Переменная облачность

1.
С шелестящим стеклянным звоном вниз по Неве ползёт,
словно лава из кратера на чёрно-белой плёнке,
источая шампанский холод, ладожский майский лёд
в видоискатель молоденькой путешественницы-японки.

С сигаретой, навеки вросшей в угол кривого рта,
не спеша выгуливая - бультерьера похлеще - скуку,
я смотрю, как на город натягивается темнота -
как чулком на добычу свою гадюка.

За полгода зимы что-то смёрзлось вконец во мне
до алмазной твёрдости, без желанного, впрочем, блеска.
Хорошо бы - коса на камень! И ржаветь на песчаном дне,
как "Титаника" некогда фешенебельная железка.

2.

Как умеет, ворона поёт хорошо:
с хрипотцою Высоцкого искренний голос,
неуместный, как хною подкрашенный волос
поварихи в тарелке с пурпурным борщом, -

неуместный, как я в прагматический век
со своим мистицизмом от Ауробиндо,
со своим еретическим взглядом поверх
куполов, над которыми, впрочем, не видно

рая. Тускло мерцают нарциссы в стекле,
пивом пенится ливень в гнилых водостоках.
Боже, пять миллиардов людей на земле,
отчего же, о Господи, так одиноко?

3.

Мимо парадных, пахнущих готовящимися харчами и табаком,
по набережным, длинным, как кривда Змея,
мимо мраморных братьев, вскормленных солнечным молоком,
ставших общим местом музея,

я бреду и бреду в полинялом своем плаще,
вечном и ветхом, как в отчем доме -
стена, что снаружи держится на плюще,
а внутри - на висящей на ней иконе.

Загребая пространства асфальт, древесину, металл,
я бреду и бреду, ибо в тысячелетье новом
можно верить только земле, которую сам топтал
и возделывал плугом, кайлом и словом.

6 мая 1998, Санкт-Петербург