Сборник Люминесценция с правками

***
Во мне закипают стихи.
Так племя песчаной пустыни,
Характер имея звериный,
Гонимое волей стихий,

Танцует под бубен и вой,
И танец привольный и дикий,
Барьер одолев безъязыкий,
Становится новой строфой.



Другу

Если сравнивать душу с пламенем, это взрыв,
Что мощнее десятка тротиловых мегатонн.
Я смотрю на тебя и едва не кричу навзрыд -
Больно ранит каждый задевший меня фотон.

Там, где лезвие больше не лечит, спасёт огонь,
Запекая кровь, прижигая нервные окончания.
Я не чувствую ничего под взрывной волной -
Ни тревоги, ни радости, только один покой,
Безвозвратно потерянный мной далеко в начале.

Только бездна тепла, что наполнила всё моё естество,
И серебряный свет, разливающийся в пространстве.
___
Страшно, друг мой, представить, взглянув на ладонь весов,
Как много горечи держит её в балансе.



Вопилка

У меня в голове опилки.
Я считаю за ночи дни.
Нервно дымом дышу в курилке
И двоятся в глазах огни.

Я не знаю, что будет дальше,
Мир нездешне сейчас далёк.
И бегут по спине мурашки
От затылка до пальцев ног.

Я устала до сонной дрожи,
Я боюсь приближенья дня.
Пробираясь в толпе прохожих,
Я полжизни ищу себя.

Одиночество кровью пахнет,
Грифы кружатся чёрной мглой.
Я стараюсь быть выше страха
И спокойно дойти домой.

У меня в голови опилки.
Я, наверное, Винни-Пух.
Я умею писать вопилки.
Только голос мой слаб и глух.



Жестокое счастье

Я плакал в объятьях
Жестокого счастья
И в горле застыл
Не отпущенный крик.
Мне было до дрожи,
До ужаса страшно,
Что счастье меня
Не оставит в живых.

Оно говорило:
"Не бойся, я рядом"
И гладило острым
Ножом по спине.
-Там крылья! Там крылья!
Оставь их! Не надо! -
Но счастье не внемлило
Горькой мольбе.

И я из металла
Скроил себе крылья
И вновь расправлял их
В глубоком пике.
А счастье махало
Рукой эскадрилье,
Кровавые перья
Зажав в кулаке.

А счастье смотрело,
Как мы поднимались
И как утопали
В небес пестроте.
А после безумно
И жутко смеялось
Готовя нас к новой
Своей высоте.


Слова

Где-то хлопнет окно
И рассыплются стёкла
На пустые слова
На промокшем асфальте
Что из жизни ушло,
То уже не вернётся
В этот мир, где судьба
Покоряется правде.

Я уже опоздал
На трамвай уходящий,
Там где мутный туман -
Признак призрачной жизни.
И слова, и слова,
Что пропитаны фальшью
Смотрят вверх на того,
Кто стоит на карнизе.

Я привязан к земле
Безразличной ухмылкой.
Я же знаю, чем это
Обычно кончается:
Он спускается вниз,
Покупает бутылку
И на ватных ногах
До рассвета шатается.

У него в голове
Та же муть изтрамвайная,
На которой сердечки,
Увы, не рисуются,
А слова вызывают
В мозгу замыкание,
И плывёт под ногами
Продрогшая улица.


Солипсизм или Глазами Бога

Если Вселенная - вымысел Разума,
Я - это камень, заброшенный в озеро.
Всё в этом мире становится связано
Кругом волны, до конца не осознанной.

Если вы все - лишь моё отражение,
Вы - это брызги, упавшие рядом, и
Только волна придаёт искажение
Лицам, событиям, возрасту, взглядам.

Если я - правда в последней инстанции,
Если во мне воплощение истины,
Я нахожусь в пустоте, точно в панцире.
Это снимает ответственность в принципе.

Если за мной ничего не останется,
Значит мне всё в этом мире дозволено,
Значит во мне воплощение хаоса.
Значит мой мир с сотворения болен.


Оригами

Я складывал белых слонов
Из белых бумажных листов.

И белых слонов стада
Ходили вокруг стола.

Я складывал журавлей,
И были они белей

Моих белоснежных штор
И снега, занёсшего двор.

Я складывал твой портрет,
Но это большой секрет.

Когда я сложил тебя -
О! - как ты была бела!

Бумажный наряд был чист,
Я ручку достал, как хлыст.

