Кубышкин!

"Знали все не понаслышке,
Ибо издавались книжки,
Был у нас поэт Кубышкин,
Прозу и стихи писал!.."
     Сурганов Михаил


МИХАИЛ ПАВЛОВИЧ...  Поэтический дар сельского самородка расцвёл на благодатной Болотнинской земле. Сочинительство же у Миши проявилось ещё в отроческом возрасте.  который хранится в историко-краеведческом музее Болотного. поэтическую полноту и широту повесть в стихах "Кисельные берега

Корнеева) Наталья Борисовна, которая появилась на свет на станции Вырица Ленинградской области, - "Школа". Роман. Первая книга. Под редакцией
ВЕР
Рецензия на повесть в стихах «Кисельные берега»,


Рассказ в стихах «Татьяна», посвящённый свинарке Чебулинского совхоза Татьяне Семеновне Игутовой. — «Путь Ильича», №29(155) от 8 марта 1964 года, вторая страница.

Стихотворение «Про лебеду» — «Путь Ильича», №41(167) от 5 апреля 1964 года, страница четыре.

Поэма «Земля и люди» (Отрывок): «Плывёт в лесок на медуницу…», «Теперь к другому перейдём…» — «Путь Ильича», №58(184) от 17 мая 1964 года, четвёртая страница.

Стихотворение, посвящённое М.П. Кубышкину Владимира Павловича Романова «Живая вода». — «Путь Ильича», №58(184) от 17 мая 1964 года, четвертая страница.

Рассказ «В начале жизни» — «Путь Ильича», №73(199) от 21 июня 1964 года, страница четыре, №74(200) от 24 июня 1964 года, четвёртая страница, №75(201) от 26 июня 1964 года, страница 4, №76(202) от 28 июня 1964 года, страница четыре, №77(203) от 1 июля 1964 года, четвёртая страница.

Рассказ «Иван».  — «Путь Ильича», №113(4224) от 23 сентября 1964 года, четвёртая страница.

Стихотворение «Бабье лето» — «Путь Ильича», №120(246) от воскресенья 11 октября 1964 года, страница четвёртая.

Стихотворение "Сон Назара". - "Путь Ильича", №126(252) за воскресенье 25 октября 1964 года, страница 4.

Заметка "К читателям газеты "Путь Ильича". (Газета будет знакомить читателей с творчеством начинающих писателей и поэтов - членов литературного объединения при редакции. По-прежнему будет активно сотрудничать в газете член Союза писателей СССР М.П. Кубышкин. Редакция намерена чаще публиковать стихи, короткие рассказы, юморески, фельетоны. В 1965 году на страницах газеты появится специальный уголок сатиры и юмора.) - "Путь Ильича", №129(255) от воскресенья 1 ноября 1964 года, страница 4.

Стихотворение «Пимокаты» (о перевыполнении в октябре месячного плана пимокатным цехом Болотнинского промышленного комбината) — «Путь Ильича», №131(257) от 7 ноября 1964 года, четвёртая страница.
 "У книг друзей стало больше". - "Путь Ильича", №140(266) за воскресенье 29 ноября 1964 года, страница 2.

Заметка «Вечер поэзии» (о мероприятии в Болотнинской школе рабочей молодёжи №8 с участием члена Союза писателей СССР М.П. Кубышкина, который прочёл свой рассказ «Чёрная смородина», стихи) — «Путь Ильича», №153(278) от 30 декабря 1964 года, первая страница.

«Колхозная быль» — «Путь Ильича», №28(306) от 7 марта 1965 года, страница четвёртая.

Очерк «Недопетая песня» (Из блокнота писателя) — «Путь Ильича», №63(3865) от 30 мая 1965 года, четвёртая страница.

Стихотворение «Вообрази, как на равнине…» — «Путь Ильича», №81(3883) от 11 июля 1965 года, четвёртая страница.

Заметка «Здесь нужна механизация» (о пилорамщике Климентие Вебере и рабочих Николае Торшине, Владимире Андрусе, Феде Одрешко, Юрии Скорике Болотнинского промкомбината) — «Путь Ильича», №115(3917) от 29 сентября 1965 года, первая страница.

Цикл стихов «Осеннее»: «Стоит вся красная осина…», «Листаю жёлтые страницы…», «В полях и безмолвно, и пусто…» — «Путь Ильича», №117(3919) от 2 октября 1965 года, страница четыре.

Заметка «В нашем книжном магазине», сатирическое стихотворение «Тут замёрзли бы и волки…» — «Путь Ильича», №119(3921) от 8 октября 1965 года, четвёртая страница.

Стихотворение «Сорок восемь» — «Путь Ильича», №132(3934) от 7 ноября 1965 года, четвёртая страница.

Стихотворение «Опять, сверкая и белея…» — «Путь Ильича», №143(3945) от 3 декабря 1965 года, третья страница.

Рассказ «Сложный вопрос» — «Путь Ильича», №150(3952) от 19 декабря 1965 года, страница 4.

Стихотворение «Дед-Мороз в походе». — «Путь Ильича», №1(3957) от 1 января 1966 года, вторая страница.

Сатирическое стихотворение «Дарьина метла» (псевдоним Михаила Павловича): «Нет, с мужьями дело сложно!..» — «Путь Ильича», №21(3977) от 19 февраля 1966 года, четвёртая страница.

Стихотворение «Урок истории» — «Путь Ильича» (г. Болотное Новосибирской области РОССИИ), №22(3978) от 22 февраля 1966 года, четвёртая страница.

Сатирическое стихотворение Дарьи Павловны с метлой (псевдоним Кубышкина) «Кукольный бунт» — «Путь Ильича», №26(3982) от 1 марта 1966 года, страница четвёртая.

Сатирическое стихотворение Дарьи Павловны с метлой (псевдоним М. Кубышкина) «Только кстати…» — «Путь Ильича», №29(3985) от 8 марта 1966 года, четвёртая страница.

Стихотворение «Татьяне Игутовой» — «Путь Ильича», №38(3994) от 29 марта 1966 года, страница вторая.

Стихотворение «Открытое письмо», посвящённое механизаторам третьей бригады колхоза «Строителей» Чуфанову Николаю, Гончарову Фёдору, Штейну Павлу, Алпееву Анатолию, Кондратову Ивану, Анучину Володе и многим, многим другим, — «Путь Ильича», №46(4002) от 16 апреля 1966 года, четвёртая страница.

Восьмистишие «Просторы расплеснулись широко…», посвящённое доярке Ояшинского совхоза Вале Шеянковой, награждённой орденом Трудового Красного Знамени, — «Путь Ильича», №53(4009) от 1 мая 1966 года, первая страница.

Сатирические стихи «Дарьина метла» (псевдоним М.П. Кубышкина): «Покупаю то и это…», «В железнодорожном буфете…»; басня «В горно господь послал две тонны сыру…» — «Путь Ильича», №61(4017) от 21 мая 1966 года, четвёртая страница.

Лирический репортаж «Татьяна» — «Путь Ильича», №63(4019) от 26 мая 1966 года, вторая страница.

Заметка о песне, посвященной Татьяне Семёновне Игутовой, «Песня о герое» — «Путь Ильича», №70 от 11 июня 1966 года, страница четыре.

Песня «Тебя далеко увидали…», музыку к которой написал, проживавший в Болотном композитор Р. Федиахметов, — «Путь Ильича», №70(4026) от 11 июня 1966 года, четвёртая страница.

Стихи «В Казани», «Глашатай правды гневной, горькой…» — «Путь Ильича», №73(4029) от 18 июня 1966 года, четвёртая страница.

