Рахманин. Поэма в стихах и прозе

Давайте всмотримся в окружающий нас мир. Удивимся его
разнообразию, красоте и непознанной таинственности.
  Отправимся в погожий летний день за город, на природу.
Где можно броситься в самую гущу цветов и травы, растянуться
на тёплой земле...дышать и слушать! Слушать ласковый шелест
травы и вибрирующий жука в полёте, внезапно обрывающийся
на цветке, источающем аромат лета. А сколько радости в душе
вызывает стрекот кузнечиков, необъяснимым чудом вплетенный
в симфонию лесных звуков. Взлетает пчела. Снижается. Спасается от пролетающей птицы, чудовищного крылатого слона. Глубоко зарывается в ароматную пыльцу цветка. Взмывает снова. Глядит на мир через фасеточные глаза, в них все расколотой на тысячи кусочков, словно смотришь сквозь
растрескавшееся стекло; основной цвет - серый, но с вкраплениями синего и алого. Это так не похоже на привычные
для человека краски.
  Сверкая на солнце и переливаясь разноголосицей, неустанным
потоком стремится куда-то вода. Её прозрачное естество издревле притягивало к себе человека, являясь его частью.
   В прибежище воды тихо, темно и прохладно, почти невесомо. Длинное тело форели, нежное и проворное несётся по течению быстрого потока. Речная рыба наслаждается плавностью своего движения и поддатливостью чистой ледяной воды, омывающей плавники. Информация приходит в виде тончайших прикосновений к чешуйкам.
  Ум рыбы почти пуст, через него пробегают лишь слабые холодные ощущения низшего порядка. Мозг пчелы
очень ограничен, мир пчелы сух: бескровен, безводен и бесплоден. И не покажется ли нам повседневная наша суета чем-то маленьким и ничтожным по сравнению с величием и могуществом окружающей нас природы.

Цветы полевые просты,
Но мед в них запрятан душистый.
Мы любим простые цветы,
Что выросли в зелени чистой.
Мы лютик сорвем золотой
И розовый клевер медовый,
Мы в зелени леса густой
Найдем колокольчик лиловый,
В просторных лугах наберем
Охапки росистых ромашек.
С цветами домой мы пойдем,
Поставим их в комнате нашей.

Он долго рос,
Он ждал весны,
И, наконец, расцвел!..
Тебе другие снились сны –
Рукой его ты смел.
Сорвал цветок с лица Земли,
А он хотел цвести!
Постигнуть трудно красоту
И так легко смести!
А под сосной, где ты украл
Природную красу,
Два одинокие листа
На землю льют росу.


Я нашел в лесу фиалку,
А срывать фиалку жалко.
Пусть останется в лесу –
Лучше ландыш принесу.
Я на ландыш посмотрела
Пожалела ландыш белый, 
Пусть останется в лесу –
Одуванчик принесу.

 спешите, спешите, спешите
Лесом, ландышами подышать.
Вот он – чистый, как совесть младенца,
Образец простоты, красоты.
Не сорву и не стану владельцем
Этой ландышевой чистоты.
Даже прутика не сломаю,
Пусть красуется каждая ветвь.
Я не маленький, понимаю:
«Лес губить – и себя не жалеть».

На земле исчезают цветы, 
С каждым годом заметнее это. 
Меньше радости и красоты
Оставляет нам каждое лето.
Откровенье цветов луговых
Нам понятно было едва ли.
Беззаботно топтали мы их
И бездумно, безжалостно рвали.
В нас молчало безумное «Стой»!
Вам казалось всё мало, всё мало.
И потом в толчее городской
Мы охапки тащили устало.
И не видели, как из-под ног
Молчаливо, дыша еле-еле,
Обреченно глядел василек,
Безнадежно гвоздики глядели.

За кустом в лесу постой-ка,
Последи за рыжей сойкой:
Чуб взъерошила рябой,
Перья с искрой голубой.
Полетит на крыльях круглых
Желудей отведать смуглых –
Схватит желудь, спрячет в мох,
Чтоб никто найти не мог.
Где запрячет, позабудет...
Через год заметят люди –
Поднялся у самых ног
Крепкий жилистый дубок.
Будет он высок и стоек
И не раз подкормит соек.

