Жил да был брадобрей

В последние годы в российских городах стало увеличиваться число барбершопов. Это такие парикмахерские, ориентированные на мужское население. Видимо, их появление связано с модой отпускать и носить бороду. Да, бороды нынче способствуют успеху, причем не только для мужчин. Если представительница прекрасного пола сумела покрыть нижнюю часть лица густой черной растительностью, то это обстоятельство существенно увеличивает ее шансы быть популярной. Но шутки в сторону.
Меня давно удивляло слово «подбородок». Что же в нем странного, скажете? А вот что. В словообразовательном процессе «подбородок» вторичен по отношению к «бороде», то есть сначала возникло слово, обозначающее волосяной покров нижней части лица, и только затем лексема, называющая эту часть? Получается именно так, по крайней мере, если понимать «подбородок» как «то, что находится под бородой».
Проблема в том, что подбородок есть у всех, а борода – менее чем  у половины людей. Но ведь телега не может стоять впереди лошади, значит, и «борода» (волосы) должна была возникнуть от «подбородка» (часть лица), а не наоборот. Однако в деривационном процессе «борода» первична, а «подбородок» вторичен. Как же так?
Попытки ответить на эти вопросы привели к следующему интересному выводу. Оказывается, начально в русском языке «борода» означала именно нижнюю челюсть, а не растительность на ней. В самом раннем толковом словаре на первом месте стоит такое определение: «Борода» – средняя часть нижней челюсти, от которой начинается подбородок. «Волосяной покров» стоял на втором месте.
Сегодня считается просторечием называть подбородок бородой, но такое обозначение является исконным: «За ней шёл только что выпущенный кадет, с чуть-чуть пробивающимся пушком на бороде» (И.А. Гончаров, «Обрыв», 1869 г.).
Таким образом, волосы, растущие на лице, стали называть бородой вследствие метонимического переноса, потому что они росли на «бороде». Так как одним и тем же словом обозначать разные вещи неудобно, появилась лексема «подбородок» – «то, что находится под бородой».
В романских языках слово, обозначающее бороду, звучит несколько иначе чем в русском – «барба» (отсюда «парикмахер, брадобрей» – «барбер», а «парикмахерская» – «барбершоп»). Оказывается, наши люди уже пытались приспособить его для своих нужд, и было это в незапамятные времена. Тогда цирюльник был не только мастером стрижки волос, но и зачастую единственным в населенном пункте лекарем, человеком, умеющим пускать кровь. И называли такого практика – балбер,балвер или барбер. В первых двух формах совсем нетрудно узнать искаженное «барбер». «И язъ отъ техъ ранъ лежалъ у балверя шесть недель, далъ отъ лечбы 4 рубля», – читаем в документе начала 17 века. Или в другом месте: «И нанели брить балвера его какъ будетъ ему голить браду сиречь брить…». Здесь недвусмысленно указано на то, что «брадой» в то время именовали часть лица, которую теперь мы зовем подбородком.
Так что «барбер» в русском языке – не такое уж и новшество, а поговорка о том, что новое – это хорошо забытое старое, нередко находит подтверждение в языковых процессах.