каналам чернил

прошагаешь один
с перевернутой верой:
сам себе господин, -
серафим, но без крыл.

И не бог, и не царь,
и не раб, и не клоун,
и не мало найдя, 
и уже потеряв,
 
Не делец, не бунтарь, -
словно выкинут клоном
в магазин распродаж
под конец декабря.

Никуда не ушло
то, что нажито болью:
ни больные мечты,
ни большие бои.

Так зачем же тогда 
посыпать себя солью,
словно сам же себя
отлучил от любви?


                Любить - значит проигрывать.
                Айрис Мёрдок

Любить – значит отдавать.Но когда все отдано...
                Алл Пантов
   
               



3. ИРОНИАДЫ – ИЗДЕВКИ ЛЮБВИ
         (Или способы тантрических отлучений от романтических ожиданий)

               


                1.  Наблюдения

                -«»-

О какие груды грудей,
Словно жерла двух орудий,
Грозно бьющих прямо в пах:
  Бах-Бах!..      
      
                -«»-

Что ж вы, девки, что ж вы,
Или невтерпеж?
Лезете из кожи вы,
Проситесь на нож.
Эх!..               
               
                -«»-

Отложу-ка я на время
Сладкозвучную свирель.
               И ладонями пригрею
Сладкогрудую Линель.         
 
                -«»-

Порыв души ведет к порыву тело.
Давай же справимся с порывами умело,
Чтоб не травмировать ни тела, ни души.
 -  О-о!.. Не  спеши!..   

                -«»-
               
                …Лица твой ласковый овал
И персиковость кожи…
                Зачем я, право, целовал
Твое святое ложе?

Ну, не святое, ну и что?
Конечно, знаю - грешно!
Но оттого-то и  почто
Так лезть в него поспешно?

Зачем мне сразу не узнать,
Что это так опасно?
Ну, право, как здесь не сказать:
«Прекрасное – ужасно!»   

               
           2. Впечатления

                -«»-

Ваш нежный рот - сплошное целованье,
Ну а головка – сказочный сосуд.    

                -«»-

Вылез на воздух и начал дышать,
женщиной изувеченный.
Как многое может она нам дать,
Как много отнять у нас, женщина!

И кто это брякнул, что мы их берем?
(Наивность  отображения!)
Берут нас они… И всегда, и во всем -   
до полного… измождения.

                -«»- 
               
Я Вас стихами закормил,
а Вы стремитесь к прозе жизни.
                Но без руля, и  без ветрил?..
А если жизнь на ребра выбрызнет?

Но Вы, конечно, - «Никогда!..».
Все Ваши ветры – постоянство
эгоцентричного труда
по покорению пространства    

                -«»-

                Ты мне даешь свободу?
                спасибо тебе, девочка,
                свобода вещь прекрасная,
                спасибо, что даешь.

                Но вот потом не жалуйся,
                свобода вещь опасная:
                отдашь другому, может быть,
                обратно не вернешь.    
 
                -«»-

                Она желала всем гармонии,
                конечно в стиле «айкидо».
                А мужиков трясло в агонии,
                и после этого, и до.

                -«»-

Ища любовь под кроной прагматизма,
                всегда отыщешь корни эгоизма.
И даже Чернышевского логизмы
в любви не отрицают экстремизма.


                3. Осмысление
                .   
                -«»-

Не распускай свой нежный рот,
он слишком страстен, слишком влипчив,
он слишком разжигает личность,
что ниже пояса живет.

Ну а она…Она - возьмет.
Но, пусть разверзнется планета!
я слишком точно знаю это:
                она тебя же обожжет.

                -«»-

                Любовь к себе, или любовь к другому?
                Любовь – отдача и любовь взаймы…
                Тут как бы увернуться от сумы,
                когда раздашь себя другому.
            
                -«»-

Я вычислил, что ты нужна
ему для одного рожна.
Но я, представь, рожон, который
не хочет стать рожном повторным.

Какого же тебе рожна?
Себе-то ты еще нужна?

                -«»-

Что нам татарская княжна,
когда на севере - плебейка?
Была нежна, и как нежна!
А что теперь?.. Душа – копейка.
               
                -«»-

«Душа обязана трудиться
и день, и ночь, и день, и ночь»?
Ах, милая, тебе не спится?
                Когда ж захочешь мне помочь?
               
                -«»-

О, Женщины!.. Как нам они вредят
в своей «святой» непознанной гармонии!
Они же нас любовью наградят,
они же нас с любовью похоронят.


                3. Констатация

                -«»-
 
Мой язык теперь - как жало,
Или – острие  кинжала,
Или – ржавая скрижаль, о! 
Изуродован весь рот.

А душа, что обожала,
Так скукожена, так ржава,
Что и жаба убежала б
От моих вечерних рвот.

Вот.   
                -«»-
               
На то и создал бог Блудниц,
чтобы не портили Девиц.
Девиц же насоображали, 
чтобы детей на свет рожали.   


               -«»-

Познав совсем не многих женщин,
Я все же понял суть ядра:
Наивность женщины – извечна,
Коварство - не всегда конечно,
А хитрость – вовсе не мудра.

Но вот упрямство – бесконечно,
Порой доводит нас до дна.
Зато изменчивость – сердечна,
Изобретательна, беспечна
И потому-то не скучна.
                                                
                -«»- 

Поэты пишут не для вас,
а для других. Вы - лишь предметы,
что возбуждаете их стих, -
на то они и есть поэты.