Голубая спинка,
Ржавенький бочок.
По стволу осинки 
За скачком скачок –
Поползень вертлявый
Лазит вверх и вниз,
В ствол залез дырявый,
Клювом вниз повис.
Вертит он головкой,
Червяка проткнул,
Из-под черной бровки
Искоркой сверкнул, 
Свистнул: «Эй, вы, дятлы! 
Клювом вниз скачу... 
Вам такое вряд ли, 
Дятлам, по плечу!»

По лесу шел я,
Кругом ни звука –
Утреннее затишье.
И вдруг...
Дятел вдали равномерно затукал:
Тку-тук, тук-тук.
Сколько забот у тебя, непоседа, –
Только работать бы поспевать!
Ну, берегитесь, жуки-короеды,
Всем вам сегодня несдобровать!
Вот встрепенулся
И клювом острым
Ожесточенно колотит сук
Маленький дятел, шустрый и пестрый.
Тук-тук, тук-тук!
В яркой шапке пестрый дятел,
Корольков, синиц приятель,
Барабанит в мерзлый ствол:
– Эй, компания, – за стол!
Подбирайте для почина
Кто жуков, а кто личинок –
Клад разведан под корой,
Открывайте пир горой!»


Кто кричит: «Цик-цик... цик-цик...
Я к тебе, мороз, привык!» 
Клест зимой висит на шишке
Высоко вниз головой!
В ярком красненьком пальтишке,
Клюв широкий и кривой.
Достает, клюет зерно –
В шишках зернышек полно.




Благо, клевер да полевая ромашка.
Эх, природа, еб твою мать... Удивительные создания, воистину удивительные.

Припев:
А завтра суббота,
****ная мать…
Такая работа —
Ебись оно в рот!

Я так думаю, что это какие-то знаки, что неспроста всё это, ох, неспроста...


Но ты, Эдуард, под словом “действия”, возможно, понимаешь одно – войну. Ты предлагаешь нам брать оружие и уйти в леса. Ты очарован примером сербов. Нет, этих “действий” от меня ты действительно никогда не дождешься. Потому что если мы уйдем в леса, начнем минировать дороги и русские начнут убивать русских, то ни одна сторона не выиграет. Русские не выиграют.


Ты уедешь в Париж, Эдуард, у тебя там квартира,
А миллионам русских, которым ты предлагаешь носиться с автоматами и палить друг в друга, нет квартир в Париже, нет ни одного франка в кармане и им некуда бежать, понимаешь, некуда.
Абсолютно некуда. У русских испокон веку было две, как известно, беды
И единственной дилеммой было: вино или
Энергетические коктейли?
А парижанам плевать на цены и на шумных туристов. Из окон их двухзвёздочных гостиниц видно кампо Санто-Стефано. В рыбном ресторане фаршированных кальмаров подают розовощёкие внучки хозяина. В архиве кино ежедневно крутят конкурсные фильмы. А в России, в России
Голуби летают на зоной, раньше, во времена стародавние
Предки здешних голубей бомбардировали
 макушку Эйфелевой башни. Выиграет твоя родная Франция, которая за банку тушенки будет вывозить отсюда картины старых мастеров, как это делал добрый дедушка Арманд Хаммер – большой друг Советского Союза.



В затрапезной харчевне грызли колбасу и посасывали алкоголь утомлённые гандамарины. Их шляпы лежали на барной стойке, их локти были остры и деловиты. Район не интересовал туристов ни в семидесятых, ни сейчас.
Припев:
А завтра суббота,
Еб ее мать…
Такая работа —
Мать её еб! И так далее, и в том же духе. Разговоры между делом, разговоры ни о чем, в то время как у меня лежат трупы.

С трудом передвигая ноги, я шел по дорожке между зарослями травы.

Где-то далеко в памяти моей идут грибные дожди.
Помню где-то далеко созрели вишни.
Помню, где-то  крепились в ряд православные иконки, но хмурые скукоженные лики святых сейчас оставались невидимы.
Бог позабыл о нас, святые позабросили.
Все забросили. Даже дорогу найти не могу.
 Не то чтобы я был верующим, скорее – суеверным.



Сейчас иные времена. Ракетно-ядерный щит дает возможность не бояться нападения извне. А вот нападения “изнутри” бояться следует
Ведь завтра суббота,
Еб ее мать…
Такая работа —
Ебись оно конем!


