Сатирический роман 29

          ПОД ПЯТОЮ ГЛУПОСТИ

     Автор Игорь Бестужев-Лада

 Игорь Васильевич Бестужев-Лада(1927-2015), советский и российский учёный, историк, социолог и футуролог, специалист
в области социального прогнозирования и глобалистики. Доктор исторических наук, профессор. Заслуженный деятель науки РСФСР. Лауреат золотой медали Н. Д. Кондратьева 2001 года «за выдающийся вклад в развитие общественных наук».
Автор нескольких десятков монографий и брошюр, свыше двух тысяч статей в периодических изданиях.

  https://ru.wikipedia.org/wiki/ Бестужев-Лада, Игорь Васильевич

Продолжение 28 романа.
Продолжение 27 http://www.stihi.ru/2019/06/16/3061

          ПОКЛОНЕНИЕ МАМОНЕ БЕЗ ПОКАЯНИЯ

 «Как только другие новоиспеченные городничие прослышали о Совражестве, они словно с цепи сорвались. Начали показывать друг другу язык, плеваться, кусаться, лягаться ногами, бодаться и проделывать другие всевозможные безобразия. Кто-то сцепился насмерть, кто-то надулся как мышь на крупу и фигу другому показывает. Сам Буслай едва не подрался с Тарасом из-за какой-то никому не нужной старой дырявой лодки, которой, кстати, негде было плавать, потому что, как мы помним, река в Глупове стараниями глуповцев была превращена в сплошное болото. А потом из-за причала для этой лодки, уж очень хорошо было загорать на камешках у этого причала! Словом, Глупов, вопреки хитроумию заговорщиков, действительно стал превращаться в совражество, чреватое междоусобицей и полным взаимоистреблением остатков народонаселения.

 Но главная беда подкралась пока что к Глупову с другой стороны.
На место сбежавших Машкиных горничных вокруг Буслая тотчас набежала-собралась ватага атаманов-молодцов прямо из Запорожской Сечи времён Тараса Бульбы. Помните? «А, это ты, Печерица! Здравствуй, Козолуп! Ты как сюда зашёл, Долото? Здорово, Кирдяга! Здорово, Густый! Думал ли я видеть тебя, Ремень? А что Касьян? Что Бородавка? Что Колопер? Что Пидсышок?..». И это были не ожившие персонажи, а думающие и действующие как истые запорожцы тех времён, такие, какими изобразил их Репин – пишущих письмо турецкому султану.

 Буслай, подобно Илье Муромцу, только в обратном порядке, совершив свой подвиг, залёг куда-то на печь, видимо, тоже на все тридцать три года. А его атаманы-молодцы, поправив папахи и выхватив сабли, ринулись в конную атаку на злосчастный Глупов, думая, видимо, загнать его в Думштадт казачьего лавою.
Первым делом они отменили основополагающий закон, на котором Глупов держался со времён братца Сдохова: одна полушка всегда, при всех обстоятельствах равна одному куску хлеба с солью (при соответствующем, раз навсегда для всех установленном жалованье, исходящем не из результатов труда, а только из числа кусков, потребных, чтобы не умереть с голоду, плюс надбавки для будочников и квартальных за вредность их работы для глуповцев). Постановили: чтобы глуповцы, наконец, проснулись и начали как следует трудиться, взять их измором. А именно: спрашивать с них за кусок хлеба столько, сколько вздумается продавцу. И пусть засуетятся, побегают, чтобы требуемую сумму собрать.

 Кусок хлеба мгновенно подскочил в цене до сотни полушек. Потом до тысячи, миллиона, миллиарда. Наконец, до триллиона, секстиллиона, дециллиона. На этом десятеричная система себя исчерпала, а иной системы глуповцы просто не знали, да и вообще умели считать по пальцам только до двух, и лишь «члены академии ума» – до десяти. Было совершенно неясно, как поднимать цену ещё выше, и многие торговцы с горя спились. Конечно, повышалась и зарплата, но в несколько иной пропорции: полушка, плюс полполушки, плюс полполполушки и так далее. Согласитесь, разница между полутора полушками и дециллионом полушек заметная. Поэтому глуповцы плюнули на жалованье, стали, как прежде, желать своему врагу: «Чтоб ты жил на одно жалованье!» – а сами пустились в бега добывать те самые неправые доходы, против которых совсем недавно так рьяно ополчались Машка с Лушкою.

