Эпитафия Гренадерскому батальону

Прохожий, задержись! Постой на этом месте,
Забудь про злые дни иллюзий и химер.
За отданную жизнь во имя русской чести,
Молитвой помяни последних гренадер.

Истории ветра, от времени седые,
Несут огни имён, как свечи, в облака:
Солдаты, юнкера – мы, вечно молодые,
Вступили в батальон Господнего полка.
 
Это стихи к проекту памятника на Кубани, который планируется установить на месте гибели летом 1920 года более двухсот чинов Гренадёрского батальона стрелков–алексеевцев, окружённых и изрубленных красной нечистью, когда они прикрывали отход основных сил Врангелевского десанта. Надпись под эпитафией:   
 
"Здесь похоронены последние гренадёры Российской Империи из состава Партизанского генерала Алексеева пехотного полка – солдаты и офицеры Гренадерского батальона, погибшие в ходе Кубанской десантной операции Русской Армии ген. П.Н.Врангеля 2 августа 1920 года в бою под Свободными Хуторами".
 _______________________
 * Иллюстрация:
    знак Партизанского генерала Алексеева пехотного полка

Из Воспоминаний связиста Алексеевского полка Александра Судоплатова:

Гибель ГРЕНАДЕРСКОГО БАТАЛЬОНА. 15–е августа 1920 года.

Наш полк занял позиции верстах в 20–ти от Приморска–Ахтарской ночью, действуя на ощупь, не зная, что впереди и вокруг него. Два батальона заняли позицию левее железной дороги. Правее, довольно далеко от железной дороги, у Свободных хуторов, занял позицию 3–й Гренадёрский батальон. Наступала на нас кавалерийская дивизия, имеющая в своем распоряжении артиллерию, которая начала нас усиленно обстреливать. Наша артиллерия ещё не успела подойти и не могла ответить тем же.

Большевики, наверное, узнав, что в железнодорожной будке находится штаб полка, взяли её по–серьёзному под обстрел. Снаряды, всё сотрясая, рвались совсем рядом. Такого обстрела я еще не переживал.

При такой обстановке наш штаб на какой–то промежуток времени оказался отрезанным от остальных частей полка. Позднее обнаружилось, что большевики бросили свои главные силы на наш правый фланг, занимаемый Гренадёрским батальоном, с целью его окружить. Бой там продолжался несколько часов без перерыва. Патроны были на исходе. Около полудня батальон не выдержал и начал отступать. Но в своем тылу он наткнулся на красных и оказался отрезанным от своих.

Мало кто пробился из окружения. Большинство или были порублены красной конницей или взяты в плен. В этот день батальон потерял убитыми или взятыми в плен около 200 человек, среди них четыре сестры милосердия.

В этом, казалось бы, безнадёжном положении нашлись командиры, которые не растерялись и сохранили присутствие духа. Прорываться пришлось через хутора. Каждые 40–50 шагов был забор, через который нужно было перелезать. Как рассказывали, у одного такого перелаза остановился начальник пулемётной команды поручик Слободянюк с пулемётом; его огнем он прикрывал отступление. У него уже кончались пулемётные диски. Увидев среди бегущих своего брата, он закричал ему:
– А диски взял? – На обязанности брата было носить пулемётные диски.
– Нет, не взял, – ответил тот смущённо.
– Тогда иди обратно и принеси их сюда! – отдал поручик брату довольно жестокое приказание. Младший брат точно исполнил приказание старшего брата: побежал обратно, пробрался на оставленную ими позицию, на глазах у подходивших красных забрал диски и принёс их брату. Эти диски спасли людей, прорывавшихся с этими двумя братьями из большевистского окружения.

К вечеру Свободные Хутора, где произошла трагедия Гренадёрского батальона, были взяты обратно и были подобраны убитые. Убитых было найдено около ста человек и, наверное, ещё много не найденных осталось лежать в зарослях кукурузы, в камышах плавней.