Чернильный удар хлыста
Пронзил белезну листа.

Я складывал белый стих
О том, что твой голос стих,

И - в ряд ли заметил зал -
Я тоньше салфетки стал.


Маленький Бог

Стёкла лучи преломляют, как хлеб,
Небо в вино превращает заря.
Маленький Бог смотрит с крыши на всех
Зная, что всё в этом мире не зря.

А под подошвами - сотни дорог,
До горизонта открылись пути.
Смотрит на Землю мой Маленький Бог,
Выбор его - непременно идти.

Он создаёт созерцаемый мир -
Вот появились слоны в облаках,
Вот сотворён из кого-то кумир,
Вот возникают аккорды в руках.

Он из горла допивает портвейн,
Курит до фильтра. Ему невдомёк
Что под подошвами море людей
Капля которого - Маленький Бог,

Капля которого - яростный свет,
Ярче, чем молнии грозный разряд.
___
Стёкла лучи преломляют, как хлеб.
Небо в вино превращает заря.


Канатоходец

Локоны юного
Канатоходца
Каплями золота
Блещут на солнце,
А под ногами
Распахнута площадь,
Сотни зевак
Рыщут в небе наощупь,
Леска на бездной
Струною натянута,
Зрелища ради
Окутана пламенем,
Мальчик идёт,
Его поступь размерена
Сердца биеньем
Над пропастью времени,
Мальчик с шестом
Над толпой балансирует
В огненных сполохах,
Вечность бессильная
Смотрит на контур,
Сияньем пронизана
Трепетной, хрупкой
Безропотной жизни.
___
Мальчик идёт,
Поднимаясь над крышами,
И растворяются
Люди с афишами.


Смех эвкалипта

Я смеялся сквозь слёзы, но вышел сухим из воды,
И холодные волны лобзали босые ступни.
Я стал ярче коры эвкалипта, ладони листвы
Не бросали на сонную землю и крошечной тени.

Я смеялся навзрыд и менял очертанья ветров,
И меж прядей волос заплетался воздушный поток
Я свободу обрёл от тяжелых и прочных оков
И отселе не помнил, как выглядят скалы и стены.

Я смеялся и плакал - мне стали открыты пути,
О которых я тайно мечтал, но боялся найти.
А теперь, исполин, я как в детстве считаю шаги
И боюсь оступиться на самой последней ступени.


Я состою

Я состою из чужих строчек,
Из чужих мыслей и чужих клеток.
И потому попадаю в точку.
И потому-то мой слог меток.

Я состою из чужих взглядов
На небеса, на себя, налево.
И потому говорю правду,
Не говоря, что в неё верю.

Я состою из тебя, даже
Вас, из всего мира.
И потому этот текст важен,
Если и вправду в словах сила.

Если в начале и впрямь - слово,
Если за словом и впрямь - дело.
Я выхожу из себя снова -
В пору очерчивать круг мелом.

Круг обвожу на полу рампой.
В зал выхожу из границ сцены.
И дребезжат надо мной лампы.
И расступились вокруг стены.

И состоит из меня правда.
И состоит из меня воля.
И состоит из меня каждый,
В ком отзывается стих болью,

В ком зарастают души шрамы,
В ком подступает комок к горлу.
Мне со-стоит миллиард равных.
Мне со-идёт миллион в ногу.

Я состою из чужих взглядов.
Я состою из чужих мыслей.
Но собираюсь в Себя пазлом.
И потому в этом есть смысл.


Женские секреты

Девочка землю царапает пальцами,
Ногти ломаются в кровь.
Девочка лезет на стену. Срывается.
Всё повторяется вновь.
Девочка смотрит сквозь тёмно-зелёное
Стёклышко над головой.
Девочка даже не знает, остался ли
В мире хоть кто-то живой.

Девушка ходит с облупленным лаком,
Волосы собраны в хвост.
Девушка вспомнит навскидку едва ли вам
Имя, свой возраст и рост.
Девушка смотрит сквозь муть запотевшего
Зеркала в ванной с утра.
Девушка чувствует, как осыпается
Где-то под сердцем земля.

Женщина мчит в электричке в деревню и
В руки лопату берёт.
Женщина твёрдо намерена летом
Перекопать огород.
Женщина смотрит сквозь призму ушедшего
Множества тягостных лет.
Женщина ищет в тускнеющей памяти
Самый заветный секрет.