Да мне-то вообще наплевать. Это вон Генка был членом Ордена, Колдовской ложи и многих удивительных организаций. Меня-то бог миловал. А раз так, то плевал я на Орден с высокой колокольни, да и на все их правила, вместе взятые. Я живу по собственным правилам.  Правда, есть тут одна загвоздка. Что будет, если я засвечусь? Если отказаться от колдовства, то придется иметь дело с уголовниками.
 
И вот возвращаясь к повествованию, я подхожу к окну, прижимаюсь лбом к ледяному стеклу, и слежу, как зачарованный за тем, как огромные снежинки, медленно вальсируя скользят к белой, по зимнему мертвой земле. А потом я возвращаюсь к столу. На какое-то мгновение взгляд мой останавливается на картине Шишкина "Утро в сосновом бору", а потом я через силу берусь за карандаш и продолжаю вспоминать весенние события. Записываю и вспоминаю подробности, которые пытаются ускользнуть, раствориться в водовороте событий.!!!!!

Вот и отель «Мардан-Палас» продан в Турции. Ведь построили этот самый дорогой в мире отель, семь звезд, где все в золоте, на деньги, выкачанные из Москвы, с «Черкизона»,—видите, мы обогащаем турок! То есть заманили хозяев в Турцию строить отель, а когда они оказались в долгах как в шелках, им сказали: мы у вас забираем отель! Ладно еще, когда они здесь воруют и здесь же строят заводы, фабрики, отели,— тогда хотя бы деньги в стране остаются, но самое неприятное, когда грабят наш народ,— и это происходит уже сегодня, это не 1917 год! — а деньги уходят в ту же самую Турцию.

Или «ворошиловский стрелок»: для нас он бандит, а в Грузии на руках несли его гроб, его, как Жукова, хоронили с почестями,— великий человек! Почему? Строил дороги, больницы, поликлиники. А на какие деньги? Отсюда, из Красногорска, выкачивал! Ведь что страшно — то, что продолжают грабить русский народ, с 1917 по 2016 год! Все, что имела советская власть,— разграбили, да, заводы были отличные, много, но как их строили? Разграбили все наши музеи, все из музеев вывезли — вот вам и заводы! Натуральный грабеж: заводы построили, а где наши богатства, накопленные за тысячу лет?! И ведь есть списки вывезенного!

Снег идёт - и стыдно закурить, -
так он чист, застенчив и неспешно.
Петь охота никогда не певшим,
невозможно прозой говорить.

Невозможно запереться в доме,
спрятаться, укрыться с головою, -
снег идёт, застенчивый такой, -
боязно набрать его в ладони.

Ну, так падай, падай, падай, снег,
научи меня не суетиться.
Снег идёт. И светится на лицах,
то, чему названья-то и нет...




Вижу, замелькали серебристые верхушки сугробов, спутанные ветки, стволы деревьев, угрожающе столпившихся по сторонам. А в городе давно никакого снега не осталось, растащили, размазали в серый тонкий паштет, скрипящий песком на подошвах ботинок. В городе не бывает  темно.
А мухоморы, конечно, круто, гуляю в лесу, собираю ягоды и грибы.Опьяняющие мухоморы, -  их целый день курил!!
Но тоже вряд ли. Но лето прошло и наступили холода, а я шёл по лесу, вглядывался вперед, выискивая дорожные знаки. Ничего. Уже сколько? Час? Может, даже два часа? Ползунок застыл,
 он умер. Казалось, дорожная колея сужается. Может, я уснул за рулем и это мне все снится? Бесконечный черно-белый тоннель, уходящий все дальше в глубь кошмара. Не помню.
Припев: Да, Париж – это изумительно, но иногда хочется хрена.
Вот и получается, "хрен тебе". мне просто хотелось избежать цикличной тоски, наступавшей со сменой времен года

А завтра суббота,  паскудство-то какое…
Ебись все конем… угораздило же
Но крашу, крашу я заборы—
Что б тунеядцем не прослыть.



Звери ушли. И, как всегда, они унесли тела своих, прихватив заодно и труп Генки. Попытаться поговорить с ними, расспросить, но ведь они призраками растаят в тумане.