Воспоминания «В последний раз» (о писателе, очеркисте, журналисте, редакторе журнала «Сибирские огни», руководителе Новосибирской писательской организации Савве Елизаровиче Кожевникове). — Сборник «ЖИЗНЬ БЕЗ ОГЛЯДКИ». Воспоминания о С. Кожевникове.

Сатирическое стихотворение Дарьи Павловны с метлой (псевдоним Михаила Павловича) «С метёлкой по просёлкам»: «Встала рано я в субботу…» — «Путь Ильича», №103(4059) от 27 августа 1966 года, четвёртая страниц






Валерий "Кубышкин дорог" - http://www.stihi.ru/2017/07/20/1224

Вал "Ояш". Поэма. - http://www.stihi.ru/2018/01/12/1684



КУБ


"Знали все не понаслышке,
Ибо издавались книжки,
Был у нас поэт Кубышкин,
Прозу и стихи писал!.."
     Сурганов Михаил

Творческий самородок Болотнинской земли, Кубышкин Михаил Павлович, появился на свет в год Тунгусского метеорита. Это произошло в среду 16 сентября (по старому стилю) а по новому двадцать девятого дня в високосный 1908 год в семье крестьянина-бедняка, соседом которого был Сергей Кулёмин.

Его малой Родиной стало "лапотное", "соломенное" село Никольское Никольской волости Кузнецкого уезда Саратовской губернии.

В этом месте нужно сделать небольшое отступление. В своей автобиографии Михаил Павлович указал, что родился в селе Никольском Кузнецкого района Пензенской области. С его лёгкой руки это место рождения и пошло шагать по его печатным сборникам, предваряя авторскую поэзию и прозу. И даже в библиографические издания попало. На самом же деле Кубышкин, поэт народного склада, родился в селе Никольском Никольской волости Кузнецкого уезда Саратовской губернии. А уже в годы советской власти Кузнецкий уезд вместе со своими волостями, "так как к Пензе он по своему местонахождению был ближе, чем к Саратову", получив новый административный статус, был упразднен и, став с шестнадцатого июля 1928 года Кузнецким районом, перешёл в Пензенскую область Кузнецкого округа Средне Волжской области Союза Советских Социалистических республик. Такой суетной перекройкой "идейруки", по меткому выражению Макидона Павла Лаврентьевича, старались закрепить "отречение", отделение от старого мира и отвлечь население от хозяйственной чехарды и неурядиц, столбя так называемую диктатуру пролетариата


"...Потому что есть среди недели тихое колёсико - среда!" - писал в своём стихотворении Маршак Самуил Яковлевич. По этой ли стартовой причине или нет, но именно в среду года Тунгусского метеорита появился на свет Кубышкин Михаил Павлович.

Родился Миша в сентябре шестнадцатого числа по старому стилю, а по новому двадцать девятого дня в високосный 1908 год советского столетия в семье крестьянина-бедняка, соседом которого был Сергей Кулёмин, вошедший в "сарафанную" историю данного поселения своей неизменной поговоркой: "Шути делами-то!"

А дело было так! Однажды, как в пенсионном возрасте в Болотном вспоминал сам Михаил Павлович, когда после двух десятков безуспешных попыток выудить из реки намётом хотя бы одного пескаря или иную какую-либо рыбку, Сергей выругался с досады и решил уходить домой, но напоследок ещё раз закинул свою нехитрую рыболовную снасть... и - вытащил с полведра карасей и пескарей. -Шути делами-то! - ликующе приговаривал он всю дорогу, неся такой неожиданный и богатый улов. - Шути делами-то..

Его малой Родиной стало "лапотное", "соломенное" село Никольское Никольской волости Кузнецкого уезда Саратовской губернии имперской России, в которой даже эстетика декаданса была пропитана идеей революционного обновления до такой степени, что революция не могла не вспыхнуть сама по себе. Вот до какой степени прогнило грабительское по отношению к народу самодержавное правление, пустившееся на шарлатанское и преступное штатовское обновление после ужасного поражения в русско-японской войне.

Ближайшими поселениями Никольского были деревни и села: Каменка, Липовка, Марьевка, Тарлаково, Поселки, Благодатка, Сюзюм, Бестянка, Труево Тарлаково, Григорьевка, Альмяшевка... Они числились в Кузнецком уезде, в который тогда входило двенадцать волостей.

В этом месте нужно сделать небольшое отступление. В своей автобиографии Михаил Павлович указал, что родился в селе Никольском Кузнецкого района Пензенской области. С его лёгкой руки это место рождения и пошло шагать по его печатным сборникам, предваряя авторскую поэзию и прозу. И даже в библиографические издания попало. На самом же деле Кубышкин, поэт народного склада, родился в селе Никольском Никольской волости Кузнецкого уезда Саратовской губернии. А уже в годы советской власти Кузнецкий уезд вместе со своими волостями, "так как к Пензе он по своему местонахождению был ближе, чем к Саратову", получив новый административный статус, был упразднен и, став с шестнадцатого июля 1928 года Кузнецким районом, перешёл в Пензенскую область Кузнецкого округа Средне Волжской области Союза Советских Социалистических республик. Такой суетной перекройкой "идейруки", по меткому выражению Макидона Павла Лаврентьевича, старались закрепить "отречение", отделение от старого мира и отвлечь население от хозяйственной чехарды и неурядиц, столбя так называемую диктатуру пролетариата.

Детство у Миши было сельское: бедное, голодное, босое... Но все равно, как самое дорогое, самое прекрасное время жизни, навсегда осталось в его цепкой памяти. Ведь совсем не случайно он в зрелую уже пору однажды воскликнул в стихах:
"Детство - время золотое,
Чище золота оно!.."
Вот почему и особо отметил важность данного раннего момента развития: "Когда я беру тоненькую книжку стихов молодого поэта, то мне очень хочется узнать что-нибудь из его жизни: где учился, с чего и как, и когда захотелось ему складывать стишки, и что именно сложил он в детстве".

...Отец, которого отрок еле помнил, умер рано, когда сынишке ещё не исполнилось и шести лет. В 1918 году мать Михаила вторично вышла замуж. И опять за бедняка (как будто у неё был иной выбор!), страшного неудачника, который всю жизнь бился как рыба об лед и который послужил впоследствии начинающему писателю-прозаику прототипом для главного героя повести "Осиновый кол".

В 1928 году отчим и мать с сыном в надежде "разбогатеть" на привольных землях переселились в Сибирь: в село Болотное Болотнинского района. Правда, на новом месте крестьянствовать им совсем, совсем не пришлось по той причине, что не удалось купить лошадь... А без неё какая может быть работа  на земле! Поэтому устроились трудиться в кустарной местной артели, в которой пряли верёвки.

Три зимы посещал Михаил Никольскую сельскую школу, а в четвёртый класс уже не пошёл... пошёл да бросил - не давалась арифметика, и всё тут! Ничего не мог понять он, хоть убей!  После отца осталась единственная книжка в домишке - "Житие Серафима Саровского". Мать не знала ни одной буквы. "Когда я потом, в начале тридцатых годов, уже будучи учителем, - вспоминал сам сын, - решил обучить её грамоте, то ничего не получилось. Матери, пожилой крестьянке, показалось это такой нелепостью, ей было так смешно и...совестно, как если бы её стали обучать танцам."

В начале двадцатых годов, после пяти лет простоя, Михаил Павлович увидел, что нужно учиться, и ему захотелось повысить свой уровень знаний, но камнем преткновения была арифметика. И всё же он пересилил себя, достал учебник по математике, в котором ещё было так: из одного вычтем то-то, оное разделим... Поднатужился памятью и пониманием, выучил все четыре действия, таблицу умножения, дроби простые, десятичные, проценты, пропорции... И полюбил данный предмет с такой же силой, с какой ненавидел его! Отчасти свои мытарства с учёбой позже прекрасно описал в своём стихотворном рассказе "Как учился Иван Коркин".