Старость

Я видел, как малиновый рассвет
Затягивался сизой поволокой,
Как утихал жестокий ураган,
Преобразуясь в отзвук гроз далёких,

Как одуванчики меняли жёлтый цвет
На серо-голубое оперенье...
Так выцветает яркость дней и лет
Под памяти безудержным давленьем,

Так исчезает счастие безумств,
Привычка доходить во всём до грани,
Так опадают уголочки уст
И небо осыпается над нами,

Над нами, променявшими себя
На блажь сиюминутного покоя.
И я уже стою на полшагА,
Нащупав эту зыбь босой ногою,

Недавно попиравшею асфальт,
Не ощущая ни малейшей боли.
И серебрится проседь в волосах
Озябшим одуванчиком на поле.


Варшава

Дремлет мир, опрокинутый в Вислу.
Над свечением тусклых огней
Небо глыбой бетонной нависло
И застыло в промозглости дней.

Тишина над главой Сигизмунда,
А внизу не смолкает толпа,
И протянуты в вечность секунды
От подножья к вершине столпа.

И сверкает над Старой Варшавой
Сквозь туман дождевого шитья,
Точно камень в старинной оправе,
Красота и покой бытия.


Венки

В тёмных волнах зарделись костры.
Над водой заклубился туман.
Полетел по теченью реки
Разноцветных венков караван.

Отпускает несмело рука
Травы, ленты, сплетённые в круг,
И неслышимо шепчут уста:
"Пусть поймает венок милый друг".

Стихнут песни, погаснут костры.
Удалятся подруги ко сну.
Лишь одна провожает венок,
Взгляд уставив в кромешную тьму.

Милый друг далеко, далеко.
Недоступна для взора судьба.
Доплывёт ли заветный венок,
Или в омуте скроет река?

И белеет в ночи на ветру
Одинокий её силуэт.
А венок выплывает к утру
На свет.


Шаман

Тень за мной попятам
По поверхности стен,
Прилипая к ногам,
Неустанно плывёт
Я - двуликий шаман,
Моё сердце - кремень,
Я не верю словам
И шагаю вперёд.

Мой шаманский язык
Никому не знаком,
Моя поступь летит
По горячим углям
Я танцую с моим
Теневым двойником,
И под кожу проник
Его аспидный взгляд.

Ядовитый отвар,
Песнопения гул...
Мой чудовищный дар -
Знать двуликость сердец.
И к губам белый пар
Неотрывно прильнул -
Исчезай, исчезай
Мой проклятый близнец!

Чую холод его
У себя за спиной,
Чую дикую власть
Неживого огня
И ничто не могу
Я поделать с собой,
Ибо он никогда
Не отпустит меня.

Я - двуликий шаман
В шкурах страшных зверей
Из лесов, где туман
И великая тьма.
Но, живой талисман
И пронзительный свет,
Перешедший за грань,
Я не делаю зла.


Искусство

Там, где мерно качался тростник,
Где был воздух удушлив и глух,
Рисовали картины теней
Взмахи хрупких напудренных рук.

Точно крылья диковинных птиц
Поднимались над сонной водой.
И луна отступалась от лиц,
Потерявших блаженный покой.

Чтоб не выдать земной наготы,
Или небо не выкрасть у чувств,
Не нарушить баланс красоты
Самых тонких изящных искусств.


Энигма

Как тонок образ в дымке полусна,
С которого не сдёрнули покров!
Фигура ионически стройна,
И трепетная лёгкость рукавов

Созвучна листьев трепетной судьбе,
Осенним отдающимся ветрам,
И слышится в предутренней волшбе
Духов знакомых терпкий аромат.

Я знаю песни тысячи миров,
Я видел восхитительных богинь,
Но этот миг ценнее их даров,
И не сложить об этом миге гимн,

Поскольку не способен человек
Любым искусством передать другим
Открытую сквозь прорезь сонных век
Отгадку бесконечности энигм.


Порознь

Ты накануне снилась мне.
И было тоненькое платье
Немного смято от объятий
Бесплотных призраков во сне.

Я видел талии изгиб
И, оживлённое дыханьем,
Грудей под платьем трепетанье.
Мой взгляд бесстыдно к ним приник.

На белезну веранды с гор
Спускалась утренняя нега,
И пики, белые от снега,
Сложились в сказочный узор.

А ты, почти обнажена,
Меня окутывала зноем,
Я был взволнованно-спокоен
От осязанья миража.