Так Глупов шатнуло в одну сторону. Вторым делом атаманы постановили: на каждую полушку дохода от любого произведённого товара взимать десять полушек подати. Они считали, что это и есть та самая «десятина», которую исстари взимали с каждого тягла, и категорически отвергали лживое утверждение, будто якобы брали не вдесятеро больше, а наоборот – десятую часть. Таким образом, всякого глуповца, сплетшего лапти или выпекшего бублик, немедля окружала толпа будочников, снимавших с него последнюю рубашку. Поэтому отважиться на созидательный труд мог только самоубийца. Промышленность и ремёсла тут же замерли в параличе. В силе осталась лишь проверенная стратегема: объедки за дёготь. Так Глупов шатнуло в другую сторону.

 Отставленное такою искусною податною политикою от созидательного труда, глуповское народонаселение выстроилось шпалерами вдоль улиц города и стало продавать друг другу, за неимением ничего другого, нательное бельё. Сначала одна половина стаскивает с себя исподнее и якобы продаёт другой. А другая якобы покупает. Потом стороны меняются местами. А когда остаётся только лавровый лист для прикрытия срама, начинают торговать домашней живностью, как-то: тараканами для тараканьих бегов, блохами для блошиных рынков, клопами вместо медицинских пиявок и т.д. (ассортимент, по понятным причинам, ограниченный и постоянно сокращающийся). Словом, все при деле, экономическая активность населения превосходит всё виденное на свете. Правда, по сути это всего лишь бесконечный обмен шила на мыло и наоборот. Но главное – никто больше не спит. Разве не этого добивались?
Так Глупов шатнуло в третью сторону.

 Поскольку ассортимент товаров, выставленных на продажу, как уже сказано, постоянно сокращался, придумали особый вид товара: бумажка, на которой нарисована цифра: 100000000000000000000000 полушек, которую назвали по-фран¬цузски «вотвамхер» и которую можно перепродавать друг другу, кому за полушку, кому за полторы, кто сколько не побрезгует дать. Очень увлекательное занятие! Когда эта игра надоела, придумали другую: даёшь полушку, через день получаешь две (за счёт тех двух глуповцев, которые принесли свои полушки следом за тобою), через два дня – четыре (тем же путём), через три дня – восемь, и так далее. Кто поумнее, вовремя отбегает в сторону, зажав в зубах десять полушек вместо поставленной на кон одной. Кто поглупее, ждёт, пока ему на его родную полушку выдадут тысячу чужих. Но поток идиотов на каком-то витке иссякает, и принесшие полушки последними тщетно ожидают чуда: прохиндеи, державшие банк в этой азартной игре, уже сбежали к гужеедам с весьма неплохой поживой. Тогда обманутые в лучших ожиданиях начинают громко вопиять и требовать, чтобы братец, простите, теперь уже сударь Ёлкин-Палкин выплатил им неустойку за проигрыш в их азартной игре из личных средств. Ну, глуповцы они и есть глуповцы, что с них взять, кроме последних порток, и что им дать, кроме розог?

 Когда всё население поголовно не трудится, а торгует и играет в азартные игры, создаётся нечто вроде питательного бульона для процветания жуликов-мошенников, воров-разбойников и просто вымогателей, требующих свою долю в игре. Скоро за спиной каждого покупателя, продавца, игрока вырастает зловещая фигура с ножом в зубах, которая выхватывает у него из рук полкуска от каждого продаваемого, покупаемого, выигрываемого или проигрываемого. А за спинами этих фигур маячат другие, ещё более зловещие, собирающие дань с вымогателей. Среди последних появляются свои собственные будочники, квартальные, городничие, которые быстро становятся намного могущественнее буслаевской ватаги запорожцев. Глупов, подобно некоторым островам Вест-Индии минувших веков, превращается в гнездо флибустьеров, диктующих свои законы губернаторам. На столь хорошо унавоженную почву устремляются, как и тысячелетие назад, орды печенегов и половцев. С теми же целями.