Они и любят-то не вас,
а то, что видят в вас случайно.
Вот почему такая  тайна
для вас, что любит в вас их глаз.
               
Но пусть мы пишем для других,
а не для вас, но даже эти
«чудесны» женщины на свете,
      ведь пишем даже из-за них: 


                «Тела – хотят, а любят все же - души…»


               

 

     С новой страниц               
4. ВОЗВРАЩЕНИЕ К МЫСЛИ


                БОЛЬ               

Напишите боль на бумаге…
Не на клавишах, не на струнах,
Ни смычком, ни туше обманчивым,
Не ударом по клавиатуре,
Тем ударом когтисто-лапым
Сверху вниз всей грудною клеткой,
Заставляющим взвизгнуть струны
И дрожать под напором деку.

Напишите боль  на бумаге.

Это просто писать созвучиями,
Диссонансами, ассонансами,
И синкопами оминоренными.
Это просто писать секундами,
Малой терцией с разрешением
Или септаккордом оборванным,
Заставляющим ныть под ложечкой
И щемяще царапать горло.

Напишите боль на бумаге
Просто черно-белыми символами,
Словно иглами древней клинописи,
Словно резами рваных граффито, -
Даже хрипами не прорвавшуюся,
Даже стоном не разделенную,
Боль молчания, боль сокрытия,
Ожидания и прозрения.

Напишите боль накопления,
Неосознанную, недоношенную,
Ту, что бродит непониманием
И себя самой, и всего вокруг,
То отпустит, то снова стискивает,
То надавит свинцовым сумраком,
И не страхом, не криком ужаса,
Не молчанием, не сокрытием, -
Пустотою неразрешенною
И отчаянием непредвиденным:
Боль неведения и неверия,
Боль искания и несбыточности.

Напишите боль на бумаге,
Нерифмованно, неритмованно,
Неизысканно, неотточено,
Словно мраком по лику залито,
Словно черной коростой содрано…

И попробуйте доносить в себе,
Расчленить, как ножом анатома,
Разложить по заветным полочкам,
По часам, по секундам памяти,
Чтобы выписать на бумаге все:
Боль надежды и превращения,
                Боль потери и невозвратности…

Напишите боль на бумаге сей,               
                И, возможно, вам станет легче.

 

                ДИАЛОГ
 
-  Когда же будет паритет
Между мужчинами и женщинами?
Иль вечно будем мы «Не те»,
А вы - невестами развенчанными?

-  Да от того-то и "Не те",
что ходят в праздной суете,
а мудрецы сидят по бочкам!..

-   И я среди парящих тел
Увы, не многих усмотрел
И то - с огромным……. многоточием.

-  А как бы нам из мудрецов
создать единое кольцо,
а из мудриц прелестных - рощи?..

-  А если кто-то в том кольце
да вдруг окажется в конце?..
Куда ж ему, бедняге?.. в ощип?..
 
Ах, рощи!.. Золотые рощи!..


                ЭПИКРИЗ      
               
…Так рожденные мысли спешат на бумагу излиться,
Так трепещет любовь,
                так закатное солнце садится,
Так влюбленный ответного взгляда и ждет, и боится,
Потому что не хочет увидеть,
                что не «разделённа» любовь.

Мы - просты, мы – сложны,
                мы боимся упасть и разбиться,
Легкомысленны тоже,
                и все не устанем стремиться,
То жестоки, то нежны,
                то склонны на что-то молиться,
И все время не в силах себя от себя оторвать.

Мы – любимы, мы – смелы,
                но сколько в нас страха таиться,
Мы упорны и дерзки в высоком желанье добиться,
Мы горды и тщеславны в желании «не повториться»,
И не можем понять, что ни в чем повториться нельзя.

Так мы разны всегда и, должно быть, нам не измениться:
То жестоки, то нежны, 
                то склонны на что-то молиться,
И всегда мы не властны в любви своей не ошибиться               
До тех пор, пока в сердце у нас
                есть потребность любить.
…………………………………………………………….


…Любить иль не любить? – Вот в чем вопрос.
Не «быть», - нам бытие дано заранее.
А вот – любить?.. И боли мироздания
Уже не знать: ни мук, ни слез, ни грез…

                Любовь моя…  Как это нам понять?..
                …………………………………………

               
  Самые большие претензии мы предъявляем нашим любимым.
            Мы не хотим, чтобы на нашем солнце были пятна.
            Мы словно забываем,  что совершенства не существует,
            что мы сами не совершенство и наши любимы тоже.      
            Мы всегда хотим и ищем совершенство в своих любимых,
            Поэтому любое пятно на нашем солнце
            Доставляет нам великую боль
                Алл Пантов


.
               
               
С новой страницы         
                ЧАСТЬ 3.

      
   Соблюсти пропорции в рисунках
               




                НОВЫЕ ВРЕМЕНА


                ИЗ СТАРОАНГЛИЙСКОЙ ПОЭЗИИ

                Но все ушло в Неизвестность.
                Увы, ты гнался за Зверем.
                И Войны твои Безвестны,
                Возлюбленные Неверны.
                И так закончилась Вечность,
                И Время новому Времени.   
                Джон Донн


  с новой стр   
                1.  ПРОЗРЕНИЕ 

                «Который час?» - спросили у него.               
      И он ответил: «Все начнешь сначала».


ВВОСКРЕСЕНИЕ
                ЭСТОНСКИЙ РЕГТАЙМ
Над Эстонией ветры свищут,
словно хищные нищие
на богатом селе ищут пищи...

