Альфред де Мюссе

Что, если вам сказать, как я люблю вас, Нина,
черноволосый мой и синеглазый друг?
Вы знаете: любовь – безумье, рок, лавина,
и, если я скажу, что мучаюсь безвинно,
промолвите в ответ: "Любовь и есть недуг!"
Что, если вам сказать о том, как молчаливо
полгода я сношу горчайшую из бед!
Вы легкомысленны, мадам, но прозорливы,
всё это угадать заранее могли вы,
"Я это знаю!" – вы промолвите в ответ.

Что, если вам сказать, как я смиренной тенью
повсюду следую за вами по пятам?
Ах, Нина, вам к лицу раздумье и сомненье
и лёгкая печаль – вы на мое смятенье
промолвите в ответ: "Нет, я не верю вам!"
Что, если вам сказать, как наши разговоры
твержу я наизусть, дословно, день и ночь?
Вы вспыльчивы, мадам, и на расправу скоры,
две синих молнии низвергнут ваши взоры,
и вы промолвите в ответ: "Подите прочь!".

Что, если вам сказать, как ноют сердца раны,
как плачу, как молюсь в бессонный час ночной!
Когда смеётесь вы, влекущий рот багряный
приманивает пчёл, как роза средь поляны, –
и сладко будет вам смеяться надо мной...
Нет, нет, я промолчу. приду при первых звёздах,
усядусь, как всегда, под лампой ввечеру.
Я слышу голос ваш, впиваю самый воздух...
Вы сомневаетесь? Настал желанный роздых!
Не сомневайтесь, я не спутаю игру.

Я пожинаю плод моей созревшей муки:
я за спиной у вас, когда на клавесин
слетят певучие пленительные руки,
я в вальсе вихревом забуду о разлуке,
ваш гибкий стан прижав на миг один.
А ночью, когда нас разделит мир далёкий,
когда я у себя, и загремит засов,
воспоминанье вновь раскроет взор стоокий:
час радости скупой, час ревности жестокий –
лишь вам сокровища моих ночных часов!

Да, я люблю – и пусть порой мне слишком больно,
да, я люблю – и пусть молчать мне суждено,
я этот странный крест приемлю добровольно,
увы, надежды нет: мне радости довольно,
что я увижу вас – увижу всё равно.
У вас в объятьях – вот блаженная кончина,
чтобы у ваших ног я мог воскреснуть вдруг!
Но счастья мне дано и боли – вполовину...
Что, если вам сказать, как я люблю вас, Нина,
черноволосый мой и синеглазый друг?