"Как учился Иван Коркин":

"Отшумел переворот,
Взяли власть Советы.
И немедленно народ
Потянулся к свету.

Был ликбез открыт у нас.
Без нажиму, сами
Мужики явились в класс
Прямо с бородами.

В первый вечер по складам,
Да и то не сразу,
Хором, с горем пополам
Прочитали фразу.

Отчего и почему,
Объяснять не стану,
Было всех трудней ему,
Коркину Ивану.

Получил Иван тетрадь,
Карандаш. Однако
Не умеет написать
Никакого знака.

-Неспособный я совсем!
Память - словно сито.
Анна Павловна, не тем
Голова забита.

Вот сижу здесь два часа,
А Душа-то дома:
Нет у лошади овса,
Там одна солома.

Так что брошу я ликбез,
Хоть оно обидно.
Проживу свой век и без
Букваря, как видно.

-Это что же за напасть!
Как же без науки?
Для чего же, Коркин, власть
Брали в свои руки?

Как без знаний управлять
Будем государством?
Замутит нас вражья рать
Всяческим коварством!

А Иван своё опять:
-Не учусь, а маюсь,
Государством управлять
Я не собираюсь.

И учительнице той
Даже стало жарко:
-Управлять должна страной
Каждая кухарка!..

...Колотилин Еремей,
Лавошник и свешник,
Ядовитый был, как змей,
И большой насмешник.

Говорит он мужикам:
-Коркин-то... слыхали?
В люди лезет всякий хлам,
Не было печали.

У него должна вот-вот
Околеть кобыла.
Разве знанье запряжёт?
Знание-то - сила!

-Лошадиная? Го-го!
Зря мы горевали!
Тут как есть на всё село
Богачи заржали.

И кулацкий этот смех,
И глумленье это
(подобное "глумленье" господ-недорослей очень хорошо показал Никита Сергеевич Михалков в своём самом лучшем фильме "Неоконченная пьеса для механического пианино")
Коркин слышал, как на грех,
И невзвидел света.

И с тех пор назло врагам
Взял себя он в руки,
Стал свирепо по ночам
Штурмовать науки.

Глушь. Заснуло всё кругом -
Избы, снег и бани.
А Иван над букварём
Шевелит губами.

Просыпается жена,
Спрашивает с печи:
-Что ты шепчешь, сатана,
Произносишь речи?

Слышать это не могу,
Выдумал шепталку!
Как возьму вот кочергу.
Или, лучше, скалку!

-Зря ты гневаешься, мать.
Не гаси огарка!..
Государством управлять
Ты должна, кухарка!

-Что ты мелешь, лиходей?
Я тебе кухарка?
Если так, то с этих дней
Нет тебе приварка!

Я - кухарка! Ну и ну!
Не обидно ль это?
Я ж теперь и не усну,
Дьявол, до рассвета!

-Стой, не так ты поняла,
Зря взяла досада!
Тут великие дела,
В суть проникнуть надо!..

Вот уж третьи петухи
Проорали рьяно,
А Иван долбит стихи
Бедного Демьяна.

Пусть жена бранится, пусть!
-Не ругайся, Марья,
Понимаешь, наизусть
Выбубнил букварь я!

Про себя мечту держу:
Как уразумею -
Непременно стих сложу,
Всыплю Еремею!

Про него сложить не грех,
Это ж очень просто!
Подниму его на смех,
Укушу прохвоста!

И, наметив эту цель,
Стал читать он хлеще,
Прочитал "Метель", "Шинель"
И другие вещи.

Данная быль была создана в 1940 году и, так сказать, венчала собой коченёвский период творчества Михаила Павловича, когда "своя рука владыка" и можно было в районной газете "К новым победам" печатать не только прозаические, но и поэтические материалы, нарабатывая мастерство и набивая руку. А самое главное в этом появилась через читателя обратная связь.

Рассказ написан размером французских средневековых вагантов. Но мог ли Михаил, у которого за плечами не было даже полноценной школы, знать творчество этих школяров, этот стихотворный размер?.. Мог! Ибо он очень любил поэзию Александра Сергеевича Пушкина, а Александр Сергеевич в своё время был увлечён вольнолюбивой поэзией этих бродячих средневековых студентов. Нам же остаётся только воскликнуть: "Как гармонично подобран размер!"

Сам поэтический текст  - это живой исторический документ, образно представивший лапотную, безграмотную Россию на пороге ликвидации безграмотности, а затем, после Великой Победы, и дерзновенного порыва к космическому триумфу!
Шестого декабря 1940 года Михаил Павлович, чтобы продолжить своё среднее образование, поступил на литературный факультет заочного отделения Новосибирского Государственного педагогического института (зачётная книжка номер Л-42, которая была выдана очередному студенту уже в Новом году). Проучился он (помешала война) лишь на первом курсе один семестр и сдал на "отлично" пару экзаменов весенней сессии: по теории литературы Егерману и истории СССР.

Продолжить же учёбу помешала Великая Отечественная война.

...Дальнейшее самообразование привело к тому, что Михаил Павлович знал наизустьт не только многие стихи Сергея Александровича Есенина, прозу Максима Горького, Антона Павловича Чехова, поэмы Александра Сергеевича Пушкина, Николая Алексеевича Некрасова, но и роман в стихах "Евгений Онегин". У него даже  сохранились дневниковые записи о тех днях, которые он посвящал перепроверке своей памяти, повторяя главы этого великого поэтического повествования своего любимейшего поэта.

Таким образом можно констатировать то, что Михаил Павлович Кубышкин имел твёрдое среднее образование. Плюс, как всякий культурный человек, серьёзные элементы самообразование. Что далеко, далеко не то, что господа Путин и Медведев имеют высшее образование и поэтому постоянно нуждаются в подпитке своих "великих" знаний через работу десятков, сотен институтов, делающих им соответствующие выкладки.

Первый прозанимался на татами и не получил достойного среднего образования. Второй предпочёл битлов и всякую другую зарубежную музыкальную муть и так же далёк от глубины в этой области. Это подтверждает хотя бы тот факт, что они пренебрегли советской литературой и упустили самое главное в ней. Например, факт из повести Эммануила Казакевича "Синяя тетрадь": "Самое трудное и страшное, - думал Ленин, - это драться беспощадно не с врагами, а с близкими людьми, с единомышленниками... А затем тут же добавлял: "А не драться никак нельзя..." Вот и наступают эти новоявленные совковые царьки на одни и те же грабли.

(Помнится, когда я учился в средней школе, то однажды принял участие в районной литературной олимпиаде, на которой при выполнение задания перечислить произведения о Владимире Ильиче Ленине, потратил на это половину ученической двенадцати-листовой тетрадки. Этим самым я хочу подчеркнуть то, что всегда вместе со своим народом старался жить естественным образом своим, а не импульсивным временем, то есть не страдал синдромом Гильгамеша. В советской армии, где кормили плохо, голодно, я написал, отражая реальную действительность, стихотворение про часового, для которого луна была "золотая, как хлеб золотой". Его, зайдя в казарму прочёл майор Тихий и... тут же сорвал стенную газету, порвал её на клочки, а потом по ним нервно топал... Фамилия у него была довольно тихая, но вот топал он очень и очень громко. Это был один из первых моих критиков!)