Поэтичные, словно в сказке,
выходят косули на луг,
морды - трепетно ласковые,
и стоят осторожные в ожидании,
словно чувствуют кожей
в тебе не случайно прохожего,
а опасность сознания, изощренного городом.

Лес, он – гордый…
Он стоит частоколом.
Лишь качают вершинами сосны,
и гудит перехватами эхо в стволах,
клавикордами.

А на травах, на листьях качаются росы
и дрожат, как осколки стекла.
И пылают покосы лиловой травой, -
в них запутались клочья зари.
Запах сена – махровый туман:
он зовет поскорей в сентябри,
за бумажный дурман,
как литое зерно – в закрома.

Лось глазами косит
и испуганно пятится задом от протянутых рук.
Ты – дикарь? Ты - бирюк?
У тебя притязания
на замшелый валун, на зеленый ольшаник?
На чернику, что сизым трепещет в истоме
на стеблях?
Брось, пустое!..
Я не много возьму, не последнее.

Посмотри-ка! Вон сытый истеблишмент
ловко лепит коттеджи один на другой,
и машины, ощерившись,
рыщут по лесу коварной дугой.
В них сидят не поэты и не поэтессы,
там сидят – крепколапые.

Там – серьезные челюсти, мощные лбы,
и ухватка во взгляде, ужо, не от доброго дяди:
На-дол-бы.

Им доход – все доход:
сад, суокла*, приход,
нумерованный лес, предусмотренный лось,
чтоб повесить рога над камином.
И декором над ними - кровавая гроздь,
персональная ветка рябины.

Вот – поленья трещат,
здесь – двойняшка внучат,
там – коньяк, тут – смородина, вина.
И довольство уже – до зловония.

Брось, пустое…
Не им же отдашь ты себя,
снегиревые зори,
этот лес, где сегодня деревья скрипят,
запах атры** над морем…
И зеленые шумы кудлатых кустов,
и свистящие звоны прибрежных песков
над белесой осокой?..

Нет. Высоко,
как ястреб эстонский,
здесь кружит презрение к смыслу «достаток».

… День, ушедший в остаток,
по кромке деревьев горит.
Рядом Жанна о чем-то со мной говорит,
близоруко моргая ресницами:
«Что?… Опять не сидится?…
Хочешь, выпей еще молочка…»

Я ворчу: «Чепух…чха…».
У меня от покоя уже – атрофия сознания.
Дай вздохнуть тишину,
дай хотя бы пригрезить желанием.

… Гаснет медленно небо, ярчает свечение звезд,
черным выкрашен лес…
Что я вынес из дня, что ему я принес?
И какие красоты открыл и вознес
до небес?

Только – лес, этот лес.
Только ветры призывные
свищут над берегом моря,
как стон-позывные:
Скоро будут поэзиозимы!..
Amorous… Amorous***…
Эстония.

                Хутор Пеедесааре       


В конце страницы
*   суокла – столовая (эст.)
**   атра – разновидность водорослей на эстонском побережье
*** amorous – влюбленный (англ.)


                Не бойся разочаровываться, бойся не любить.               
                Алл Пантов

                -«»-
                КОНСЕРВАТОРКИ

Консерваторки, виртуозницы,
проказницы клавиатуры,
разбросьте пальцев вихри розовые
в изысканной аппликатуре,

Вскипите брызгами радушия,
заденьте вычурными средствами,
от клавишей – пыльца нарушенная
и губ зовущих непосредственность.

Пассажи, опусы, кадансы
и рук упавшее безволие,
- Не торопись, дойдешь до транса,
- Уже дошла, до самых коликов.

Щекой ложась на партитуру,
в себя уйдя глазами талыми,
В изнеможенье скажет: «Дура - я,
и совершенно бесталанная.

Остолбенела от пассажей,
в глазах - то тьма, то белый Гелиос.
Вчера бродила в Эрмитаже,
искала, как звучит Сибелиус.

И не нашла. Ну что за мука
искать невнятное, скользящее!
Там было розовое утро
и радуги рукав летящий.

Там было озеро в озоне
и небо дымкой окаймленное,
а на холодном горизонте –
два вихря – силуэт влюбленных…»

И снова плещет эскападами
во исполнение надежды:
стаккато – гроздья виноградные,
туше – как трепетная нежность.    

               
                УНИВЕРСИТЕТСКОЕ…

Суесловие университетское…
Словно в слове души эстетствуют,
Словно мысли душно «кокетствуют»,
В многословии - словно в бедствии.

Траектории тел небесных
И синкопы фольклорных песен,
В многоречьи  - полмира тесны,
Неизвестное - в безызвестном.

Тонких органов прободение,
Недержание, нетерпение,
Словно кружева, вьются мнения,
Отступления –  отуплением.
 
А глаза зовут: «Понимания!»
Что же в знаниях? Толку ль в знаниях?
По аналогам - как по маниям,
Омовение  – омыванием.

А глаза зовут – « Понимания!!»
Словно первой любви признания,
Словно женской души познания,
Освящения, осязания…             
Зов желания…      

         
                АРИШЕ 

«Ах, mon ami, я несказанно рада…
Что мне доставил нонче интернет… 
С кузиною гуляя Летним Садом…
Но... Петр Иваныч - столь ревнивый страж…»
                ИРИНА
               
Ах, милая моя, аmi, Ариша!
Как все же нам полезен Интернет:
Пусть и болтает он на целый свет,
но иногда и то, что стоит слышать!