И на яву я лишь острей
Желаю вновь тебя коснуться,
Но в небе пламенное блюдце
Ведет отсчёт протяжных дней,

Где, друг от друга далеко,
Мы бродим в тёмном наважденьи,
И мыслей томное круженье
Свилось в подобие оков.

И я один, и ты одна
На грани сумрачной прохлады.
И снятся сны, в которых рядом


Эстрадная песня

Ты будешь нежной, и в своей безумной нежности,
Флёр будоражащий даря одним касанием,
Замкнёшь объятья как окружность неизбежности,
И мир рассыплется в безудержном сиянии.

Ты будешь страстной, и огонь светил космических
Сравнить сумею ли с твоим душевным пламенем?
И я любой удар судьбы снесу стоически,
Когда накроет теплоты твоей волна меня.

И в вихре дней цветных, немыслимо закрученном,
В который раз бросаюсь в омут без сомнения.
Какое счастье для души моей измученной
Идти с тобою через время и безвременье!


Эпиграмма

Ты пишешь Жанетте, Жоржетте, Иветте,
И ставишь сердечки при каждом ответе.

И томно вздыхает Камчатка и Питер,
Какой же... Какой же ты... Змей-искуситель.

И дурочки дружно ведутся на эти
Аллюзии смутные в пятом куплете,

Осознавая прекрасно, что влипли.
Не в треугольник - в параллелепипед,

В котором углы неизменно тупые.
И полнятся слухи и помыслы злые,

И ты переходишь в режим обороны,
И шлем надеваешь заместо короны.

И ходишь по улице в шлеме и латах...
Фантазия, Боже, куда завела ты...

Мне дурочки пишут про глазки, про кофе...
Ты, друг мой сердечный, хоть любишь кого-то?


Молитва

Мой Бог, даруй мне свет и непогоду
Над негасимой зеленью дерев.
Чтоб я узнала терпкую свободу,
Неистовство и хрупкость диких дев,

Даруй мне строгость северных напевов
В глуши забытых старых деревень,
Как рыбаку, что тянет полный невод,
На гребне волн даруешь зов серен,

Чтоб я на ветре зябком и солёном
Сушила по утрам простой наряд,
И в косы цвета скошенного поля
Вплетала трав медвяный аромат,

Чтоб я была была сильна и непокорна,
И только прялка знала нежность рук,
Чтоб всматривалась я, как вьётся ворон,
И с ним взлетев, замкнула вечный круг,

Где я одна на целом белом свете,
Не зная смерти, жизни не боюсь.

И катится в бегущие столетья
Молитва с несмыкающихся уст.


Круговорот

Мы были землёй плодородной, а прежде - листвой,
Опавшей с высоких деревьев, сплетённых корнями.
И мы были чащей таёжной, и иглами хвой
Царапали полог, раскинутый над головами.

И мы были птицами, с веток взлетавшими в высь,
На крылья свои синеву и ветра собирая.
И мы были небом. И миром. И каждую жизнь
Несли, точно чашу, налитую светом до края.

Мы стали людьми. Мы изведали страсть и печаль.
Мы шли по планете и вышли у самого моря.
И видели в небе над морем закатную даль.
И море алело, как будто предчувствуя горе.

А после его захлестнули, как розги, шторма.
И волны упругие рушили строй корабельный.
Мы знали, что где-то, как прежде, чернеет земля.
И пели о листьях и птицах в своих колыбельных.

Мы видели ночь, что накрыла сияющий мир.
Мы тьму познавали на запах, на вкус и на ощупь.
И нас привлекал этот странный и страшный кумир,
И мы забывали, как выглядят птицы и рощи.

И строили башни, как иглы, пронзавшие высь,
И, солнце теряя, на башнях огни зажигали.
И пламя синело, в нём небо и море слились.
Мы в зеркале этом едва ли себя узнавали,

Но помнили много и ведали всё наперёд,
Что станется с нами, где вечное пламя потухнет.
Что будут кинжалы звенеть, точно тающий лёд,
И башни, пронзившие небо, в расщелины рухнут.

И воина могучее тело положат на щит,
Расколотый в жаре бессмысленных братских сражений.
И вечность в алькове Вселенной мгновеньем почит,
В безмолвии звёздном найдя, наконец, утешение.
___
И сызнова всё повторится:
Мы станем всем миром, и в нём
Мы станем землёй и листвою,
И древом, и лесом, и птицей...