Здесь нужно сделать небольшое отступление. Прежде, чем говорить что-то о Владимире Ильиче Ленине или писать о нём, нужно изучить его труды, его биографию, книги о нём. Разобраться в сути всего этого. Затем провести сравнительный анализ знаний вождя мирового пролетариата и Карла Маркса. Определить, кто в этом отношении был выше. Найти ответ на то, почему главные труды Карла Маркса "Капитал" и Александра Любищева "Линии Демокрита и Платона" оказались неоконченными, какие пробелы в познании мировой истории-культуры были у друга Фридриха Энгельса и Владимира Ульянова... Без всего этого будет только пустое сотрясение воздуха и словесный понос, а не разговор по существу!

Конечно, можно воскликнуть: "Ну и что из того! Единомышленники это же замечательно!.." Грабить, да! Совершать конституционные перевороты, да! Но управлять правовым государством, нет! Ведь управлять-то нужно на основе Основного Закона, на основе Конституции, а не на основе абсолютизма и личной преданности... Чего только один Сталин стоит во всём образованном с ног до головы ленинском правительстве!



...В двадцать один год Михаил поступает на учёбу в вечернюю девятилетнюю школу в Болотном. Его из-за решённых задач по математике и сочинения по литературе сразу же определили в последний выпускной класс. Здесь он и встретил свою Музу, которая преподавала немецкий язык вышла замуж за своего талантливого ученика. Это была будущий автор романа о сельском учительстве "Школа" Корнеева Наталья Борисовна. 

Шестого декабря 1940 года Михаил Павлович, чтобы продолжить своё среднее образование, поступил на литературный факультет заочного отделения Новосибирского Государственного педагогического института (зачётная книжка номер Л-42, которая была выдана очередному студенту уже в Новом году). Проучился он лишь на первом курсе один семестр и сдал на "отлично" пару экзаменов весенней сессии: по теории литературы Егерману и истории СССР... Продолжить же учёбу помешала Великая Отечественная война.


Проживая в Болотном на Октябрьской улице, шестьдесятчетырёхлетний Михаил Павлович, вспоминал о том, с чего пошло-поехало его творчество: "Не помню, с чего именно началось, но я складывал "песни" - так назывались в нашем поселении Никольское стишки - и они распевались под балалайку".

И далее приводит конкретный пример, какое побудительное "вдруг" приводило его отроческую Музу в движение: "Вот два мужика поругались или даже подрались в поле из-за того, что один у другого отпахал две борозды, или украл снопы: - мне заказ: "Сложи про них песню!" Складывал в уме, на бумажку не записывал почему-то это мне и в голову не приходило. Володька Горюнов-селянин с моих слов разучивал их и выходил в воскресенье с балалайкой. Мужики слушали, смеялись. Складно!"

И уточняет: "В то время я уже читал сказки Пушкина и стихотворения Никитина. Некоторое умение рифмовать пришло именно оттуда. Позднее мои стихи помещали в стенной газете." И это всё в пределах семнадцати лет молодости.

...«Апрельской ночи мгла седая…» («Большевистский молодняк», апрель 1927 года) - это первое известное на сегодняшний день печатное произведение восемнадцатилетнего поэта. Оно было опубликовано в газете рабоче-крестьянской молодёжи «Большевистский молодняк» (органе Саратовского Губкома ВЛКСМ), первый номер которой вышел 19 декабря 1924 года. Она примыкала к общественно-политической газете «Саратовские известия» и вместе с ней представляла собой (тираж держался в пределах восьми-десяти тысяч экземпляров) наиболее значимые периодические издания тех лет. В 1926 году газета «Большевистский молодняк» была преобразована в газету-журнал и стала выходить на двенадцати страницах небольшого формата до 1928 года. Кстати, в этой газете печатался и любимый Михаилом Павловичем поэт Александр Трифонович Твардовский.

Вот это стихотворение Михаила Павловича:
Апрельской ночи мгла седая,
Уснув, повисла над землёй.
Я, грусть младую рассевая,
Иду один, дыша весной.

За потемневшими дворами
Венера пламенно горит,
И сердце сладкими слезами
Грусть молодая шевелит.

Всё спит в счастливом упоенье,
Все мирно дремлет предо мной,
ТИ сердце в сладостном томленье
Не хочет бросить тьмы ночной.

Все спят, и желтого огня
В окошках я не нахожу
И, позабыв тревоги дня,
В объятьях тьмы ночной брожу.

Стихотворение написано сельским пареньком, который сам себе проторил тропку в поэзию через самообразование и большое трудолюбие в этой непростой области человеческой культуры. Оно выпестовано четырехстопным ямбом с "хвостиком" и имеет куцую последнюю строфу. Но перебивка ритма вызвана не неопытностью начинающего автора, а конкретным замыслом смутного лирического момента накануне крутого поворота в судьбе, который либо уже реально намечается, либо подсознательно предощущается чутким юным сердцем.

Нельзя не предположить, что у Михаила не было к тому времени влюблённости и даже более глубокого амурного ранения. Об этом свидетельствует наличие в лирическом повествовании Венеры. Она, как самая яркая из планет на небосклоне, реально слепит внутреннее зрение и затмевает даже великую славу луны - древнейший символ томления и любовного переживания, который вместе с начальным временным, календарным циклом накладывает свой отпечаток на бытование каждого на Земле.

Лирический герой Кубышкина не находит "жёлтого огня" в окошках. Нет его и на небе. Но это не значит, что этих огней вообще нет. Они есть, но, "позабыв тревоги дня", начинающий автор уподобляет себя философом, который умудрён не только сединой прожитой жизни, но и объятьями с немой тишиной в момент пробуждающейся природы, когда "сердце сладкими слезами грусть молодая шевелит".

И это шевеление на фоне кажущегося одиночества (Ведь "Венера пламенно горит"), когда все спят, не дремлет лишь ночь во Вселенной, сама весна и та парадоксальная смутность и в чувствах, и в мыслях, что заставляет неприкаянного юношу тянуться к тьме и находиться постоянно в движении: дышать, принадлежать ночи и бродить, бродить в поисках не ясного чего-то...

Другое юношеское стихотворение, дошедшее до нас, хотя и написано несколько позже: двадцатилетним - двадцати-однолетним поэтом, уже после переселения в Сибирь, тематически, интонационно и ямбически связано с первым. Видимо, Михаил специально сохранил его для того, чтобы показать этот, этапный свой период. Правда, в нём автор сбивает ритм, подчёркивая тем самым статус кво состоявшихся перемен, с помощью мужских и женских рифм:

"Земля в ту полночь не спала,
Кругом вода бежала шумно.
Один из сонного села
Я вышел за глухие гумна.

Туман курился над полями,
Скрывал звенящие струи,
Седыми тёплыми кудрями
Вплетался в волосы мои.

Я спать не мог, забыл утраты...
В такую ночь я не усну,
Хотелось мне уйти куда-то,
Чтоб видеть мир, понять весну!"

Здесь опять одиночество, уединённость, бессонница, туман и смутность чувств. Как таковые утраты состоялись, но они не принесли успокоения и на новом месте. Правда, сам горизонт расширился, юноша уже жаждет "видеть мир", "понять весну"... Только "понять весну" не в смысле определённого периода времени, а в смысле новой нарождающейся жизни, ибо седая старина всё не отпускает его, и он все ещё продолжает находиться, хотя всей Душой и потянулся к свету (поступил учиться в школу), под обаянием прошлого, родного... Ибо крестьянские чаяния и упования так и не сбылись.

Всё это концентрируется, собирается в единый фокус, чтобы однажды выплеснуться на просторах его "Кисельных берегов".

Стихотворение, как и первое до нас дошедшее, написано четырёхстопным ямбом и интересно не  только для самого автора, раз он его сохранил среди многих прочих позднейшего периода своего творчества, но и для нас своим формообразующим своеобразием ритмического рисунка.