Так я, благодаря ему, узнал,
что у Ариши завтра день рожденья,
и тороплюсь теперь просить прощенья,
что я не заготовил мадригал
к такому дню моей прекрасной даме
(не потому что спал я в Нотр-даме,
не потому что пил я в Роттердаме,
а только потому, что я не знал).

Конечно - суть: незнание закона,
увы не избавляет от вины.
И я прошу средь многих слов иных
принять мои нижайшие поклоны
Вам, мое сердце, Вашей дочке в щечки -
сто поцелуев (все же - Ваша дочка!),
Петру Иванычу щетинку почесать,
а Жучке Вашей - как бы здесь сказать,
чтоб ненароком не задеть кузину:
"Кузине - бант, а жучке - муэдзина!..".

А я сияньем Ваших нежных глаз
по-прежнему сражен.
  Влюбленный в Вас,
                Еще-Мечтающий-Вручить-Цветов-Корзину,
                из бизнес-казематов,
                «Ловелас».   


               БЕЛЫЙ ПУДЕЛЬ   

Белый пудель и девушка в беличьей шубке,
Белый снег и белесое небо над ними,
Может быть это – метели проказливой шутки:
Так повторяться приметами и позывными.

Черный пудель и девушка в шубке собольей,
Были когда-то, теперь уж вернутся едва ли,
Но через пять, через десять и двадцать, и более
Мне не наскучит привычный пейзаж на бульваре.

Может быть, зимы теперь и теплей, и короче,
Может быть, псы мне забыли облизывать руки,
Только сегодня мне снова понравились очень
Белый пудель и девушка в беличьей шубке.




                -«»-

…И цветок пробился снова
из тяжелой красной мрети
через стынущие тени,
через гроздья наворотов
и расцвел навстречу свету,
не звеня по водостоку,
а бросая вызов боли
ликом нежным и прекрасным.


               


с новой страницы       2.  О ПЕРВЫХ И НЕМНОГО НЕРВНЫХ


                -«»- 
               
Любовь одной мне всех дороже…

Когда горят стихи под кожей
и жжет терновый их венец,
«Да вылились бы, наконец!» -
кричишь, себе же строя рожи.

И, обнаженный и немой,
свою любовь за шуткой прячешь,
и в изобилии чудачеств
собой играешь и судьбой,
портняжкой пьяным придурачась.

А мир опять звучит Тобой.

                -«»-

А Первый был уже давно, наверное:
в тринадцать лет, в четырнадцать, - уверен я.
И первый поцелуй, и вспышка чувств, и первое
само в себе прозрение…
И - помните Вы? -  самоудивление:
«Как это может быть?»
(Такое можно ли забыть?)
Такое же, как у него тогда:
«Сквозь ночь проходят города,
летят снега, идут дожди,
колышутся в надеждах дни,
в надеждах, поисках, сомненьях,
в движении чувств и слов движении».

… И ощущенье радости во всем
и нового в округ стоящем мире…
Да, Первый был. Ужели вы забыли?
Но Первый был, там у рояля.
Мне кажется, Вы Моцарта играли?..
Рояль, клавир, аплодисменты, люди…
И, Боже! Надо же, при всех
он целовал Вас за успех,
не ведая о том, что будет!
(Как мелодичен детский смех,
и точен миг на встрече судеб!..)
Да, Первый был. Ужели Вы забыли,
когда потом вы оба поспешили?
Вас обняли, Вы – выгнулись дугой.
Вы помните, как загорелось тело?
Как сердце удивленное взлетело?
Как ты потом в глаза ему «глядела»,
стремясь его понять своей судьбой?
(Его, большого, - маленькой тобой.)
Не знаешь ты, как грудь его гудела,
как воздух в горле бился огалтело,
как голова шумела «обалдело»
от Вас и Ваших пальцев на рояле,
когда Вы снова для него играли…
(О, эти слишком черные рояли,
под нашей слишком пламенной рукой!)
Не помните?..
Тогда пример другой.
Кода, опять спеша, - куда?
(Вас не лишал никто свободы!)
обвили руки, словно воды,
обрушили на города.
И, губы - в губы!… Власть природы,
создавшая и страны, и народы
не обошла и Вас тогда.
(О, времена!
О, женщины!..
О, годы!..)
Теперь у Вас полно свободы,
но повториться ли когда
                еще такое же мгновенье
                «любви-свободо-изъявленья»,
                как подарили Вы тогда?..

…И что теперь, и как теперь?
Кому теперь «открыта дверь»
в обманнейшем из городов России?
В стремлениях своих Вы так красивы!
Не дай бог, в Вас проснется зверь,
когда уйдет от Вас Ваш Первый.

Уйдет, оставшись им, наверное.
И потому, что Первым был,
и потому, что Вас любил,
и потому, что Вас открыл
любви, сомненьям и надеждам.
(Нет, не сейчас, - гораздо прежде.)

А руки всех, уже не первых
в дальнейших чувствах и страстях
и прочих тонких новостях
еще дадут пощекотать Вам нервы, -
так велико значенье Первых.
(Он Вам об этом говорил?)

Ужели Вы все это позабыли?
Ужели Вы так снова поспешили,
что даже память отрешили?
Он Вас любил, а Вы его любили?
Скажите мне, а многих Вы любили?
Уже забыли?.. Первый не забыл.

Но вот еще одно, моя «Неверная»,
когда опять спеша, на взлете нервном,
сказала ты ему: «Не будешь Первым», -
сказала, словно бросила на дно.
(Быть может, виновато здесь вино?)