Я же остался с кучей трупов и загадок. Однако в первую очередь необходимо было решить самые насущные проблемы. Нужно было избавиться от трупов. Конечно, можно все бросить, положиться на великий иимогучий русский авось,  раз в месяц-два ходить на работу,  и пусть себе трупы тихо гниют. Но на самом деле это не выход. Во-первых, забеспокоятся родственники погибших, мне так или иначе придется давать объяснения. Колдовством тут не отделаешься. И никто мне не поможет. Нельзя всех и вся заколдовать. Пупок развяжется.

Но прежде чем пытаться кому-то что-то объяснять, прежде чем искать виновных, нужно убрать тела. Выиграть немного времени, обеспечив себе возможность маневра.
Как избавиться от тел?
Вызову оператора.
Мне ничего не оставалось, как поискать  кого-то, кто помог бы мне избавиться от тел. Однако прямо сейчас мне больше всего хотелось заняться своими сбитыми в кровь ногами.

Мухоморы - это изобретение дьявола, это обман.
И этот обман страшен. В нем скрывается Зло подлинное, великое, дьявольское, ибо на такое чудовищное Зло не способен человек, оно по плечу лишь сатанинским силам. И вот от этой дьявольщины и надо отречься! Надо сказать себе – чур! чур меня! изыди сатана!!! ты больше не обольстишь меня, не обманешь, не заставишь меня униженно лизать сапоги заморских господ и их местных лакеев! я великий русский человек! я создал Великую Страну! и я не позволю ее разрушать! не позволю глумиться над собой!!! Правда! Сейчас нужна только Правда!
Если подумать, Геннадий был вхож в Колдовскую ложу и хорошо знал всех операторов. Может он в сговоре с одним из них? Уж лучше, пусть пока считают меня мертвым. Ведь по идее они  меня должны были убить. Только вот что-то у них сорвалось.


В краю лесов и сумрачных снегов,
В стране дождей лежит дорога странствий.
Как велико простое слово - " Здравствуй!"
Будь славен тот кто изобрел его!

Конец земли - я там теперь живу,
В избе просторной, с окнами в рассветы.
Когда осины осенью раздеты -
Ах, как им колки бегать по жнивью!

Мне веры в солнце здесь не потерять,
Когда циклоны выгибают берег
От широты, где похоронен Беринг,
До широты, где выстоял "Варяг".

Старик за полночь постучит ко мне,
В нем память - и священна, и жестока:
И снова будет ржание коней,
Снарядный гул, огни Владивостока.

И встанет день, от солнца молодой.
Врагам Россию вечно не осилить...
А под окно сбегаются осины,
Озябшие от звёздных холодов.

И утро вновь сдвигает времена.
И по полям, усталым и открытым,
Я ухожу в рассвет с теодолитом -
По той земле, которая одна.
Я верю.

облака в небо спрятались звезды пьяные смотрят вниз
звезды падают в таежные дебри  и действительно Яркие сумасшедшие звезды глядели прямо на меня сквозь брешь в деревьях. Так зачем я в лес отправился? Не помню...
Индуцированная стойкая амнезия. Вроде как в прошлой  жизни  был журналистом. Хотел сделать репортаж какой-то… по крайней мере мне так рассказали. Сам не помню. Не знаю.

Качнись, моя далекая звезда,
Пади в мои протянутые руки.
За сотни километров поезда
Трубят о нашей с милою разлуке.

Спустя полгода многие события кажутся мне размытыми, словно привидившимися в плохом сне. Быть может, именно поэтому я решил изложить все на бумаге. Восстановить, так сказать, последовательность событий. Но ведь вот в чем сложность. Многое теперь кажется мне не столь уж важным, зато на первый взгляд второстепенные происшествия неожиданно приобретают особую значимость. Порой я ловлю себя на том, что никак не могу сосредоточиться на повествовании. Мои мысли скачут от одного события к другому, иногда возвращаясь в далекое прошлое, в детство, превращая стройную цепь событий в коктейль, где последовательность событий и их реальная значимость становятся несущественны


Полночный гул разбуженных мостов,
Скрипенье шпал, тоннелей тьма густая.
Я забываю запах поездов,
И стук колёс о рельсы забываю.
Мороз и снег.

Тут же тебе башней огромный телевизор, видик, музыкальный центр.

Впрочем, моя эмоциональная нестабильность как раз и была той самой особенностью, которая делала меня наиболее пригодным человеком для полевой деятельности. Хотя я не мог ни гордиться этим, ни искать в этом утешения. Пойти на попятную значило лишить себя шанса, который вряд ли появится снова. Оглядываясь назад, я понимаю, что мое решение было отнюдь не случайным. Вот как случилось, что я отправился в тёмный лес.