В степи была вырыта большая братская могила, и все трупы свезены к ней. Все они были догола раздеты: кто–то позарился на синие бриджи, на хорошие сапоги. Среди убитых были и такие, которые, видно, были сначала ранены, а позже кем–то добиты. Но и этого мало: кто–то издевался над ними, кто–то мучил раненых перед тем, как убить. У многих были выколоты глаза, на плечах вырезаны погоны, на груди – звёзды...

И ведь это проделали над русскими свои же русские и только потому, что они правду и добро понимали по–другому, чем те, кто надругался над ними. А казалось, ещё недавно и те и другие вместе сражались на Германском фронте и в трудную минуту, рискуя жизнью, выручали друг друга. Кто разбудил в них зверя? Кто натравил этих людей друг на друга?

Вечером в ст. Ольгинской неожиданно в штаб нашего полка явились два офицера из нашего Гренадёрского батальона, которые уже были нами причислены к погибшим. Спаслись они чудом. Как они рассказывали, батальон был окружён, попытка пробиться кончилась неудачей. Патроны все вышли. На спасение не было никакой надежды, и они сдались, другого выхода не было. Офицеров сразу же отделили от нижних чинов и начали издеваться над ними и избивать. На ночь их поместили в какой–то сарай. Их было больше 50 человек. Из разговоров конвоиров они поняли, что утром их ожидает расстрел. И вот эти два офицера сговорились, что, когда их поведут на расстрел, они попытаются бежать. Терять было нечего, а, может быть, посчастливится и удастся бежать. На рассвете их вывели и повели за станицу по дороге, идущей кукурузными полями. Эти два офицера шёпотом пробовали уговорить шедших с ними рядом тоже рискнуть и броситься всем одновременно в разные стороны, но их предложение не встретило сочувствия – для этого нужна была какая–то решимость, а её у большинства уже не осталось.Тогда один из них сильно толкнул ближайшего конвоира, так, что тот упал. Настало замешательство, воспользовавшись которым они бросились в чащу растущей рядом кукурузы. Конвоиры открыли огонь, но преследовать их не решились, видимо, боясь растерять остальных пленных. В этих зарослях кукурузы они и скрывались, питаясь початками зелёной кукурузы.

17–е августа. Часов в 7 утра двинулись по железной дороге. При выходе из станицы, гляжу, наши бегут на курган. Я понёсся туда тоже. Оказывается, на кургане зарыты наши взятые в плен гренадёры, которых, рассказывают местные жители, здесь ночью красные рубили. Жители говорят, что они видели, как командира батальона и одну сестру милосердия красные погнали дальше, на станицу Роговскую.

... Идём уже около часу. Солнце отчаянно печёт, пить хочется. Вправо маячит хуторок. Несколько человек помчалось туда напиться воды. Я тоже понёсся туда. Подбегаю к крайней хате. Здесь несколько человек наших окружило какую-то бабу.

– Да ты говори толком! – кричал ей один офицер. – Белый он или красный?
– А Господь его знает! – говорила перепуганная баба.
– Да где он? Веди нас к нему!
Баба повела нас за собой в амбар, указала на закром.
– Братцы, товарищи! – раздалось из закрома. – Я ранен...
– А ну–ка, вылазь! – крикнул тот же офицер, заглядывая в закром. – Да это же наш! – воскликнул он. – Это же капитан Соловьев.
– А вы... наши... свои... – залепетало в закроме. – Господи, благодарю, благодарю Тебя!

Из закрома, едва не падая от слабости, вылез капитан Соловьев, 3–го Гренадёрского батальона. Лицо у него было всё в крови, он был почти голый.
– Свои, свои! – крестился он и плакал.

Он кратко рассказал, как красные взяли в плен их батальон, раздели всех и начали рубить. Ему разрубили ухо и часть черепа, он всё–таки был жив и притворился мёртвым. Ночью его подобрали крестьяне и спрятали в закром.
Ну и пережил же он! Я забыл про воду и понёсся к своим сообщить эту новость.