Забыла ты одну закономерность:
кто Первым был, тот может быть, наверное,
десятым, пятым, третьим, тридцать первым,
примерным, верным, мерным… эфемерным,
примерянным и даже беспримерным,
размеренным и даже – Безразмерным,
но вот Вторым ему быть не дано.
(И здесь, конечно, не причем вино.)

Остановиться бы давно…
Но...
Первому и это не дано.


                -«»-
               
Поэты – влюбчивый народ,
они, к несчастью, многих любят,          
и даже, попадись урод,
они урода приголубят.

А без любви им, ну - никак:
ну как же без любви в поэзию?
Лишь только выспренний дурак         
в поэму без любви полезет.

И что выходит – все не то:
фальшивый звук, прибитый словом.
И рифма в окончанье строк
смеется, издеваясь снова.

…Мораль сей истины проста
и этим прямо непреложна:
«В стихах любите без поста,
пока еще любить возможно!»   



               

С новой стр.

        3.  ПЕСНИ ЛЮБВИ

                (Во дни святого Валентина
    от несвятого к Алевтинам.)
               

                -«»-

Я люблю тебя быстрая девочка,
Я люблю тебя остро и нежно,
Но прошу тебя, будь осторожна,
Ибо я почему-то боюсь.

Я, обычно бесстрашный, - боюсь.

И прошу тебя, будь осторожна,
Не спеши, не гонись за мгновеньем,
Верь лишь времени, а не минуте
Для себя и для многих других.


         СЕВЕРНАЯ ПЕСНЯ


В первый раз ты ушла, я нашел тебя,
Во второй ушла, отыскал тебя,
В третий раз ты ушла – удержал тебя,
И в четвертый уйдешь – не пущу тебя.
               
Только надо ли было в тот первый раз?
Если хочешь уйти – все равно уйдешь,
Не спасут здесь ни воля, ни жизнь моя,
Ни душа моя, ни стихи мои.

Только в первый раз я догнал тебя,
Во второй раз ушла – отыскал тебя,
В третий раз ты ушла – я взорвал весь мир,
Но догнал тебя, не пустил тебя.

Только надо ли было в тот первый раз?
                Захочу ль удержать тебя в последний раз?   
Для чего в этом мире нужна ты мне?
Для чего и любовь, и стихи мои?

Может быть, для того и нужна ты мне,
Чтобы было кому писать стихи?..
               

     ПРИУРАЛЬСКАЯ ПЕСНЯ.


Поманила мужика, заманила,
Заманила мужика, заблудила,
Заблудила мужика - загубила,
Загубила мужика - задубила.

И кому же он теперь, задублённый?
Для чего же он теперь, заблудённый?
Заалели на ветру листья кленовы,
Как пожар, теперь горит, был зеленым.

Ах, ты брат, ты мой родной, клен влюбленный,
Расскажи теперь ветрам напоенным,
Как стоишь теперь один опаленный,
Как болит твой каждый лист раскаленный.

О, татарская княжна, камень с перцем!
                Как заманчиво грешна в каждой терции,
Как обманчиво нежна даже в скерцо,
До чего ж ты хороша, память сердца!

Ах ты, русская душа, гладь-девица,
Чем омыть тебя теперь, охладиться?
Как охватит вспышкой – миг опалиться.
А теперь горишь, как клен, не забыться.

               
   ВОСТОЧНАЯ ПЕСНЯ      
      

Как бирюза твои глаза
И губы – лепестками,
Скажи, ну как же не назвать
Твои уста «устами»?

И пальцы  - легкие, как пух
И быстрые, как лани,
Скажи, ну как же не назвать
Твои перста, «перстами»?

И как легка твоя стопа
И стан твой – нежно гибок,
Скажи, ну как же не сказать:
                «Светло» твоих улыбок?

   И твой румянец на щеках
   Победно и открыто
   Горит, ну как же не сказать:
«Горят твои ланита»?

Горят, как пламень, как раскал,
Как розы, как кораллы.
Скажи, ну как же не признать,
Что ты меня украла?

Меня у самого себя,
Победно и открыто.
И нет, совсем не от стыда
Горят твои «ланита».

От смелости, от торжества,
От радости познанья.
Скажи, ну как же не сказать,
Что ты – само «сказанье»?

И если только не искать
В природе совершенства,
Скажи… ну как же не сказать,
Что ты – «само блаженство»?

            
СРЕДНЕРУССКАЯ ПЕСНЯ


Дорогая моя Ласка,
Непридуманная сказка,
Недописанная маска
Для души,

Я приду к тебе когда-то
Теплой тяжестью агата,
Светлой памятью заката,
Не спеши.

Я приду случайно ночью,
Как загадка многоточий,
Как весталка непорочен
(Так люблю).

И огромными глазами,
Что природы наказанье,
Словно светлым предсказаньем
Удивлю.

А потом, уже под утро,
                Как лучами Брахмапутры,
Как зарею златокудрой,
Обойму…

Обойму и закачаю,
Ароматом иван-чая,
Как фатою обручальной
Обниму.

Поцелуев лепестками,
Словно тихими стихами,
Словно нежными словами,
Всю тебя…

Заволную, заласкаю,
Залелею, заплескаю,
Чтоб ни с кем не спутала,
Любя.

Дорогая моя Ласка,
Я приду к тебе из сказки,
Что давно ношу, как маску
Для души.

Я приду к тебе, родная,
Словно теплый ветер мая,
Золотым дождем Данаи,
Не спеши.


                -«»-

                Оставь всегда свои глаза такими:
Огромными, любимыми, нагими,
Прекрасными, зовущими, немыми
И ясными, как скальный водопад.