 В лесу деревня - что в стогу иголка.
А вся деревня - восемь изд и только.
И в крайней, над обрывом, над шугою,
Зажглось окно и звякнула щеколда.

Усталость и тепло нас тут спорили,
А нам уже картошки наварили.
Босой старик тулуп в углу раскинулся:
- Ложитесь. Притомились, городские...

Мы засыпали. Было очень тихо.
Часы с кукушкой держались от тика,
Корова шевелилась за стеною,
Березы облетали над страною...

Раньше, лет шесть назад, молодые на даче каждые выходные проводили и каникулы, и отпуска порой. Квартирка в городе казалась тесной – просто прибежище между рабочими сменами. Настоящий, свой дом был у них в Возвышино.
На втором этаже, в недостроенном доме единственная полностью отремонтированная комнатка – детская. Яркая обстановка, большие мягкие игрушки, в углу – маленькая уютная кроватка.

Идеальная семья Молодожены Игорь и Ольга прожили вместе год с небольшим.  Осенью у молодых родилась дочурка. Малышку назвали красивым редким именем. По фотографиям  видно, как радовались молодожены ее появлению на свет. Вот первое фото из роддома – счастливые родители принимают поздравления от родных. Ольга - с цветами на руках, Игорь - впервые прижимает к груди свою крошку в розовом конверте. Тогда казалось, что жизнь только начинается, и впереди – только счастливые, полные любви годы


Этот дом, окруженный стройными молодыми елями, теперь пустует. Сюда уже никогда не вернутся счастливые молодые родители и их маленькая крошка-доченька. Еще вчера в окнах горел свет, в доме готовился ужин, а в детской кроватке на втором этаже мирно спала новорожденная дочь. Малышка, которой было всего два с половиной месяца, уже никогда не улыбнется, не скажет первое слово и не обнимет своих родителей

  Покинутый дом в скорби. Несколько шагов по заснеженной тропинке, и мы на месте преступления. Холодное молчание осиротелых стен дома разбивается о первые следы той трагической ночи. На полу, прямо перед входом - кроваво-белые сгустки. Направо в ванной все те же бурые следы в осколках разбитого зеркала. Все в комнатке – и стены, и душевая, и унитаз – в брызгах крови. Туалетные принадлежности разбросаны, раковина как будто вырвана из стены. 
  Однажды сюда пришёл Рахманин.  И всех, буквально всех-всех-всех убил...

Убивать легко – не раз думал Рахманин.И если кто-то когда-нибудь решит свернуть мне шею… то я не буду            сопротивляться.
   Он никогда не совестился содеянным. Совсем. Ибо принимал  свой дар как должное. Ибо  предстояло ему с ним жить. А жить он хотел долго. Он не был ничем и никем связан. он  изучал, на что  способен. Он ставил эксперименты: раздавал несчастья и смерть, с каждым разом все более хладнокровно и обыденно, расхаживая и разъезжая по городу, жители которого были в его власти. Это он решал, жить человеку дальше или лежать под плитой.  Знакомился с женщинами на вокзалах, на автобусных остановках и в метро. Приглашал в ресторан, сочувственно выслушивал нехитрые житейские истории. Подливал в бокал шампанское, смотрел на очередную визави и наслаждался острым ощущением абсолютной власти над ней. Будет ли новая знакомая жить или сегодня же сыграет в ящик, зависело от него
  Рахманин не знал, что с этим делать. Множество раз  давал себе слово развязаться, исчезнуть, уйти, и всякий раз не мог его сдержать. Изо всех сил он пытался подавить в себе патологического садиста и больше не убивать из удовольствия. Ему это не удавалось.
На спокойную, размеренную жизнь заурядного обывателя то и дело наплывала другая, палаческая. Он устал.  Раз за разом его вторая сущность одерживала верх, и он в поисках очередной жертвы выходил в полночь. Потом возвращался и ужасался содеянному. А потом люто себя ненавидел и напивался до беспамятства. Он устал. Смертельно устал от самого себя.

Рахманин дождался, когда тяжелая серая хмарь, прятавшая солнце, чуть посветлела, и только тогда двинулся в путь.