И после, где бы Кубышкин ни был и в каких бы условиях ни находился, он всегда складывал, рифмовал... "И до сих пор почти каждый день складываю стишки, - подтверждал сам поэт лет через сорок пять, - так, для себя... Ан, смотришь, вдруг получится такое, что и напечатать можно. Стало привычкой... А вообще-то я тогда не считал, что мои стишки можно печатать, больно уж старомодны они были..."

Переехав на новое место жительства, Михаил Павлович начал печататься в Западно-Сибирском крае с 1936 года, публикуя свои стихи, очерки, рассказы, статьи, корреспонденции, заметки не только в одной из местных районных газет, но и в "Советской Сибири" органе Новосибирского обкома и горкома Всероссийской Коммунистической партии (большевиков) - КПСС, областного и городского совета, и даже в коллективном сборнике «За честь Родины», который был сдан в набор в Новосибирске осенью 1941 года.

"В эту пору я писал уже и прозу, - вспоминал позднее поэт. - Так писал, так писал... и уснуть не могу до рассвета. Расписался. Герои совсем не по плану выделывают такие штуки, что я громко смеюсь сам, так неожиданно! а утром прочитаю... нет! опять ошибся! Это не литература! Взял "Когти" Ефима Пермитина... Вот это литература! Словесная ткань плотная, густая, как бархат! А у меня что? Реденько! Бредень!"

Очень, даже "страшно", сожалел Михаил Павлович после, что у него не сохранилась эта книжка "Когти" более опытного сибирского прозаика Пермитина Ефима Николаевича, изданная в 1931 году в Новосибирске. Нравилось ему то, что в самом тексте произведения не было деления на главы. "Небольшой разбег повествования - и чёрточка. Куски по величине самые разные - от сорока строчек до четырёх страниц. - Писал он в своих воспоминаниях. - Сколько написалось о том-то и том-то, столько и ладно. Подвожу, мол, черточку и пишу дальше. И я ввёл в своих общих тетрадях такое же деление. Но, конечно, дело вовсе не в этом... А в чём же!? Прочитаю своих полста страниц, - а впечатление такое, словно пять страниц прочёл. Прочитаю Шолохова пять страниц, а кажется, - пятьдесят прочел. Густо! Нет! Совсем нет! Писать нужно с напором, с какой-то внутренней энергией!.."

И далее автор, уже изданных своих основных книг, переходит к частичному изложению своего писательского опыта: "Кроме того вглядываюсь в страницы Антона Чехова и прихожу к такому удивительному открытию: надо больше вводить таких существительных, которые можно нарисовать карандашом: корова, колесо, телега, ведро, петух и так далее...И вот если до этого открытия я писал: "Кузьма вылез из оврага", то теперь пишу: "Цепляясь руками за кусты и полынь - их ведь можно нарисовать! - да и движение Кузьмы стало яснее, определённее, то есть оживилось..." - Как тут не вспомнить Фёдора Михайловича Достоевского с его "подпрыгивая и подскакивая"!

В 1930 году Михаил Павлович, обращаясь к другу молодости по сельским хозяйственным работам, ставшим затем преподавателем Харьковского университета, писал в своём стихотворении:
Закружилась осеняя вьюга,
Вихри листьев в холодном ветру,
Потеряю последнего друга
И последний пиджак изотру...

"И вот как-то вдруг начал писать по-другому, - вспоминает позже автор "Кисельных берегов". - Текст плотный, всё живо, интересно..." Случилось это по окончании вечерней школы в Болотном и переезде в Коченёвский район для преподавания в школе. Тогда-то Михаил Павлович замахнулся на... повесть: "Получилась повесть из деревенской жизни, назвал я её "Невеста".

Повесть "Невеста" писалась в период с 1932 года по 1935 год. Более точных рамок творческой работы над ней пока установить не удалось.

Значит это, переписал Михаил Павлович печатными буковками на одной стороне листа общей тетради в клетку своё творение и поехал в областной центр. В "Сибирских огнях" встретил его Василий Иннокентьевич Непомнящих, который после окончания Иркутского университета в 1931 году перебрался в Новосибирск. "Я его знал по стихам, а теперь увидел живого", - вспоминал позднее автор. - Взял мою рукопись, сказал, что передаст литературному консультанту и что я могу приехать за результатом дней через пять".

В указанный срок Михаил Павлович приехал в редакцию журнала из Коченева. Непомнящий позвонил, и минут через десять прибежал литературный консультант Сергей Баранов с общей тетрадкой автора. И вот что он сказал начинающему автору: "Сколько я здесь работаю, - ничего лучше этого через мои руки не проходило. Полностью гарантировать не могу, но на девяносто процентов даю гарантию: будет напечатано!"

Это был первый, найденный на сегодняшний день, отклик на произведения нашего писателя. Хоть и не письменный, но всё же...

Немного погодя подошёл к ним и сам редактор журнала Вивиан Азарьевич Итин и прервал романтические восторги самым прозаичным вопросом: "Зачем же Вы так, печатными буковками-то? Напишите просто, мы перепечатаем на машинке, заключим с Вами договор... Вот допишите конец и приезжайте..."

(Лет через сорок вот какие воспоминания оставил Михаил Павлович о Вивиане Итине, не только одном из первых редакторов журнала "Сибирские огни", но и о человеке, который, как утверждает Игорь Маранин, подарил нашему областному центру имя... Новосибирск: "Чёрный, лицо ассиметричное, говорит медленно, движется медленно. Он перелистывает мою тетрадку, там строчку прочтёт, там две...")

На этом предварительное обсуждение первого крупного творения Михаила Павловича завершилось.

Сам молодой автор был восхищён: "Вот как! Это превосходило все мои ожидания! Я просто охмелел. Вышел, а на улице конец марта, с крыш течёт, из-под колёс автобусов летят брызги, текут ручьи, а по тротуарам идут прохожие, на ангелов похожие". Признайтесь, кто из начинающих не переживал подобного восторга, когда ему улыбался зайчик удачи, когда на твои творческие потуги вдруг да и обратили внимание те, что рангом повыше!

Но через четыре месяца, в августе, Михаил Павлович получил отрезвляющую рецензию: "Сергей Баранов переоценил Вашу рукопись, написав Вам, что она сделана более, чем на "хорошо". Это несколько не так. Писать Вы, безусловно, можете, в Вашей рукописи есть определённо хорошие места, яркие описания и сцены, но в целом рукопись далека от того, чтобы говорить о напечатании её в "Сибирских огнях". И напрасно Вы начинаете с повестей, горький прав, когда он советует начинать с маленьких рассказов. Желаю творческих успехов. А. Коптелов."

Эту рецензию писал Афанасия Лазаревич Коптелов-прозаик, который на Первом Съезде сибирских писателей, состоявшегося 21-24 марта 1926 года был назван в докладе "Писатель, литература и революция" Владимиром Яковлевичем Зазубриным "само-сочинителем" , что означало начинающий писатель происхождения из самых низов трудовых масс, был участником Съезда писателей Западно-Сибирского края и Первого Съезда советских писателей СССР 1934 года, за плечами которого были уже такие книги, как "Васька из тайги", (роман "Новые поля", опубликованный в "Сибирских огнях" в 1929 году), "Форпосты социализма", "Весна", "Возвращение", "Светлая кровь", "Великое кочевье".

Вот так первый блин вышел комом, и был отложен на несколько десятилетий в ящик ожидания, чтобы, наконец-то, появиться обновлённым и обогащённым жизненным опытом писателя перед читателями, но уже под новым наименованием.