Оставь всегда свои глаза такими:
Влюбленными, горящими, живыми,               
Пытливыми, кричащими, благими
И – говорящими……  как звездопад.


               
               

с новой стр.
                4.  ОКТАВОЙ ПЕРВОЙ И ВТОРОЙ НА ДВУХ РОЯЛЯХ
                (В соавторстве с Алиной Грэм)


                ВЕТЕР-ПАМЯТЬ


Ветер бродит в анфиладе опустевших тихих комнат,
шевелит страницы книги, позабытой у камина,
оживляя трепет мыслей, поселившихся когда-то
в жесткой коже переплета на еще живых страницах...

Ощущая трепет пальцев, что держали эту книгу
и листали те страницы в ожидании другого…               

И листали те страницы в толстой коже переплета,
где оттиснут чей-то профиль и короткое названье,
но давно исчезли буквы, имя автора скрывая,
и зачем-то кем-то страстно стерто слово посвященья
или дарственное слово.
Для чего? Кому?.. Когда-то...

И едва ли кто узнает, кто читал закатом долгим
эти строки, эти мысли, эти пламенные чувства,               
и какими отзывались этим чувствам мысли сердца…               
               
И какой был смысл особый в этих строчках, этих знаках,
чтобы руки задрожали до изломов на бумаге,
отчего печаль по стенам в опустевших ложах комнат,
и один безмолвный ветер тихо бродит между ними 
сам не зная, что отыщет.

...Так случайное виденье навевает мысль о прошлом,
кем-то прожитом…
в страданьях ли? в любви ли? в нетерпенье?..
открывая бренность мира, пылкость разума и чувства,
неразрывность нитей жизни в бесконечности сюжетов
и стремление к вершинам, несмотря на тлен забвенья.

Что отыщет Ветер-память?
               

          АЛИНЕ, НОЧНОЕ

               
Стилетом  с небес - в мировой поток,
Алмазам – по кромке ада,
Изяществом слова - по нервам строк,
Фиалкой – в сюжет баллады.

Изысканной сказкой свой страстный бег
насытишь, как солнцем море,
и будешь биться о скальный брег,
с волной и гранитом споря.

Из мертвого ила – в мерцанье звезд,
Сияньем – в тумане мрака,
Клинком стиха – через вопли гроз,
Из снега – весенним маком.

Желаньем любви опоив рассвет,
продравшись сквозь бред и боли,
ты снова откроешь: Покоя - нет,
а есть лишь Мечта и Воля.


       В. Панкратов.    Последней октавой 2006 
...Очень много мыслей бродит по листам бумаги этой, 
очень много мыслей рвется, словом неопределенных,
но успеть объять их время нам, увы, не позволяет,
заставляя среди множеств успевать лишь то, что можем.

Что ж поделать, так устроен мир и наши ощущенья,
и желанья наши больше, чем возможности и средства,
и роптать на то не стоит, -
если б было по-иному,
это б значило, что цели больше нет у наших жизней.


         Алина Грэм.  Первой  октавой 2007
...Ты, конечно, прав,
но что же делать с пламенным порывом,
если ритм дрожит под кожей, если пальцы ищут клавиш,
и в стремительных аккордах сердце снова рвется к счастью
и смятенным водопадом низвергается в пучину?

Кто, теряя в этой схватке юность, силу и свободу,
устоит пред искушеньем бросить вызов совершенству
и мучительно и гордо непослушною рукою
добывать из звуков счастье,
только муки обретая?
        В. Панкратов.   Новой октавой 2007
Нет, никто пред искушеньем устоять таким не может,
Нет, никто на горло песне наступать своей не должен,
Нет, никто в века не вправе запретить свободный выбор
Добывать из звуков радость и дарить ее прохожим.

Что же делать, если крылья нам даны?.. Летать и только.
Что же делать, если звуки льются в горле? - Петь и только.
Что же делать, если сердце жить еще нам позволяет?
Это только сердце знает, что нам делать:
Жить - и только!         


                С женщинами не надо спорить, их нужно любить.
                Жоржи Амаду
          … если они этого достойны.
                Алл Пантов


             ВОСКРЕСЕНЬЕ


Ты расскажи мне о себе еще немного:
пять минут до этой поздней электрички.
Там — понедельник,
                мы начнем  привычно жить               
в четвертом измеренье строгом,

Где строгость глаз и мыслей строгость,
и строгость не свершенных дел
                и прожитых падений,
и стройность женщины, несущей над сомненьями
тебе любовь…
И песни русской долгий звук,
и солнца северного бледность,
и суеты словесной бедность.

Так через все, пусть даже бренность
поступков наших нам ясна,
Но через все  —
                изгибы рук, излуки рек,
неторопливость добрых век,
по жизни этой жадный бег
и мыслей строгая весна.

Так мы живем,
пусть странно, но живем.
Порою в обнажении, живьем
нас шпарят пошлостью и криком.
Зачем кричат?
Орущий не способен создать великое,
лишь — мельтешенье особей безликое.

Но мы живем прекрасно:
день — изо дня.
И завтра мы уедем снова
в заснеженные сосны,
к ночным огням.
И будет ветер шевелить нам волосы
и лица красить.
И будут  резкие торосы,
как рифмы не пришедших классиков.

Взгляни в глаза,
под этим ровным лбом —
мужские мысли, жестки и критичны,
давно отвергшие пустую звонкость слога.
Не торопи их жить               
                и подари еще себя немного,
пусть только пять минут
до этой поздней электрички
                из неожиданного воскрешения людей.