Матаморфозы

Судьбы сковались в звенья цепи оков,
Суть их змеиная ползает меж веков.
Змеи срастаются в кракена и его
Плоть истлевает на тысяче позвонков.

Каждый из них раскрывается, как цветок,
Корни которого поит святой исток.
Воды истока - холод и кипяток.
А на цветы опускается мотылёк.

Он подлетает к матери и отцу
И от тычинок к пестикам шлёт пыльцу,
Не обращая внимание на гнильцу,
Что никому никогда не была к лицу.

И лепестки, сложившись в щепоть на миг
В мир исторгают рожденья истошный крик,
Он обращается в чёрные строки книг,
Буквы сложились в единый огромный лик.

Он говорит, шевелятся его уста.
Он говорит что от жизни уже устал,
Он загорается пламенем, от костра
Дым устремляется в синие небеса.

Там разрастается серый и душный смог,
Пахнущий кровью и порохом. Сотни ног
Топчут цветочное поле, взведён курок.
Пулей пробитый, падает мотылёк.

Падает камнем, прямо в святой исток,
Что от пожарищ страшных давно иссох.
Крылья разбиты зеркалом, и сапог
Их превращает шагом в сухой песок.

Тысячи белых песчинок сочатся вниз
И превращаются в горы. Солёный бриз
Скалы ласкает. В сумрачной глубине
Новый срастается кракен из змей на дне.

Змеи спускаются с неба, шепча про Рай.
Где-то над морем проносится крик: "Вставай!".
Выстрел. И на пол падают кандалы.
Кто-то один остаётся в конце войны.


Судный день

Час настанет, и мир разорвётся,
Замерев перед бойней на миг.
Серебрящийся локон завьётся,
И затмится сияющий лик.

Распадётся на ленты цветные
Самый чистый искрящийся звук,
И отрезок атлАса в бессильи
Ускользнёт из разомкнутых рук.

Ярость выгнет упругую спину
Поднимая блестящий клинок,
И отчаянье жерло разинет,
Притаившись капканом у ног.

И расплещется алая магма
Из дрожащих зияющих недр.
И поднимется ангельский флагман
Над волнами античных эскедр.

И начнётся жестокая месса
Бесконечного Судного Дня,
Загорится Чистилище сердца
Всепрощеньем святого огня.

Поглотит воспалённая terra
Тех, кто был от рожденья бескрыл,
И тогда ты не сможешь не верить
В то, что Бог тебя, всё же, любил.


Первые христиане в Риме
Дайте хлеба и зрелищ сестре или брату,
Обречённым погибнуть под лапами льва!
Наше племя едино и первенством свято,
Наша вера под смертной угрозой тверда.

Мы читаем молитвы во тьме катакомбной,
И во фресках священные прячем слова.
Но Аврелий боится смятений народных
И опасными видит заветы Христа.

И в разгульном разврате дворцового рая
Это имя - что знамя сверженья царя.
Но небесный Царь с нами, над нами, и правы
Все, кого окропила кармином заря.

Наша новая эра пропитана кровью
Как и тысячилетия жизни Земли,
Но из праха взойдут благодатные зерна -
Зёрна истин, которые мы сберегли.


Великий инквизитор

Красные знаки - начало конца.
Я прочитал все священные книги.
Лоб мой истерзан шипами венца,
Кровью омыты мои вериги.

Что я узнал, когда падала плеть
В жгучем ударе на голую спину?
Властью, мне данной, кострам - гореть,
Мне - задыхаться их едким дымом.

Мантия скроет следы бича.
Дух мой стократно сильнее плоти.
Люди не слушают речь палача.
Белые руки в крови по локоть.

Что мне назначит Великий Суд
В час, когда я предстану пред Богом?
Мало ли было мне горьких мук?
Света ли, радости в жизни много?

Комнат дворца гробовая тьма
Скроет в застенках мои интриги.
Смерть отчего-то всегда нема,
Как оправдание всех религий.


Медитация

Клубится серебристый дым,
И мир окутан благовоньем,
А на душе легко, спокойно,
И представляется простым
И непоколебимым чувство
От прямоты сутулых плеч,
И от стремления сберечь
Отсутствие на шее груза
Земных забот, на злобу дня
Надетых, будто бы на нитку,
Разорванную от избытка
Тяжёлых бусин. И в попытке
Вернуть себе саму себя,
Вернуться к чистой красоте,
Увидеть верную дорогу,
Я привечаю в сердце Бога,
Сложив ладони в намасте.