Почти через три десятка лет с подобного рода дерзанием и подобной проблемой столкнулся от самых корней наш земляк, Евгений Васильевич Осокин, который родился четырнадцатого февраля 1926 года в деревеньке Крутой нашенского района Сибирского края. И хотя у него уже был и богатый жизненный опыт (тяжелейшая война за плечами), и исторический факультет Томского педагогического института, он, не завершив первой повести и минуя необходимую стадию работы над рассказами, по молодости лет, принялся за ещё более крупное произведение - роман "Судьбы людские". "Но многотомный роман, - как гораздо позже признавался сам Евгений Васильевич, - это вуз с его "интегралами и дифференциалами", и кончить его, минуя школу арифметики, никому ещё не удавалось. Это - школа малых форм, школа повести и рассказа. Школа лепки характеров, школа композиции. Школа эта никогда не кончается, но и в ней есть свой технический минимум, на овладение которым, бывает не хватает целой жизни."

Конечно, этот прозаический творческий период Михаила Павловича требует тщательного исследования. Дело в том, что, как пишет сам автор в свое автобиографии, он с 1930 по 1937 год трудился учителем в начальной школе, а затем преподавателем математики и русского языка в районной колхозной школе села Коченева, а Василий Иннокентьевич Непомнящих переселился в Новосибирск в 1931 году, Вивиан Азарьевич Итин же в 1937 году был репрессирован и годом позже расстрелян. Возглавлял же он "Сибирские огни", сменив на посту главного редактора Владимира Яковлевича Зазубрина, с 1928 года с перерывами, ибо в 1930-1932, 1935-1937 годах капитаном журнала был Анатолий Васильевич Высоцкий.

С 1939 года по 1941 год Михаил Павлович трудился ответственным секретарём, литературным сотрудником и корректором в редакции районной газеты "К новым победам" в поселении Коченево.

Осенью предвоенного года , когда редактор (шли хлебозаготовки) уехал в глубинку сельского района, а его заместителя не было, Кубышкин, оставшись в редакции один, выпускал самостоятельно очередной номер газеты. В основном всё шло хорошо, но на третьей полосе дело застопорилось, затянулось... На ней был помещён материал о доярке, которая много надоила. Был её портрет и даже фотография молочной фляги, но всё равно оставалась площадка величиною в пол-ладони, которую нечем было заполнить, ибо не имелось никакого подходящего письма от селькоров. 
 
Уже тали ворчать наборщики и печатник. Напряжение ожидания начало переходить в стадии раздражения... Тут-то и проявилась поэтическая сноровка Михаила Павловича. Он подошёл к печатной машинке и настучал экспромтом стишок, неважно какой, лишь бы заполнить место и чтобы он имел хоть отдалённое отношение к данной доярке и к статье о ней.

"Старый дед сидел на печке
И рассказывал баском:
-Берега в какой-то речке
Не водой, а молоком
Преисполнены до края!
Берега из киселя.
Только где она такая
Интересная земля?
То ли в нашей стороне,
То ли там, где нет народу?
Не пришлось дознаться мне,
Я всю жизнь хлебаю воду.

И сбылась по воле нашей
Эта сказка старика:
Мы нашли тот край чудесный,
Где молочная река!"

-Ну, вот вам, наберите скорей и печатайте! -  протянул Михаил Павлович листок с текстом наборщикам...

И никакого значения не придал этой пустяковине и даже забыл о ней. Да и помнить-то тут было нечего!

Прошло восемнадцать лет. Уже в Болотном среди старых газет попался однажды Кубышкину этот стишок, и что-то зацепило, потянуло автора к нему, и стало писаться радостно, легко, свободно...

Таким образом обыкновенный тихий родничок в благодатную минуту вдохновения и разлился в народную поэму "Кисельные берега"!

...Работник газеты, он, где пешком, где на попутках, мотался по колхозам, сельским населённым пунктам своего района, отыскивая для корреспонденций для свежего номера, статей, очерков, зарисовок живых от земли героев дня то посевной, то сенокосной, то хлебоуборочной "кампаний". Находил трудовое героическое, не реже встречал и нечто прямо противоположное, и всё это - услышанное, увиденное собственными глазами, пережитое, обдуманное и пропущенное через себя, через свою судьбу, - лишь частично использованное для скупых газетных сообщений, развёрнутых в малой форме материалов, оседало в памяти, накапливалось, обобщалось в сути и со временем просилось на бумагу в той или иной части творческого исполнения.

"И стал я сочинять маленькие рассказы, - вспоминал бывший газетчик уже на пенсии. - А раз своя рука владыка, печатал в "Победах" и очерки, и стихи, и рассказы..."

В конце 1940 года, когда журнал "Сибирские огни" возглавлял Савва Елизарович Кожевников, человек светлой Души и доброго сердца, Михаил Павлович был приглашён на конференцию молодых писателей, которая состоялась в Новосибирске.

Здесь надо отметить то, что в годы редактирования Саввой Елизаровичем данного периодического издания в самом журнале усилились такие разделы, как "Замечательные сибиряки", "Записки бывалых людей", "Трибуна читателей", "Дела и люди", "Сибирь в пятилетке". Среди новых авторов он не просмотрел потенциальные таланты Сергея Павловича Залыгина, Григория Анисимовича Федосеева, Сергея Венедиктовича Сартакова, Александра Никитича Волошина, а так же других начинающих писателей и поэтов, и первый высказал идею об издании "Библиотеки сибирского романа"...

В ходе данной конференции Кубышкин читал своё новое произведение. Рассказ всем участникам понравился. Анна Ивановна Герман повела более удачливых авторов в радиостудию. Было их человек пять. И все они читали отрывки из своей прозы по радио. Среди них был и Михаил Павлович.

Здесь нужно сделать небольшое очередное отступление. В 1929 году в городе Новосибирске был построен первый радиоузел. После этого, вслед за ним,  радиоузлы начали сооружать во многих городах и районных центрах края. По темпам радиофикации Сибирский край занимал первое место в Советском Союзе.

Первый заводской радиоузел на триста двадцать точек и первая в Западной Сибири заводская радио-газета появились в 1932 году на "Сибирском комбайне". самое активное участие в этом принимали сотрудники Новосибирского радио.

Для координации вещания в нашей стране на всех уровнях в 1936 году Всесоюзный радиокомитет ввёл в действие пять сеток вещания - Центрально-Европейскую, Среднеазиатскую, Западно-Сибирскую, Восточно-Сибирскую и Дальневосточную. Каждый из вариантов учитывал местные территориальные, языковые, производственные, социально-культурные и прочие особенности.

Вскоре слушатели привыкли, что радио работает точно, как часы... Потому что ежедневно в семь часов утра на волне тысяча сто семнадцать знакомый голос одного из дикторов (Васильева Василия Васильевича, Викторовой Зои Александровны, Замятина-Белокашникова Александра Евгеньевича, Тиуновой Марии Алексеевны) привычно произносил: "Слушайте, слушайте! Говорит Новосибирск" Первая Сибирская широковещательная станция начинает свои передачи..."

...Анна Ивановна Герман была литературным редактором детской редакции, в которой сложился сплочённый кружок энтузиастов, горячо любящих и знающих своё дело и понимающих запросы юных слушателей. С ней самозабвенно трудились, воспитывая подрастающее поколение и музыкальный редактор С.Л. Талубкина, редактор передач для дошкольников М.П. Протопопова, культурный массовик Л.И. Афанасьева, артистка Т.С. Борисова, пианистка Т.М. Жихарева. При активном участии этих мастеров своего дела было создано много живых и ярких передач, с восторгом принимаемых детской аудиторией.