               






С НОВОЙ СТР.             5.  ТЕБЕ,  ЖЕНЩИНА
            (Вместо эпилога)



               
     ТОРГОВЕЦ ВЕЕРАМИ

                Торговец веерами
                принес охапку ветров.
                Ну, и жара!
                (Из японской поэзии.)


Торговец веерами принес охапку ветров.
Ну и жара!
Торговец веерами принес охапку ветров.
Улыбнитесь ему!
Торговец веерами принес охапку ветров
Ну и цветы!
Торговец веерами…
Где же звучит рояль?

 
Торговец веерами, с узкими глазами,
с тонкими пальцами,
Гибкий, как ветка, как обезьянка,
как нежный бесенок.
Точеная улыбка, гладкие скулы,
тонкие пальцы,
И каждый веер – как ветер, как сказка,
как полет мысли.

И в каждом веере,
как шелк на бамбуке,
как роспись по шелку -
Горы и небо,
солнце и море,
сосны и скалы,
Люди и лица,
позы и жесты,
чувства и страсти,
Спокойствие неба,
спокойствие утра,
спокойствие взгляда.

Торговец веерами…
А кто же их сделал? Кто же тот мастер?
Торговец веерами…
Он только торговец. А кто вложил душу?
Торговец веерами…
Так сложно пальцами слепить веер,
и выбрать форму, и выбрать краски,
и подарить людям.

Торговец веерами, он продает прекрасное.
Да, продает!
Умелый торговец, умеет увлечь,
умеет продать.
Он – тот же музыкант на наших чувствах,
но веерами.
И ветры шевелятся в его пальцах
и дразнят нас.

А эти ветры - как шум прибоя,
как шелест листьев!
Как звуки моря,
как звон цикады,
как шепот ночи…
Как пластика гейши,
как лик самурая,
как смех ребенка…
Как листья на солнце -
осенние листья
в осеннем солнце.

Торговец веерами…
Он был ребенком,
когда впервые
увидел сосны,
увидел солнце,                увидел горы,
И записал их себе на память,
словно на веер:
ветки бамбука
лив водопада,
музыку красок.

Но эта жара
кого не сведет с ума,
кого не обманет?
Торговец веерами
и сам обманулся, играя с ветрами.                Или это жара
принесла ветры и волны звуков,
как струны арфы,
как брызги радуги,
как звон прибоя.

Торговец веерами,
он сам обманулся, когда подул ветер.
И, раз обманувшись,
теперь обманывает и дразнит других.
Кто знает,
быть может и он делает веера,
и очень редко, совсем редко,
продает их.

Торговец веерами,
зачем пришел ты в такую пору?
Ты, верно, думал,
что эти ветры утолят жажду?
Но эти ветра,
тонкие, как вуали,
нежные, как касания,
Они лишь только
бередят память, волнуют душу.

И в каждом веере,
как шелк на бамбуке,
как роспись по шелку -
Люди и лица,
позы и жесты,
чувства и страсти,
Зов и надежда,
боль и улыбка,
слезы и радость,
Музыка слова,
музыка жеста,
музыка взгляда.   

Торговец веерами готов подарить их,
лишь бы вы взяли.
Так трудно делать, не отдавая,
любить для себя.
Кому это надо делать и делать,
не отдавая,
и шорохи ночи,
и звуки моря,
и шелест листьев?

Торговец веерами…
Он дарит вам ветры, а вы испугались?
Торговец веерами
уйдет и не вернется, а что же останется?
Так кто же все же торгует чувствами
и веерами?
Так кто же все же дарит нам ветры:
вы или он?
 
Торговец веерами,
возьми и мой веер, пусти на волю.
Зачем этот веер жаркого лета
в холодную осень?
Быть может, кто-то поймает веер,
обнимет глазами, -
увидит горы,
услышит море,
познает чувство.
 
                Торговец веерами…


               


 
с новой страницы   
     КОГДА ТЫ МОЖЕШЬ ГОВОРИТЬ…

 
И в этом – тоже постоянство:
                любви, играющей с пространством, 
                души, влюбленной в ритмы танцев,
и танца пламенный призыв.

Когда ты сможешь говорить,
Давай поговорим немного
О власти неба, смысле Бога,
О человеческой любви,

О яблоке в руке девичьей,
О неприличности приличий,
                О непривычности привычек,
                О том, что мы горим, как спички,
А лучше б было, как свеча:
Светло и долго горяча…

                Поговорим о том, что хочется:
об одиночестве и творчестве,
о лжепророках, лжепророчествах
(как от младенчества до отрочества
живем мы чисто и легко,
еще не зная, как клокочет
и жжет корыстное тепло),

О том, о чем сказать не хочется,
а лучше было бы сказать,
чтобы себе же отказать
в преувеличенных надеждах
и в отношениях небрежных.
(Безбрежность чувств -
не дел безбрежность…)

Поговорим о мироздании,
о дерзости людей и знаний,
о неразрывности сознания,
о раздвоении души…
О том, что мудрость - не спешит,
и не торопится с признанием,
а искренность всегда чиста
и безоружна пред насмешкой,
и что любовь – всегда безгрешна,
хотя бывает так поспешна -
глупее чистого холста.
( Конечно, если это все же –
любовь, а не зуденье кожи...)
      
…Поговорим, или послушай
о том, что так не лезет в душу,
что очень хочется сказать,
но ты, увы, не хочешь слушать,
не хочешь слышать, «как дышать»…
( Проклятие для музыканта,
талант ли ты иль без таланта,
и если даже – Бес Таланта
и наподобие Атланта
готова мир собой держать.)