Выходя из дома, Рахманин все-таки оглянулся. Окинул взглядом узкую комнатушку, похожую на монашескую келью.
Продавленный диван, стол с табуретом, в углу свалены книги. Холодильник, который мог, наверное, помнить полет Гагарина, крякнул, как подраненная утка, – и обиженно умолк. Усмехнулся, поправил рюкзак – лямка лежала неудобно, натирая плечо, – и прикрыл дверь. Идти решил на рассвете.

Когда Рахманин выходил «на прогулку», лишнего он не брал.
Только самое необходимое. Вот и сейчас в его рюкзаке лежало несколько банок консервов, две фляги с водой, аптечка, а в рукавах пряталось по паре ножей. «Береженого бог бережет»

Он был уверен, что доберется к поселку Возвышино до сумерек – в июне темнеет поздно.
Дыхание  сбилось, когда он пошел прямо по груде битого кирпича, которую не хотелось обходить. Рахманин понимал, что эта дорога – в один конец. И даже до конца можно не дойти. Особенно если идти по железке. Но другого пути все равно не было. Обходить железку – это делать большой крюк, заходить в лес. А кто знает, кто сейчас в этом лесу живет…
Но Рахманин уже решил, что пойдет.
 
Заканчив рисовать на земле пентаграмму, Рахманин
шагнул в центр колдовской фигуры и в этот раз без всяких приключений оказался в «кладовке». Это, конечно, он ее называл «кладовкой», а на самом деле это был  пространственно-временной тоннель метров сто в диаметре. Зеленая полянка, покрытая высокой в половину человеческого роста травой. Неприятной буро-красной травой
– Я верю, что знаю Путь, – проговорил Рахманин, пробуя на вкус это слово: «путь».
– У меня свой Путь, – сказал Рахманин.

– И правильно. Путь – он у каждого свой. Безумие! Где здесь сон, где здесь явь?

Весь день  курил мухоморы.  тошнило, болела голова, но  упорно курил, пытаясь совладать с мыслями.
не сдаваться. Это глупо. Это жалко.
Это жалко. Это глупо.
Он справится сам.
Он не сдастся.

* * *

Шёл я, значит, и шёл себе, как обычно, чувствую: тело ломит всё! Нога за ногу заплетается, сумка на плече чуть не перевешивает! А тогда опустился такой густой туман — было это в шестом часу, — что дальше десяти метров ничего не видать
Ну ладно, думаю, присяду, отдохну маленько...

А вокруг всё белым-бело — не видно ни зги! Будто молоко разлили. Шестой час был, А я сижу-сижу, пытаюсь не закрыть глаза, временами встряхиваюсь всем телом, чтобы не уплыть... Чувствую, как гудят ноги...







Думал, смогу помочь.
Я на тренировку иду!Перед «зеброй» мальчонка стоит - важ-
ный такой, с ранцем, в костюмчике. Наверное, в классе втором - тре-
тьем, не старше. Я остановился его пропустить. Он стоит, на меня
смотрит. Машу ему рукой, проходи мол, а он смотрит  и большой палец показывает. Я заулыбался: бывает же,
что вот так просто хорошо заканчивается рабочий день!

**




думал,  что справимся.
Я по квартирам иду. Соседи снизу варят «винт» (нарко-
тик, изготавливающийся из эфедрина). Вонь стоит страшная. Привезли заключения врачей за несколько лет. Здоровье постоянно ухудшается. Обращались во все инстанции. Отовсюду куча
отписок, причем  просто издевательские.
Я у соседа.
Спросил прямо: «Для нас имеет значение, каким образом мы пре-
кратим это?»
Мне ответил сосед, что ему все равно, лишь бы не варили.


Ко мне обратилась тетушка из Усть-Каменогорска.
Говорит, она живет на третьем этаже, а под ней варят
«химку». И от вони она задыхается, здоровье давно испортилось, да и просто в
 квартире жить невозможно.

Написал я обращение на имя Заболоцкого, жду ответа.
Ответа нет.


Я в тумане иду, мне навстречу мужик.
Сначала начал курить гашиш, затем нюхать
героин. Когда носовая перегородка начала гнить,
а героин перестал «торкать» - начал колоться. Был
осужден за кражу, отсидел 3 месяца на «химии».
Торговать начал три года назад. Я купилу него  и «хлопнул».