К подготовительной работе передач для детей радио-редакция активно привлекала и сибирских авторов. Дважды в месяц звучали в эфире творческие радио-вечера местных писателей.  В разное время слушатели познакомились с частью творчества В. Итина, И. Мухачева, К.Урманова, А. Коптелова, Г. Пушкарева, Г. Павлова, Н. Кудрявцева... ну и с начинающим Михаилом Кубышкиным. Это, как правило, помогало добиваться высокого качества передач и способствовало росту слушательского интереса.

Окрылённый подобным успехом, он вернулся домой и с таким воодушевлением писал продолжение рассказа, что повествование на глазах через две недели превратилось в повесть. Его с готовой уже рукописью вызвал Афанасий Лазоревич Коптелов. "Весь день читал он при мне страницу за страницей, - вспоминал счастливый автор, - делал замечания, заменял неудачные слова..."

После встречи с Афанасием Лазоревичем Михаил Павлович устранил указанные огрехи, поработал над замечаниями, подсказками более старшего опытного товарища. И когда новая рукопись была готова, он уже непосредственно пожаловал в журнал "Сибирские огни", в редакции которого  и состоялась его первая встреча со Саввой Елизаровичем Кожевниковым. Главный редактор прочитал повествование. Оно ему очень понравилось. И началась спешная работа с автором по по конкретному редактированию и подготовке данного произведения к печати.

"Осиновый кол" Понравился не только одному Саввае Елизаровичу, но и сибирским писателям, которые дали высокую оценку этому произведению. А один из них, старейший прозаик, при обсуждении прямо сказал, что в нашей литературе ещё не было книги, где бы крестьянин-бедняк преподнесён был читателям таким крупным планом.

При редактировании повести "Осиновый кол" Савва Кожевников разговаривал с автором как с равным. "Это меня удивляло и радовало, - вспоминал Михаил Павлович позже, - он писатель, знавший Лидию Сейфуллину, видевший Максима Горького, говорит со мною как с равным! Нравилось, что он сразу же стал говорить мне "ты".

-Ты откуда родом-то? Почему ты говоришь на "о"? Ты когда начал писать-то? Ты давно ли живёшь в Сибири? Ты почему такие дорогие папиросы куришь: у тебя же семья?

Другой бы только подумал, но не сказал, а он сказал, и мне ужасно понравилось это, хотя и пристыдило настолько, что я совершенно растерялся и ничего не ответил."

И подобное человеческое, доверительное отношение было у Кожевникова-редактора не только к одному Кубышкину. Об этом вспоминает и заведующий отделом критики, и заместитель главного редактора журнала "Сибирские огни", более двадцати лет проработавший в этом периодическом издании Сибири, Николай Николаевич Яновский: "Помню: пришёл в "Сибирские огни" трудиться начинающий критик. "Ну-с, - сказал ему Савва Елизарович, - давайте поработаем в одной упряжке". И сразу сократилась дистанция между опытным писателем и начинающим, возникло доверие, установилось равенство, подкреплённое затем заботой о жизни и творческом росте этого человека... Он был Щедр, открыт и умел верить людям".

К маю 1941 года повесть "Осиновый кол" в семь печатных листов была вычитана, выправлена и готова. Двадцать шестого июня её должны были сдать в набор, но 22 июня всё перевернуло.




Первые сибирские произведения военных лет носят интернациональный характер. Это и понятно, ибо в многонациональном Советском Союзе иного и быть не могло бы перед лицом ортодоксального фашизма, вызванного к жизни капиталистами США, Канады, Англии, Франции, которые, особенно первая парочка, сладко нажились во время первой империалистической бойни. К ним относится кино-сценарий" А. Бруштейн "Камень в лицо", в котором рассказывается о событиях трёхлетней давности, когда, "благодаря предательству правительства Чехословакия фактически мгновенно оказалась под властью фашистских оккупантов и тем самым породила очаги сопротивления среди чехов, как это было в пятнадцатом столетии при Яне Гусе.

Рассказ немецкого писателя-антифашиста В. Бределя "Его последнее письмо", в котором некий унтер-офицер Ганс Эрдлер цинично откровенничает, считая данную войну благой возможностью для мародёрства и прямой возможностью исполнения своей заветной мечты, которая заключается в страстном желании заиметь собственный домик на оккупированной территории и стать на ней вместе со своей семьёй "Уважаемыми людьми, которых побаиваются и которые могут сказать своё веское слово". И его мечты "сбываются"! Он с не отправленным письмом и с награбленными драгоценностями нашёл вечное упокоение "на изрытом гранатами поле". Оно-то и стало его могилой.

Савва Кожевников в своей статье "Сибиряки на фронте", приводя конкретные фамилии земляком, рисует впечатляющую картину массового советского героизма. Такого героизма, когда, бегущие в ужасе с поля боя фашисты кричат: "Сабырак, сабырак!.." и не находят спасения от советских мстителей-воинов. Особенность этого материала заключалась в том, что сама статья не только не только 2информировала" о подвигах фронтовиков, но ещё и служила настоящим пособием, инструкцией, своего рода "Наукой побеждать" нового времени для нашей действующей армии в решающем 1942 году.

"Пулемётчикам" Афанасия Коптелова это ещё предстоит сделать. Но они полны решимости "идти в бой за землю русскую, за родной наш язык, за Пушкина, за Маяковского, за Толстого и Горького, за Суворова и Кутузова, ибо, как пишет в письме накануне рейда для внезапного удара в тыл врага командир пулемётной группы своей супруге: "Мы не умеем стоять на коленях. Мы рождены, чтобы твёрдо - во весь рост - шагать по земле, отдыхать под ярким Солнцем, ласкать жён, растить детей, не знающих ни страха, ни уныния..."

В повести "В Степановке" М. Кубышкина иной расклад. Она выросла из одноимённого рассказа повествующего о трудовом героизме стариков и других колхозников в глубоком сибирском тылу.

Но прежде остановимся на ещё одном произведении 1942 года. Это военный роман Всеволода Вячеславовича Иванова "Проспект Ильича". Он был написан в Ташкенте и впервые опубликован в 2016 году журналом "Сибирские огни".

Авторы этих двух произведений не имели никакой возможности подглядывать друг за дружкой, но, между тем, у них наличествуют и удивительно сходные моменты в повествованиях, что напрямую свидетельствует о том, что идеи витают в воздухе. Так было и в творчестве А.С. Грибоедова и А.С. Пушкина. Их основные творения Души и сердца "Горе от ума" и "Евгений Онегин" имеют двойное дно, а в "Горе от ума" поэт-философ даже целый философский трактат "высшего значения" (те, кто тщательно изучал историю комедии восемнадцатого столетия, не могут в изумлении и удивлении воскликнуть о том, что "Горе рт ума", беря начало от античной комедии, это ещё и трактат по истории русской комедии этого времени. Это одновременно и та не достающая часть "Поэтики" Аристотеля... Вот какого поразительного свойства этот текст!), спрятал внутри комедии-трагедии.

Как у Кубышкина, так и у Иванова главные герои их произведений Василий Захарович Барабанов и Матвей Потапович Ковалёв хромые и оба подвержены по ходу повествования росту. Если первый внутреннему, гражданскому, то второй профессиональному, ибо от обыкновенного токаря завода, успев чуток попартизанить и повоевать при защите родного предприятия от врага, до директорского кресла. Правда, один в сибирском тылу, а другой на переднем крае сражений за свою землю, за своё социалистическое Отечество.