                … Все то, о чем нельзя сказать,
но и молчать о чем «не можно»,
и так сказать бывает сложно,
что лучше, право, прокричать...
               
Поговорим о красоте
высоких чувств и их свершений,
о том, что гений – в простоте,
а в сложностях – уже не гений,
О том, как нас пугает ум,
когда он нас понять не хочет
и, как веселый толстосум,
над глупостью души хохочет…

О том, что разрушать – не строить,
о молодом желанье спорить,
о философии любви и о ее прямых задачах,
оздоровительности плачей,
необязательности ланчей,
слюнявой нежности, жестокости,
сентиментальности и колкости
( Они так часто ходят вместе,
подобно подлости и лести!).
         
…Поговорим о чистоте,
о хамстве и о суете,
о - в сильном чувстве - немоте, 
когда сказать так много хочется,
что не поймешь с чего начать
и за листом проводишь ночи,
когда не можешь не кричать,

И о предательстве, конечно,
с ним, сколько не борись, все – вечно!…
И об измене идеалам.
( Их, право, так осталось мало,
что изменять им, как мальчишкам,
наверно стыдно самому;
всю жизнь такого не приму -
страницы в людях рвать и в книжках!)

…Давай поговорим о боли,
о той, что воет в чистом поле.
Свободы нет, но есть ли воля
себя растить и создавать,
или другому отдавать,
или другому отдаваться,
и тем себя же предавать,
и в том себе же удивляться.
( Как тяжело шутить сквозь слезы,
как тяжела стихами проза,
и как легко, когда отплачешься,
в себе самом переиначиться...)

Давай поговорим о теле,
мужском ли, женском… В самом деле!
ну, почему бы не о нем?
Где – гибкость линий, четкость целей,
и зов, и страсти на пределе,
и даже Дух все в том же теле,
но Дух куда?.. каким путем?..
(Как хочется о двух вещах:
о музыке, и о стихах!..)

Поговорим о том, что будет,
о странности людей и судеб:
( кому-то в жизни все дано,
а кто-то лезет вон из кожи
и все равно того не сможет,
хоть кинь на золотое дно).
О том, греши ли, не греши,
мы все равно умрем когда-то -
так, от рассвета до заката
при раздвоении души
и неприученности к злату.

…Поговорим о постоянстве,
о монолитности пространства,
о лживости кликуш и транса,
о разобщенности сердец…
О том, что гений и Творец,
по сути дел - одно и тоже,
когда горят стихи под кожей,
и жжет терновый их венец. 
( А истинная гордость выше
того, о чем не хочешь слышать).

Поговорим о превращениях,
провиденьях и провидениях,
привиденьях и привидениях,
неясных знаках и значеньях,
о духах и столоверчениях,
когда, увлекшись, в ослеплении
созвучий и словочерчений,
ты сам себя околдовал,
оправив чувства в мадригал.
(Еще о том, что вечно хочется
создать миры из вещих снов…               
Вот, право, тема для стихов
и этой бесконечной ночи!)               

Еще давай поговорим
о скомканных стихах и чувствах,
о непродажности искусства,
о неотменности любви…
О том, зови ли, не зови,
гори ли телом ли, душою,
мы все равно рабы любви
(такой, как создали мы сами,
своими ясными глазами,
своим желание любить:
создать ее или убить)…

…О том, что женщина и - быт…
И, право! стоит ли любить,
чтобы обманутым не быть,
чтобы в себе не обмануться,
чтобы других не обмануть
и не бояться обернуться
и на себя назад взглянуть
в высокой степени искусства:

На то, что сделано тобой
и часто кажется обидным,
на самом деле – очевидно,
предрешено самой судьбой.

И что не таинство, а взгляд,
не скрытность, а святая ясность –
вот истиной души заряд,
а остальное – пыль пространства.
(Во лжи другое говорят.)

Еще давай поговорим
о том, гори ли, не гори,
руками ли, губами трогай,
в обыкновении и в любви
все образуется дорогой,
и не забудется так много,
что, право же, отринешь бога.

А главное – всегда останется:
усталость тела, легкость станса,
загадочность игры и танца,
прикосновения мгновенье
или ожег прикосновенья,
задумчивые сентябри,
упавшим небом - декабри,
когда уходит свет зари,
но вновь приходит озаренье.

Так, сквозь вопросы и сомненья,
сквозь таинства обыкновенье
к нам вновь приходит вдохновенье
и начинает говорить
высоким языком любви -
ее бесстрашным откровеньем…

Так, сквозь ремесла и искусства,
сквозь необыкновенность чувства
высокой мудростью любви
в нас продолжают говорить
                ее порывы и безумства.

…Когда ты можешь говорить,
Когда не можешь не любить,
Когда любовь, конечно, - нежность,
Безбрежность чувств и дел безбрежность,
Когда не можешь…
                не
                творить.


                -«»-      
               
…Когда душа не полнится любовью
Или презреньем к мелочности дня,
Когда ты ровен лести и злословью
И гнев не возбудил в тебе огня,

Когда мечты уходят так далёко,
Как будто это не твои мечты,
Когда живешь не мелко, не глубоко,
Зависший в постоянстве суеты,

Когда и мысли больше не тревожат,
И голос женский не уводит в даль,
Тогда не стоит и писать, быть может,
И умереть тогда уже не жаль.

                -«»-

               
                … Той Женщине, какую любишь до конца.


                КОНЕЦ?

               Не знаю…