 Глупов не просто шатает из стороны в сторону. Он, по сути, взят на абордаж пиратами самых различных кораблей под чёрным флагом с черепом и костями на нём. Добавьте к этому, что все глуповские знахари, пользуясь попустительством властей, забросили к чертям своё знахарство и занялись созданием каждый лично для себя персональной «Глуповской академии ума», где основатель автоматически становится президентом, вице-президентом, казначеем и почётным академиком. Число глуповских «академий ума» быстро перевалило за тысячу и растёт в геометрической прогрессии, намного превышая число самих знахарей. В той же пропорции убывает и само искусство знахарства.
Подражая знахарям, глуповские скоморохи забросили своё скоморошество и занялись восстановлением «съезжих изб» для излюбленных писцов, скоморохов, барабанщиков, маляров и плотников. Глуповские науки и искусства отвечают не такое надругательство над ними полным своим исчезновением.

 Но особенно удручены глуповцы позорным бессилием атаманов-молодцов по части спасения их, глуповцев, от злодеев с большой дороги, наводнивших город. Сами-то атаманы заперлись в Управе Благочиния и окружили себя тремя рядами будочников – попробуй подступись! А на улицах города средь бела дня грабят, режут, насилуют, всё как в захваченном и отданном на разграбление победителям городе. Можно только строить догадки, почему власть бездействует: то ли ей и без того покойно живётся, то ли у неё другие дела, поважнее, то ли ей перепадает доля награбленного, трудно сказать.
Но никогда ещё злосчастный Глупов, если не считать крымские набеги и польское нашествие, не страдал столь жестоко от захватчиков, а главное, от унижения и сознания собственного бессилия против них.

 И еще удручало повсеместное безнаказанное унижение глуповцев теми племенами, которые ещё недавно относились к ним по меньшей мере как к равным, а то не уважением к величию их страданий. Гужееды и моржееды, лукоеды и гущееды, куралесы и лапотники, слепороды и губошлёпы, ряпушники и рукосуи, чудь и жмудь, чухна и чихна, печенеги и половцы, все подряд, кто когда-то тяпался-перетяпался с головотяпами-глуповцами, теперь взирали на них с презрением и гнали как последних нищих. Даже в их, головотяпском, собственном городе.
Таков был пассив кавалерийского наскока на Глупов буслаевских атаманов-молодцов. В актив можно было бы занести только чудо ненаступления всеистребляющей междоусобицы, массового голода и повсеместного мора. Мало того, двойное чудо поглощения многими (увы, не всеми!) глуповцами каждодневно двух кусков хлеба вместо одного прежде, несмотря на полное отсутствие сельского хозяйства и полное крушение промышленности. Откуда им удавалось похитить оные куски, тайна сия велика есть. Даже, наверное, и для них самих.

 Разрыв между пассивом и активом настолько бросался в глаза, что у некоторых атаманов-молодцов возник соблазн воспользоваться летаргией Наломаича и самим занять почётное место городничего. Быстро собралась большая шайка охотников.
Ею предводительствовали ближние подельники Наломаича: беглый абрек Булат Фасхватаев, дальний потомок глуповского градоначальника Маныла Самыловича Урус-Кугуш-Кильдибаева, бравшего приступом собственный город в 1745 году, и простой будочник Савелий Пустой, по недоразумению произведенный в квартальные и на этом основании возомнивший себя городничим.
Шайка заперлась в Управе Благочиния, где абрек строил планы повторения подвига своего предка, а будочник смолил факелы, чтобы поджечь город со всех четырёх сторон, буде он не сдастся на милость победителя».

 Продолжение романа в следующей публикации.

  17.06.2019