Сходны и тщеславные их моменты. Так, например, Василий Захарович при назначении председателя колхоза взамен уходящего на фронт мысленно прочит себя на это конторское место, по той причине, что он инвалид и его на войну не призовут. А когда Максим-печник из народа предлагает старательного в жизни и более опытного Никиту Палагина, обескуражен тем, что выбрали не его и свою горечь обиды жаждет залить самогонкой. Матвей Потапович же внутренне уязвлён тоже, но его гложет не зависть, а тот момент, что идея штамповки детали пришла не ему стахановцу и технически грамотному специалисту, а человеку из рабочей среды со стажем и опытом побольше.

Начинается повесть не с описания Степановки-деревни, а с описания её окрестностей с полями, покосами, низинкой к скверу с сибирской скудной флорой и фауной, 2с бугра со стадом коров и, лежащего "в траве и цветах" подслеповатого и седенького старичка, за которого по-хозяйски с разгильдяйками-коровами лихо управляется чёрный пёсик. Казалось бы на лицо сельская идиллия. Но не тут-то было! Ибо "в небе нарастает гул, рёв", и автор с первых же страниц ошарашивает нас тем, что "за Уралом идут бои, горит железо, льётся кровь, и по пыльным и дымным дорогам тянутся вереницы беженцев..." Одним словом, идёт война!

Тут же и суждения о ней. Старичок Петровский, ссылаясь на библию, пророчит то, что она будет сорок два месяца. Сергей Власов, пропитанный сталинской шапко-закидательной пропагандой, сомневается и качает головой. Мол, при такой технике "месяц, два - и всё затихнет. А Петровскому верить нельзя. Был слушок, что до революции он пароходами владел, миллионами ворочал..."

Вот так и при новой власти простые люди не выбрались из трясины самообмана и слепой веры то в бога, то в силу и величие коммунистической партии и её великих вождей - Ленина и Сталина. 

Конечно, сам автор об этом не рассуждает, ибо за подобные мысли можно было легко попасть в стан врагов народа и быть ликвидированным, как классовый элемент. Его, беднейшего из крестьян, пробивающегося в среду интеллигенции, отношение, пожалуй, ближе к круглой пацифистской луне, которая по ходу повествования "глядела на землю и недоумевала, силясь понять: что там случилось?" Поэтому-то сама повесть скорее не реалистической произведение о событиях первых месяцев войны, а повесть-мечта о том, как это могло бы быть при крестьянском самоуправлении. Правда, всё же с земным уклоном: показать в большей части положительную суть тыла.

Определённым достоинством этого является то, что Михаил Павлович обходится в своём повествовании без руководящей и направляющий силы коммунистической партии. В тексте нет ни одного упоминания о коммунистах и их вождях.

Определённо можно поэтому сказать, что "В Степановке" была воплощена Кубышкиным народная мечта о самоуправлении. Ведь, когда председатель колхоза и годные по состоянию здоровья селяне были призваны на фронт, оставшиеся старики и бабы (извиняюсь, женщины), выдвинув из своей среды более опытных в бытовании лидеров, стараются всячески не только проявить себя, но и не уронить честь, оставленного на их плечи колхозного хозяйства.

Сама по себе повесть Михаила Павловича хилого свойства. Нет в ней глубоко проработанных характеров, ярких личностей... Так, отдельные всполохи! Да и язык прост, обыден, без той внутренней мощи, какой обладает например, рассказ его земляка, Павла Лавреньевича Макидона, "Бюст вождя", который не стыдно поместить рядом с русскими классиками.

"В Степановке" - это, скорее, некий сказочный налёт, порождённый сталинской пропагандой с некой претензией на не бывалое бывает: чудо-богатырей прошлых столетий. И Кубышкин в данном отношении не одинок. В "Огненных днях" вместе с рассказом Михаила Павловича опубликована пьеса А. Успенского "Испытание чувств" с подзаголовком "Обыкновенные люди". В самом драматическом повествовании ими являются учёный-лесовед Алексей Гуров, его супруга, трое детей, молодой помощник-ученый Геннадий Леушев и его мать. Они-то с несколькими ружьями и небольшим запасом патронов вступают в целое сражение с высадившимися в лес немецкими десантниками. А сплачивает, подобно политруку и командиру, своих родственников и друзей в боеспособный отряд немолодой Гуров. (Мол, знай наших, мы советские люди, вас, фашистов, и голыми руками победим!) Сплачивает тем, что то и дело напоминает им правила жизни и борьбы в военное время: "каждый дом должен быть крепостью", "победит тот, у кого крепче нервы", "война выставляет напоказ всё лучшее и худшее в людях".

Точно так же, как обманутые и обобранные россияне должны вступить в борьбу за свои человеческие и гражданеские права не только с олигархасми, не только с чиновничьей бюрократией, но и с оккупантами из кремля, самый яркий представитель которых Владимир Владимирович Путин по Конституции Российской Федерации со всей своей правоохранительной, правительственной и судебной системами является ГАРАНТОМ этих самых прав и свобод.

А на самом деле выступает в роли крёстного отца государственной мафиозной структуры, которая без всякого зазрения совести грабит социалистическую, общенародную собственность, хотя по Основному закону "В Российской Федерации признаются и защищаются равным образом частная, государственная, муниципальная и ИНЫЕ формы собственности". Без всякой там дискриминации в ту или иную сторону. При всём этом единственный правовой и демократический источник власти в России, её "многонациональный народ", через референдум, то есть через "высшее непосредственное выражение" своей власти никакого права на этот самый грабёж не давал.

(В научно-практическом комментарии "Конституции Российской Федерации" под редакцией академика Б.Н. Топорнина (Москва. Юристъ, 1997 года), который вышел после всенародного голосования по Конституции Российской Федерации двенадцатого декабря 1993 года, пишется: "Конституция гарантирует равную защиту всех форм собственности. В отлтчие от ранее действующего законодательства, устанавливающего преимущества в защите социалистической и в особенности государственной, собственности, в ныне действующем законодательстве реализуется принцип единства квалификации и санкций за преступления против собственности, чьей бы она ни была. Таким образом, Российское государство охраняет собственность в её различных формах на равных основаниях").

Обращает на себя внимание то, что весь этот тихий государственный и антиконституционный переворот президентских верхов был произведён под эгидой божественной и православной мути. В результате этого бандитского беспредела девяностых годов Россия получила на великой преступной основе великое множество церквей, монастырей, но только не счастливую человеческую жизнь, которая с каждым днём становится всё хуже и хуже, ибо пропасть социального







В поселении Елфимово была однокомплектная начальная школа.

Одна из первых комсомолок Болотнинского района Ирина Ивановна Данилова вспоминала: "Разве можно забыть, как за школьные парты по вечерам при свете керосиновой лампы садились пожилые, и даже старики, и учились складывать из букв слоги, из слогов - слово, а потом читали и писали. Нет, этого нельзя забыть!"

Рельсовая дорога потребовала прилива грамотных рабочих, и в 1909 году в поселении Болотное открывается Министерская рельсодорожная двухклассная школа. Строил здание этого учебного заведения Резунов.

В 1920 году в Болотнинской волости было открыто восемьдесят шесть школ, требовалось ещё открыть пятьдесят три, но самих кадров не хватало. И тогда в декабре этого же года при Наробразе открылись трёхнедельные курсы по подготовке учителей и заведующих избами-читальнями. На этих курсах прошли обучение полторасто человек. Программа была очень насыщенной. Было, например, даже "Библиотековедение". По окончании курсов курсанты разъехались по деревням и сёлам, чтобы нести культуру и просвещение в широкие массы.

Из воспоминаний Даниловой Ирины: "Мы ездили в небольшие деревни, где открывались начальные школы, где по очереди вели занятия с сельскими ребятишками, собираль для них учебники и письменные всякие принадлежности..."

В 1923 году В Болотном была рельсодорожная школа, которая находилась на улице Вокзальной.